Музафер Дзасохов - Весенние звезды
Когда я вчера пришел за керосином, Бимболат встретил меня приветливо:
— Тебя не узнать, Казбек. С каждым днем ты все тянешься да тянешься вверх!
— А отец его низенький был, что ли? — сказана Хадижат, жена Бимболата. — Пусть в нашем роду мужчины вырастают такие, как Бола![3]
Хадижат взяла из моих рук банку для керосина и вышла.
— Этого вам хватит на несколько дней, — сказала она, возвратившись, — а там опять Бог даст.
И вот мы сидим у печки и смотрим, как горит огонь. Пора и лампу зажечь, но никому и в голову не приходит. Лишь когда стало совсем темно, Дзыцца окликнула меня:
— Габул, зажги-ка лампу.
Темнота отступила. Бади, бедная, прикорнула на стуле и спит. И ужина не дождалась. Она у нас любит поспать.
А Дзыцца принялась делать пироги. Из той муки, что мельник Инарыко дал за рыбу. Дзыцца муку приберегает для особых случаев. Только один раз пекла из нее — гости были. А сегодня тоже особенный день — первый трудовой день сына. Вот она и затеяла уалибахи.
Между тем и Дунетхан задремала. Да и у меня глаза начали слипаться. Дзыцца смотрит на нас и торопится:
— Сейчас, сейчас, ненаглядные мои! Только еще один пирог — и готово!
Дунетхан вздрогнула, проснулась, но сделала вид, что вовсе и не спала.
— Иди сполосни лицо холодной водой, — сказал я, — сон-то и убежит!
— А я и не сплю, — буркнула Дунетхан.
— Давай-давай, ничего тут нет зазорного!
— Дзыцца, скажи ему что-нибудь!
— Оставь, не дразни ее, — сказала Дзыцца, — лучше постели Бади да отнеси ее.
И как это я сам не догадался? Не спать же ей до утра на стуле! Ведь сама она не проснется, хоть кричи во весь голос.
Я осторожно взял Бади на руки и отнес на кровать. На пороге споткнулся, чуть не полетел, но все же дотащил Бади, кое-как раздел ее и уложил спать.
Когда я вернулся в кухню, три уалибаха уже были на столе. Ждали только меня. Дзыцца положила нам по большому куску пирога.
Ох, какие это были вкусные уалибахи! Начинка тягучая, из свежего сыра. Один запах чего стоит! Я мамин уалибах всегда отличу: она мастерица и варить и печь. Это не только я так думаю. Когда у соседей свадьба или семейный праздник, ее обязательно приглашают готовить. Даже с других улиц приходят за ней. Ну, а пиво, которое она варит, славится на все село. Теперь-то пиво не из чего варить, чурека кукурузного и то не всегда хватает. Хорошо, что хоть Шауи отелилась, теперь у нас молоко есть, а то что бы мы делали?
Дзыцца научилась печь уалибахи из кукурузной муки и жмыха, а в них только начинку можно съесть, само тесто уж очень невкусное.
Но сегодня-то у нас настоящие уалибахи! Вон как Дунетхан свой пирог уплетает!
— Смотри, как бы тебя за волка не приняли, — пошутил я, — уж очень жадно ешь!
— На себя лучше посмотри! — ответила Дунетхан.
— Да я и совсем не ел.
— А куда же делось то, что на тарелке было?
— А что там было?
— Дзыцца, погляди на него! Я только взялась за свой кусок, а он уже все съел да еще надо мной смеется.
— Он шутит, не слушай ты его, — улыбнулась Дзыцца, — он, наверно, не наелся, поэтому и говорит так.
И положила мне еще кусок пирога:
— Ешь, рабочему человеку много надо есть.
Я отодвинул тарелку и встал:
— Я наелся, больше не хочу.
Я действительно уже не хотел есть. Дзыцца это удивило: обычно я ем больше всех.
— И я наелась. — Дунетхан глубоко вздохнула и встала.
— Теперь вымой ноги, радость моя, — сказала ей Дзыцца, — и давай спать.
Ох, и я опять забыл про ноги! Хотел вымыть раньше, и вот на тебе!
— Они у меня не грязные, — скривилась Дунетхан.
— Иди, иди, цыпленок мой. — Дзыцца, не слушая ее, налила воды в таз.
Что оставалось делать Дунетхан? Сняла чувяки и нехотя сунула ноги в воду.
— Вот так, — сказала Дзыцца, вытирая ноги Дунетхан, — видишь, как хорошо, когда все чисто.
— Отнеси меня в постель, — Дунетхан потянулась к ней, — а то опять ноги запачкаю.
Дзыцца взяла ее на руки и пошла в дом, а мне сказала:
— Габул, прикрой угли золой, а то завтра нам опять придется просить огня у соседей.
А я этого не люблю. С утра сиди и гляди, у кого из трубы дым повалит. Да и вообще просить трудно. Легче давать, чем просить.
Когда дрова догорели, я собрал угли в кучу и прикрыл их золой.
— Принеси мне чистые дзабырта[4], — вымыв ноги, попросила Дзыцца, — они в крайней комнате.
