Николай Омельченко - В ожидании солнца (сборник повестей)
Осеин обернулся и скользнул взглядом по ларькам — одни из них пока был открыт.
— Там вино есть, — понял его продавец.
— Простите, — кивнул Осеин Мишульской и быстро направился к ларьку.
Возвратился он с какой-то темной бутылкой, с манерным восторгом прочитал вслух Лиле:
— «Ашхабадское крепкое»!.. Пойдет, а?
— Под мои шашлыки все пойдет, — хвастливо заявил продавец.
— Не знаю, никогда не пробовала. Что это, сухое? — спросила Мишульская.
— Милая, когда же это крепкое было сухим! Но и в нем есть свое достоинство: оно хоть и дрянь, а все же сладкое. Мы его с минеральной, вытравим из него крепость газом. Минеральная вода у вас есть?
— Для хороших людей бутылка найдется, для себя держал, — продавец достал из-под прилавка бутылку «Боржоми».
— Прекрасно, милый, — одарил его царственной улыбкой Осеин.
Он разлил в стаканы вино, разбавил его минеральной, попробовал, отпив глоток.
— За неимением другого сойдет и это.
Лиля пригубила, скривилась. Это был отвратительный напиток. Но, поглядывая на шашлыки, на молодой чеснок и дразнящий ароматом пряностей соус в гофрированной тарелочке, она удовлетворенно прищурила глаза и подтвердила:
— Сойдет.
Хоть вино и было разбавлено водой, хоть и пила Мишульская мало, хмель тут же ударил ей в голову. Отпив полстакана и почти прикончив шашлык, Лиля стала громко хохотать, вспоминала все смешное из жизни группы, а потом, отпив еще глоток и закурив, сказала вдруг серьезно и убежденно:
— А знаете, Дмитрий, вы хороший куратор!
— Откуда вы это взяли? — благодушно рассмеялся Осеин, откровенно любуясь опьянением Мишульской; она ему уже начинала нравиться, казалась красивее, чем на самом деле, привлекательнее.
— Вас боятся. Когда вы выступаете, все напряжены, как струны. А когда выезжаете в группу — переполох. Вас боятся, вашего ума боятся.
— Не ума, пани Мишульская, а моей недоброжелательности, — вдруг с грустным откровением сказал Осеин.
— Так это же очень хорошо! — даже всплеснула руками Лиля.
— Что хорошо?
— То, что вы все понимаете. Мне всегда казалось, что тот, кто делает что-нибудь не так, делает другим плохо, не понимает этого, а когда он сам сознает, то это уже прекрасно!
— Наивная вы, — почти с нежностью произнес Осеин и взял ее за руку; Лиля не отняла руки.
По рыночной площади уже шаркали метлы уборщиков, стаи воробьев упали на опустевшие лавки, склевывая крохи и наполняя все вокруг своим торжествующим чириканьем.
— Базар закрывается, — вежливо напомнил продавец.
— Спасибо, уходим, — кивнул ему Осеин и, взяв Лилю уже за обе руки, сказал с веселой бесшабашностью. — А не продолжить ли нам наше приятное общение, не пойти ли в гости к одним прекрасным людям?
— К кому?
— К Саиду.
— Неудобно… — заколебалась Мишульская.
— Вообще-то, немного неудобно, я только вчера у него был, — задумался Осеин. Но вдруг снова просиял. — А не покататься ли нам на машине?
— У вас какая-то машиномания! — рассмеялась Лиля. — Цаля последнюю десятку истратил на такси, а вы хоть и не последнюю, но… Да и куда же, на ночь глядя?
— Вот именно, на ночь глядя! Романтика! Эх, забываем мы порой о ней, старушке. Пошли!
Лиля вначале даже не понимала, куда вел ее Осени, да и не спрашивала ни о чем. Ей было приятно с ним, ставшим вдруг таким веселым, простецким и ребячливым, сыпавшим всю дорогу остротами и анекдотами. Таким она видела его впервые, это льстило ее самолюбию, ведь, кроме Цали, с ней вот так давно никто не хаживал, а тут сам Дмитрий Андреевич Осеин, человек строгий и серьезней, проявил к ней интерес! И лишь когда подошли к воротам старого двора и она увидела за невысоким новеньким забором Саида, несколько растерялась, подумав, что Осеин обманул ее.
— Так мы все же в гости? — спросила.
— И да, и нет, — ответил Осеин. — Всего на минутку.
