Наталья Парыгина - Что сердцу дорого
Они шли, глядя то прямо перед собой, то друг на друга и не обращая внимания на других гуляющих. Однако никто не окликал их. Дошли до самого кинотеатра, несколько минут постояли, потом медленно двинулись назад, обескураженные и огорченные.
— Ну, я ему завтра скажу, этому Вадиму! — угрожающе пообещала Зина.
— Можешь говорить, что угодно, только, пожалуйста, меня не примешивай, — холодно ответила Тамара. — И никогда вообще не говори мне о Вадиме, я не хочу.
— В любви, пока счастья дождешься, столько приходится пережить, — со вздохом, тоном умудренной жизнью женщины проговорила Зина. — Идем к эстраде, смотри, сколько там народу. Наверное, мы уже опоздали.
В самом деле, зрители плотным кольцом собрались вокруг высокой открытой эстрады. Зина и Тамара попытались протиснуться вперед, но это оказалось нелегким делом, и они отступили.
— Надо было прямо сюда идти, — с сожалением заметила Зина.
— Отойдем подальше, лучше увидим.
Тамара молча последовала за подругой. Ни парк, ни концерт, вообще ничто на свете уже не интересовало ее, и она думала только о том, как бы незаметно уйти от Зины и отправиться домой.
Издали, со свободной площадки, вся эстрада была прекрасно видна. У микрофона стояла смуглая среднего роста девушка в простом светлом костюме, а позади нее полукругом расположился эстрадный оркестр. Усилители разносили голос девушки по всему парку. Она рассказывала по-русски содержание румынской народной песни, говорила очень старательно и четко, изредка запинаясь, видимо, забывая нужное слово и немного путая ударения. Девушка все время улыбалась, словно прося извинить ее за погрешности в произношении. Эта улыбка и голос девушки, и неправильные ударения — все было мило и просто, и зрители долго аплодировали ей еще до того, как она начала петь.
Потом пел студент, за ним выступал эстрадный оркестр. Румынские юноши в национальных костюмах танцевали народный танец. Это был очень энергичный, живой танец. Юноши высоко подпрыгивали, быстро носились по кругу и что-то залихватски выкрикивали. Тамара так увлеклась, что не заметила, как к ним кто-то подошел, и вся встрепенулась, когда рядом неожиданно прозвучал знакомый голос:
— Вот вы где! А я весь парк обошел.
Она обернулась.
— Немного опоздал, — виновато признался Вадим.
Концерт как раз кончился. Вадим взял девушек под руки, и втроем они отправились бродить по парку.
Вадим был в сером костюме, который, по мнению Тамары, хорошо на нем сидел. Под распахнутым пиджаком виднелась белая, не застегнутая у ворота рубашка. Густые волосы прямо и жестко поднимались надо лбом.
— Когда я был мальчишкой, этот парк казался мне огромным, как лес, — негромко, задумчиво говорил Вадим. — Мы тут с ребятами частенько бродили по самым глухим местам…
Они вышли к кинотеатру, и вдруг Зина звонко и насмешливо проговорила:
— Вы подумайте, стоит!
И все увидели Славку. Он стоял, опираясь на деревянную колонну кинотеатра, в неподвижной, унылой и вместе с тем решительной позе и глядел на главную аллею.
— Пойду уж к нему, — сказала Зина снисходительно и, оставив спутников, быстро направилась к своему непростительно молодому кавалеру.
Тамара и Вадим видели, как, заметив Зину, Славка с просиявшим лицом кинулся ей навстречу. Обернувшись, Зина махнула Тамаре и Вадиму рукой — мне, мол, теперь с вами не по пути — и вместе со Славкой исчезла в толпе.
— А мы куда? — спросил Вадим. — Хочешь мороженого?
— Нет.
Они молча пошли вдоль аллейки и вскоре оказались у танцплощадки. Шумно играл духовой оркестр. Танцующих было очень много, они топтались на месте — то ли этого требовал танец, то ли просто было слишком тесно.
— Хочешь потанцевать? — неуверенно осведомился Вадим.
Она ответила ему вопросительным взглядом, готовая сделать так, как хочет он.
— Только я не умею, ты с кем-нибудь другим, — добавил Вадим, смущенно улыбаясь.
Тамаре вдруг стало и забавно, и досадно, что Вадим все пытается ее развлечь — то мороженое, то танцы. Как он не понимает, что ей нужно только одно: быть рядом с ним. Гулять, сидеть, говорить, молчать — все равно, только бы вместе. Неужели так трудно это почувствовать?
И вдруг, отчаянным усилием воли поборов свою застенчивость, Тамара тихо проговорила.
— Я хочу быть с тобой.
Вадим склонился к ней, прямо взглянул в лицо и очень серьезно спросил:
— Всегда?