Лампу мы взяли с собой в дом. Дунетхан и Бади свет не мешал. Да если еще пятнадцать таких ламп зажечь, они и тогда не проснутся. Особенно Бади. Стоит ей заснуть, так даже если небо с землей смешается, она не услышит.
А мне почему-то не спится. Пока сидел, глаза слипались, а как лег, и куда сон делся.
Дзыцца тоже легла.
— О Бог, смилуйся над нами, — слышу я ее шепот, — побереги нас…
Это ее обычная вечерняя молитва.
У меня какое-то праздничное настроение. Почему? Может быть, потому, что у меня теперь Дудтул… Я ведь давно мечтал о такой работе. Как я завидовал Хадзыбатыру! А теперь мне завидуют…
Незаметно задремал. А среди ночи вдруг вздрогнул и проснулся. Свет опять горит. Дзыцца сидит в постели и шьет.
— Тебе что-то приснилось? — спросила она.
— Повозка с моста полетела… Дзыцца, вставать пора?
— Спи. До рассвета еще далеко.
— Тогда почему ты не спишь?
— Не могу заснуть. Вот и решила девочкам кое-что сшить, — совсем обносились.
Дзыцца часто так вот проводит ночи. Тихо, чтобы не разбудить нас, зажжет лампу и до утра все домашние дела переделает. Времени не хватает, днем-то она в поле. Я снова уснул.
II
Мальчишки уже давно объелись тутовыми ягодами, а я еще ни разу не поел их в свое удовольствие. Уезжаю в поле с рассветом, возвращаюсь — уже темно. Где ж тут по деревьям лазать.
Но дело не только в том, что темно, — устаю очень. Так устаю, что уже ничего и не хочется. Дунетхан и Бади наберут нам с Дзыцца тарелку ягод, но что это! Если сам на дерево не влезешь да не нарвешь…
Но вскоре я все наверстал. Дудтул повредил ногу, и Гадацци не разрешал его запрягать. Жамират отвозила продукты на повозке другой бригады.
— Отдохни пока, — сказал мне Жамират.
И я отдыхал.
На наш белый тутовник не многие рискуют залезть. Высокий очень ствол: пока доберешься до веток, семь потов сойдет. Но я привык и за одну минуту добираюсь до верхушки.
Ягоды поспевают и падают на землю. Чуть подует ветер — глядишь, уже вся земля под деревом усыпана. Сегодня надо обязательно стрясти ягоды. Я крикнул девочкам:
— Принесите из маленькой комнаты покрывало!
Сижу на тутовнике, жду.
— Зачем по земле волочишь, Дунетхан! Возьми в руки, оно же запылится!
Бади подхватила конец покрывала, приподняла.
— Ближе подойдите!
Я начал трясти ветки. Ух, сколько ягод! И вниз на покрывало сыплются, и на меня падают — на голову, на спину…
Вижу — Дунетхан и Бади еле держат покрывало: наверно, руки устали.
— Положите его на землю.
Вишь, как обрадовались, сразу растянули покрывало на траве. Я снова тряхнул дерево. И снова ягоды посыпались дождем. Дунетхан и Бади собрали их в кучу на покрывале.
— Хватит! — кричит Дунетхан. — На неделю хватит!
Да и правда много. Я, очень довольный, быстро слез с дерева. Высыпал ягоды в ведро — чуть-чуть доверху не хватило.
Вдруг мне пришла в голову славная мысль.
— Давайте отнесем ягод Годзегка! Один раз, когда я шел с мельницы и был дождь, она мне свою душегрейку вынесла.
Дунетхан только скажи, что надо куда-нибудь сходить, — в одну секунду соберется.
— Ой, бедная, — сразу начала Дунетхан, — у них же нет ни одного тутовника… И даже если бы был, кто бы ей нарвал? Она же одна живет!
Дунетхан живо принесла корыто, отсыпала в него ягод.
— Это мы оставим Дзыцца.
Бади стояла, надувшись. Я сказал:
— Пойдем, Бади, в дом. Пусть Дунетхан отнесет ягоды.
— Я тоже пойду с ней!
А, так вот почему она надулась — боялась, что я не отпущу ее с Дунетхан.
— Ну, идите, — сказал я, — только недолго. Дзыцца будет браниться, если узнает, что я так далеко вас отпустил одних.
Я еще и фразу не закончил, а они уже за воротами.
Мне дома одному стало как-то не по себе — привык к своей работе в поле. Чтобы чем-то заняться, решил к приходу Дзыцца протереть шкаф, вымыть полы и окна, а заодно выгрести золу из печки.
Я посмотрел на нашу деревянную кровать. Сколько же ей лет? Село у нас недавно отстроено, здесь живут выходцы из Уалладжырского ущелья. Дзыцца говорит, что кровать они оттуда с собой привезли. Но даже и дед мой не помнил, кто эту кровать сделал…
А шкаф сделал Хоран. Он самый лучший плотник в нашем селе. Вот только стекло на дверце разбилось, а вставить некому. Да и стекло найти трудно. Дзыцца заклеила дверцу газетой. Наизусть помню, что там написано: «Доярка Хасиева Разиат от каждой фуражной коровы надоила по три тысячи литров молока…»
