Николай Омельченко - В ожидании солнца (сборник повестей)
Марина всегда просила привезти ей что-нибудь модное, вот и приходилось, бывая в командировках, изрядно помотаться, применяя всю свою изобретательность, чтобы достать то, что она требовала. А тут такая пустяковая просьба: необработанная, пыльная верблюжья шерсть, которая и стоит-то копейки, и достать ее не представляло никакого труда…
Любил ли он Марину? Все, в том числе и она, считали, что любил. Сам же Виталий вряд ли смог бы ответить на этот вопрос. Скорее всего, любви настоящей пока что не было, но увлекся он девушкой «капитально». В этом, пожалуй, тоже проявилось его болезненное самолюбие: хотелось иметь все лучшее, даже девушку, возбуждать у других пусть небольшую, но зависть. Когда Виталий шел с Мариной по улице, все пижоны оглядывались, когда она появлялась в Доме кино и на виду у всех направлялась к нему — рыжеволосая, голубоглазая красавица в бирюзовом брючном костюме, туго облегавшем ее точеную фигурку, — сердце его наполнялось сладкой сытостью тщеславия.
Она, как и почти все красавицы, не блистала особым умом, но, вопреки сложившемуся мнению о красивых женщинах, была добра и простодушна, бескорыстна и по-детски непосредственна. На студию в монтажный цех Марина пришла после десятилетки, тут же и познакомилась с Жолудом. Виталий был у нее первым, кого она полюбила, испорченность «студийной мишуры» еще не коснулась ее, разве только в отношении страстного поклонения моде, падкости на экзотические тряпки, но он не считал это пороком, сам все это любил и был даже рад, что у нее так мгновенно выработался вкус ко всему «суперсовременному», броскому.
Он ревновал ее, когда ей приходилось работать на студии в ночную смену с молодыми, но уже известными режиссерами, когда бывал в командировках, а особенно когда уезжала на съемки она. Вспомнив об этом, Жолуд и сейчас ощутил в груди терпкий холодок тоски. Просил же он Коберского взять ее в группу, но у Аникея Владимировича свои монтажницы, он в этом отношении консервативно постоянен.
Даже один из первых рассказов Жолуда был о ней и о себе, о том, как молодой «киношный супермен» встретил растерявшуюся, заблудившуюся в многочисленных коридорах и переходах студии девчонку, как тут же назначил ей свидание и как это случайное знакомство переросло в большую любовь. Однако два журнала, куда Жолуд посылал рассказ, вернули его, похвалив, но не напечатав…
А в компаниях, в том кругу, где постоянно вращался Жолуд, его произведения нравились. Приятели, как и он сам, верили, что придет время — и его рассказы, сценарии увидят свет. Во всяком случае, Жолуд со временем станет позначительнее Мережко, напишет что-нибудь такое, что сделает его знаменитым. Уж очень не хотелось ему быть серым, обыкновенным…
Машина остановилась. Саид привычно доложил:
— Начальник, приехали.
В кафе была страшная духота, приторно пахло нагретыми дигами. Массовка сидела на своих местах. Коберский и Савостин стояли рядом и что-то негромко обсуждали.
— Зря мотался, — сказал Савостин Жолуду, кивнув на «дипломат», — уже обошлись без него.
Коберский едва сдерживал радостное волнение:
— Тут по ходу одна сценка придумалась. С автором и куратором мы утрясем потом, думаю, они не будут возражать… Короче, вводим официанта, нужен актер. Срочно, немедленно, понял?
— Понял, — выдохнул Жолуд.
— Тогда сейчас же мотнись в театр или куда угодно, только срочно, понял?
Жолуд понял, какой актер требуется и что нужно для того, чтобы привести его в кафе.
— В театр, Саид! — приказал он шоферу.
— Что смотреть будем? — попытался пошутить Саид.
Жолуд не ответил, хотя настроение у него заметно улучшилось. Так было всегда, когда ему поручались подобные задания, когда от этого зависела съемка. В нем все-таки билась административная жилка…
В театре шла репетиция, главного режиссера трогать было нельзя — неэтично. Да если бы Жолуд и нарушил этику, режиссера только рассердила бы подобная бесцеремонность и вряд ли тогда Виталий вернулся бы с актером. Директор же, как назло, тоже куда-то отлучился по своим, всегда важным, директорским делам. Правда, администратор пообещала, что он вот-вот должен появиться.