Саид встретил их со своей извечной радушной улыбкой. Дмитрий отвел его в сторону, о чем-то просительно шептал, после чего хозяин вдруг перестал улыбаться, на лице его появилась озабоченность. И снова что-то тихо говорил ему Осеин. Саид вздохнул и согласно закивал, пытался было даже улыбнуться, но улыбка вышла у него неискренняя, натянутая. После этого он вывел из гаража машину и сказал, обращаясь сразу и к Осеину, и к Митульской:
— В прошлом году Дмитрий Андреевич уже брал у меня ее… Вообще-то, когда мотор передают в чужие руки, нужна доверенность, но тогда все обошлось. Только осторожно, не нарушайте, и никто вас не остановит. Дмитрий Андреевич хорошо водит…
Да, Осеин отлично водил машину, в этом он был асом, не всем это дается — есть такие, что сидят за баранкой всю жизнь, а водить по-настоящему так и не научились. Осеин — Лиля сразу же это заметила — так тонко ощущал ритм города, как ощущают одаренные танцоры нюансы синкоп; он так чувствовал «плечи» машины, как чувствует свои собственные акробат-виртуоз, прыгающий в узкую щель между лезвиями ножей.
«Москвич» почти мгновенно вырвался из тесных улиц на гладко чернеющее в оседающих на землю сумерках шоссе и мчал, мчал в темноту, которая как бы надвигалась из пустыни. На баранке, едва касаясь ее, легко лежала рука Осеина, другая, казавшаяся Лиле тяжелой и жесткой, покоилась у нее на плече. Сквозь наплывавшую дремоту она слышала, как рука эта постепенно сползла на колено, не вызвав в Лиле никакого чувства. Она поспешно убрала руку Осеина. Но он был настойчив, рука снова легла на ее колено. «Ну и пусть, — лениво подумалось Лиле. — Мужики все одинаковы — и умные, и неумные. Как только выпьют с женщиной хоть грамм, да еще очутятся где-нибудь вот в такой ночи, так и тянутся к коленкам».
И тут же вспомнился Цаля. «Неужели он еще работает? — мелькнуло у нее тепло и усмешливо. — Вряд ли, у него никогда не хватало ни терпения, ни усидчивости». Дремота вдруг слетела с нее, захотелось поговорить, и она спросила у Осеина, снова снимая его руку с колена:
— А скажите, Дмитрий Андреевич, только откровенно, у Цали что-нибудь получится?
— Вы о чем? — недовольно взглянул на нее Осеин.
— Сценарий он пишет.
— Все мы пишем, — неопределенно сказал Осеин.
— Нет у него терпения…
— У всех его нет.
Осеин притормозил машину, свернув на обочину. «Москвич» остановился, фары погасли, лишь сзади светились подфарники, их свет бросал на стекла свои рубиновые отсветы, и казалось, что где-то далеко полыхало огромное пожарище. По крыше забарабанил дождь, капли мокро шлепались о ветровое стекло, стекая по нему розоватыми змейками.
— У всех его нет, — насмешливо повторил Осеин и обнял Лилю.
— Ну зачем это? — устало проговорила она.
— Мы ведь не дети, — ответил Осеин, и в голосе его послышалось раздражение.
— Тем более, что не дети.
— Поэтому и не будем ломаться…
Он пытался притянуть ее к себе, она вяло воспротивилась.
— Давай лучше поговорим.
— Надоело — все говорить, говорить! — уже со злобой сказал Осеин.
— Почему вы не женитесь?
— Зачем? Чтобы создавать себе подобных, постоянно тяготиться бытом и заботами? Это еще успеется. Да и о чем это мы? Идите лучше сюда. — Он вышел из машины, открыл заднюю дверцу. — Ну идите же!
— Мне и здесь хорошо, — с насмешливым кокетством ответила Мишульская.
— Да не бойся, Лиля, — переходя уже на «ты», сказал он. — Здесь такое есть у Саида, иди посмотри! — Осеин что-то вынул из кармана чехла. — На минутку…
Любопытство взяло верх, и Мишульская пересела на заднее сидение.
— Что там? — Она вглядывалась в темноте в то, что держал в руках Осеин, и наконец разобрала: это была обыкновенная бутылка.
— Домашнее, сладкое, мое любимое, то, чего не хватало нам к шашлыку. У Саида оно всегда имеется в машине. Попробуй…
— Спасибо, не хочется.
— Ну немножко, только попробуй.
Она отпила, вино было вкусным, терпко-сладким, мгновенным теплом растеклось по телу. Сразу захотелось закурить. Но не успела она достать сигареты, как ощутила на плечах сильные ухватистые руки Осеина, а его губы на своих губах. Она не оттолкнула его, но и не ответила на поцелуй. Больше того, ее вдруг разобрал смех, нервный, мгновенно обезоруживший Осеина.
— Ты чего? — все еще не отпуская ее, со злобной дрожью в голосе спросил он.
— Ой, ничего, ой, не знаю! — продолжала еще пуще смеяться она.
Осеин снова попытался прижать ее к себе, но Лиля резко оттолкнула его и, тоже переходя на «ты», выкрикнула:
— Да пусти же ты, за кого меня принимаешь? — И вышла из машины.
Где-то далеко-далеко пылал огнями город, а тут была кромешная тьма, шел дождь. Однако странно, откуда он? В темном небе роилась густая россыпь мелких звезд, наверное, одна-единственная тучка и зависла лишь над тем местом, где стояла машина, в которую Лиле не хотелось уже возвращаться.