Тамара вспыхнула ярким румянцем, ответила Вадиму испуганным, благодарным и счастливым взглядом. И тут же поспешно опустила глаза. Но ответ был уже ясен. И эти опущенные ресницы тоже говорили «да».
Рядом зачем-то играла музыка. Зачем-то кружились пары, поднимая на асфальтированной площадке пыль. А возле Вадима, чуть согнувшись, опустив голову, стояла девушка. Любимая девушка. Тяжелая коса сбегала по ее спине. Вадим осторожно коснулся рукой этой косы. Потом взял Тамару под руку и повел.
Они молча шли по дубовой аллее. Деревья протянули ветви над желтой дорожкой, словно желая обнять друг друга, но аллея была слишком широка, и кроны не могли сомкнуться.
Тамара и Вадим вышли в глухой уголок парка и сели на скамью, совсем одни. И тут Вадим признался Тамаре, как он однажды подглядывал за ней в окно лаборатории. И они смеялись. Потом Тамара рассказала, как она сегодня отчитала Зину, и снова им показалось это смешно. И еще говорили о многом. О фильме «Баллада о солдате», о Маяковском, о заводе, о Тамариной школе, о Дальнем Востоке… Уже стихли в парке голоса, погасли огни, а они все не могли расстаться. Словно это первое свидание было последним. Словно не было у них впереди целой жизни.
37
Не один раз возобновлялся спор между Анной Андреевной и Соней. Тетка то упрекала Соню, то твердила, что она губит собственное счастье. Соня упрямо стояла на своем. Счастье — это когда человек достигает того, чего он хочет. Ей дорог ее будущий ребенок. Значит, в этом ее счастье.
После работы Соня теперь часто задерживалась, приходила домой поздно. Анна Андреевна нетерпеливо поглядывала в окна. В душе ее боролись противоречивые чувства: и жалость к Соне, и досада на нее, и ощущение какой-то вины перед нею. Не доглядела. Не научила уму-разуму. В таком положении девчонка бегает по городу в поисках пристанища. Пусть остается здесь. Нельзя допускать, чтобы она ушла. Вот только Костя…
Анне Андреевне тоже хочется своей жизни. Однако не настолько привязан к ней Константин Ильич, чтобы терпеть в комнате малыша. Да и недолюбливают они с Соней друг друга. Может, из-за Сони он и тянет? Чуть не каждый вечер повторяет, что нуждается в женской заботе, в уюте, в уходе, но решительного объяснения не начинает.
Но именно в этот вечер, точно угадав мысли Анны Андреевны, Константин Ильич приступил к делу. Как обычно, они сидели за чаем. Сони не было дома.
— Я хотел бы поговорить с вами, дорогая Анна Андреевна, о вещах очень серьезных, — начал гость.
Она не нашлась, что сказать, сидела и смотрела на него, зажав в слегка дрожащей руке стакан с чаем. Она знала, заранее знала, о чем он будет говорить. Но Соня…
— Мы хорошо знаем друг друга, и вы производите на меня впечатление положительного человека, — продолжал Константин Ильич. — Я полагаю, что мы будем взаимно довольны. Правда, у вас племянница, и она относится ко мне, как бы это сказать… несколько неприязненно, что ли… Именно это и удерживало меня до сих пор. Но, здраво поразмыслив, я решил, что Соня не станет помехой нашему счастью. У нее своя жизнь, у нас — своя… Вы со мной согласны?
Ах, как было бы хорошо, если бы не Соня… Нет, не надо ему ничего говорить. Ни в коем случае. В конце концов, если даже Соня останется, она не будет ему мешать. Одно окно можно будет отгородить ширмой, поставить там Сонину кровать и колясочку с малышом. Так будет лучше. Если уж случилось с Соней такое, надо помочь ей воспитать ребенка. Возможно, и Константин Ильич полюбит его…
В воображении Анны Андреевны возникла идиллия мирного семейства. Вечером, когда Соня вернулась с работы, тетка поделилась с ней своими мыслями. Соня разбила все надежды Анны Андреевны одним-единственным вопросом:
— Но ты ведь не сказала ему, что у меня будет ребенок?
— Это неважно… Я скажу… потом, — пробормотала Анна Андреевна.
— Вот видишь, тетя Аня. Ты боишься. Боишься потерять его. Нет, ничего мне не нужно отгораживать. Я ведь сказала, что уйду.
Соня энергично искала комнату, но, узнав, что она ждет ребенка, все отказывали ей. «Писк, пеленки, кому это интересно, милая моя?» — откровенно призналась одна старуха.
Неудачи ожесточали ее, но Соня не хотела сдаваться. И делиться своими печалями тоже ни с кем не хотела. Правда, девчата знали уже, что у нее будет ребенок, но обо всяких связанных с этим неприятностях Соня молчала.