Жолуд стал ждать. В отличие от других людей, он любил ожидание. В это тягостное для других время Жолуд, обычно занятый до предела, мечтал и наслаждался тем, что должно было в конце концов когда-нибудь прийти. В такие свободные часы Виталий сочинял сюжеты, придумывал детали и характеры, а иногда просто пытался найти их в мелькавших мимо, занятых или праздных людях. Вот и сейчас он увидел, как из темноватого угла вестибюля вышел быстро, осторожно и неслышно человек, видимо, уже много лет проработавший в театре. Виталий тут же отметил, что у него на шее обвисла красная бугристая кожа, точно так же обвис и нос — чистый тебе индюк… Оглядевшись вокруг, Жолуд остановил взгляд на старинных (или сделанных под старину) часах, стоявших в углу. И тут же отметил, что лик циферблата с тусклой бронзой чем-то похож на икону. Ему это так понравилось, что он вынул блокнот и даже записал, хотя потом некоторое время и терзался: все казалось, что подобное он уже у кого-то читал…
И снова мечталось. Он будет, конечно же, будет писать, только не так, как все, — лучше, по-новому, он должен добиться большого, очень большого! И в мечтах его зрели такие произведения, такие шедевры! Даже боязно садиться за стол… Вот стол частенько пугал его: не раз уже случалось так, что в мыслях все получалось гениально «от и до», а как только перо прикасалось к бумаге, письмо становилось или слишком похожим на то, что уже было, или сильно отличалось от задуманного — выходило бледное, бесплотное и бескровное. Он это чувствовал и в таких случаях сильно страдал, надолго оставлял писание. А потом опять мечты и новые надежды. Последнее время он подумывал о том, чтобы стать режиссером-постановщиком, при этом, конечно же, не оставляя писательства…
В вестибюль вошел какой-то мужчина. Дежурная у двери повела вслед ему глазами, потом прикрыла их, дав понять Жолуду, что это и есть директор. Жолуд подождал несколько мгновений, пока тот зашел в кабинет, и поспешил следом за ним. С ходу объяснив причину визита, тут же попутно похвалил город, театр, людей и, конечно, актеров, отличный коллектив, который сумели сколотить два очень талантливых человека — директор и главный режиссер театра.
— Что же вы, такой богатый коллектив, не могли привезти еще пару актеров с собой? — снисходительно усмехаясь и немножко кокетничая, говорил директор. Он был доволен и похвалой Жолуда, и той сдержанностью и деликатностью, с которой умел говорить Виталий, а еще больше тем, что тот обратился с просьбой именно к нему, директору, а не к главрежу.
— Ну как же, у нас театр киноактера, свой собственный, бери кого угодно и когда угодно, — ответил с любезнейшей улыбкой Жолуд, — но все случается. Думали, лишний не понадобится, да и, кроме того, любой из нашего коллектива, из нашей группы небольшую эпизодическую роль потянет. Но в данном случае роль хоть и небольшая, но трудная, значительная. На нее мы хотим пригласить хорошего, настоящего актера. И пот просим, чтобы вы нам порекомендовали. У вас опыт, вы всех своих отлично знаете…
Директор взял с тумбы около своего стола массивный, в сафьяновом переплете альбом, полистал его, пока, наконец, со вздохом не остановился на одной из страниц:
— Вот, пожалуй, можно этого…
Жолуд заглянул в альбом. Актер, изображенный на фотографии, явно не подходил, было ему за тридцать, на обрюзгшем лице — узкие, заплывшие жирком глазки. И директор знал, что актёр не для той роли, о которой говорил Жолуд, но это, по всей видимости, был хороший приятель его, вот он и рекомендовал.
— Подходит? — с улыбкой поглядел на него директор.
— Подходит, — улыбкой на улыбку ответил Жолуд, — подходит на роль повара, по повара мы еще не ввели в сценарий. А вот актера на роль молодого симпатичного официанта в эту минуту, когда мы с вами приятно беседуем, ждет вся группа…
— Ну что ж, тогда выбирайте сами. — Директор положил альбом на колени Жолуда.
Виталий сразу же нашел того, кто был нужен.
— С ним придется трудновато, — вздохнул директор. — Он у нас на главных ролях, а на пятницу, субботу и воскресенье заменять его менее талантливым дублером театр не согласится, сбор и престиж для нас, как вы понимаете, играет немаловажную роль.
— А мы его на эти дни брать и не будем, мы его снимем сегодня.
— Ну, в таком случае, пожалуйста. — Директор вырвал из настольного блокнота листок, написал на нем адрес, тихо добавил: — Об условиях вы договоритесь с ним сами…
Жолуд, беря листок, взглянул на часы. На всю операцию ушло ровно сорок минут, еще через двадцать он привезет актера в кафе. Виталий был уверен, что Коберский похвалит его, и настроение у него стало еще лучше.
