Петр Замойский - Повести
— Максимыч, вперегонки!.. Промнем лошадок! — предложил ему начальник милиции.
— Про–ромять… да–а. — согласился воинский.
Они стегнули лошадей и умчались. Солдат снова вспомнил про комиссара, который остался один.
— Ваша очередь, господин комиссар, — поднес он к нему ковш.
— Отстать! — притопнул Шторх.
Солдат опять стоял с ковшом спирта, не зная, что делать. Герман Шторх отвернулся и смотрел на свой отряд. Солдаты кружками черпали спирт. Возле них чуть не вся деревня. Играла гармоника, плясали, пели.
У Шторха испуганное лицо. Он только сейчас понял, что теперь и защиты искать ему не у кого.
— Что с ним делать? — обратился солдат к мужикам. — Не пьет!
Запьяневший старик приблизился к комиссару, потрогал его тулуп и невесть с чего спросил:
— А как оно, господин хороший, это… учре–учре…
— …дительное, — подсказали ему.
— Оно, — улыбнулся мужик. — Теперь вроде выбрато?
— Избрано, — брезгливо ответил комиссар.
— А с землицей… как?
— Воля Учредительного собрания.
— Ишь ты воля–а. А мы, дураки–мужики, думаем, как бы оно малость не запоздало… Ма–а-алость, — вдруг ехидно и певуче протянул мужик, подмигнув. — Чу–уть, чуть!.. Одну то есть к–крошку!
— Значит, отказная? — сердито спросил солдат. — Брезгаете народом? Русску богоро–одицу не чти–ите?! — вдруг завопил он чуть не со слезой. — Мужики, что делать?
— Заставить! — раздалось вокруг.
Комиссар побледнел. Тут я вступился:
— Почему ковш? Хватит чайной чашки.
Три мужика решительно направились к Герману Шторху. Он бросился от них в сторону, но его схватили за тулуп. Один протянул ему ковш. Комиссар помертвел.
— Это шутка или?..
— Аким, держи, заставим, — подошел солдат.
— Я–а-а… вас под су–уд! — диким голосом завопил комиссар.
— Ишь, чего–о. Всем Казанска — мать, а немцу вроде мачеха? Нашей простотой помыкает. Пе–ей! — приказал солдат.
Комиссар молча принял ковш.
— До дна! — сказали мужики. — Духу набери.
Комиссар начал пить. Пил долго и мучительно. Вдруг качнулся, ковш выпал из рук, и он, как сноп, повалился. Мужики тут же подняли его.
— С–слабова–ат. Видимо, в самом деле непьющий, — проговорил солдат, укладывая комиссара в сани.
35
В городе тихо и темно. Трехэтажное здание тюрьмы высилось над городом угрюмым замком. Вокруг тюрьмы толстая кирпичная стена.
Отряд остановился возле большого деревянного сруба.
— Ефим, спрячьтесь тут и ждите нас.
Филя, Павел, матрос Роман и я тихо прошли на угол к конторе. Синий деревянный дом, огороженный палисадником; в одной из комнат виден огонек. Лампа где‑то в глубине, возле задней стены. В окне мелькает тень.
— Роман, посмотри в окно — один человек или еще кто?
— Один. Толстый.
— Он, — говорит Филя, — я его видел, на деревяжке.
Всматриваюсь и я. Да, один. Сидит за столом. На стене телефон. Вдруг во дворе тревожно залаяла собака. Качнулась тень начальника тюрьмы.
— Роман, — шепчу я, — беги за ребятами. Выстрой их вроде караула.
Мы отошли в сторону. Как начать разговор? Поверит ли? Если не поверит, в дверях же и схватить его. Лишь бы открыл дверь.
— Павел, коль войдем в комнату, стань возле телефона.
Из‑за угла вышел отряд. Повернул на дорогу, остановился против конторы. Вновь залаяла собака.
— Филя, идите и вы с Павлом к отряду. Станьте сзади.
Подхожу к двери конторы. Дверь плотная, широкая.
Легонько стучу… Стою, жду. Сердце замирает. Нет, не идет. Стучу громче… Шаги неровные, тяжелые. Скрипит деревянная нога начальника. Вот щелкнул крючок, шаги уже в сенях. Сейчас откроется дверь… Горло мне перехватило. Выдержу ли?
— Кто? — спокойный голос за дверью.
Передохнув, тоже спокойно отвечаю:
— Караул, гражданин начальник.
— Какой караул? — спрашивает, не открывая двери.
Только тут я заметил в двери небольшое квадратное отверстие. Значит, начальник видит меня. Видит, наверное, и всех нас. Что делать?.. Я говорю смелее, решительнее:
— Воинский прислал… усиленная смена.
— Усиленная? Почему?
— Ничего не знаю, — ответил я.
Молчание. Наверное, он все еще рассматривает нас.
— Прикажете обратно, гражданин начальник? — решительно спрашиваю я.
— Подождите.
Мелькнуло: теперь пойдет и позвонит. Правда, воинского нет, но там… Что это? Щелкает замок, отодвигается засов и… открывается дверь. В двери стоит начальник — тучный, приземистый. Эх, сразу бы его схватить! Но он успеет скрыться.
— Вы кто? — спросил он меня.
— Караульный начальник, — беру я под козырек. — В ваше распоряжение прибыло двенадцать человек.
— Странно… — задумчиво проговорил начальник тюрьмы. — Ах, да, — спохватился он. — Хорошо! Пройдите к воротам.
— Слушаюсь, — ответил я и, когда он скрылся за дверью, махнул своим, чтобы шли к воротам.
Сам же стал против окна, смотрю. Одевается. Не звонит. Подбегаю к ребятам.
— Ну, братцы, держитесь. Вспомните, как по правилам сменяются часовые.
Огромная железная пасть тюрьмы заперта изнутри. Ребята вплотную подошли к воротам. Скрипнуло и открылось окошечко. Глянуло лицо часового. Отряд, как отряд. Все в шинелях, с винтовками.
Загрохотал ключ. Загрохотал так, что, казалось, эхо раздалось по всему городу. Прогремел тяжелый засов, и вот открывается дверь в боковине ворот. Первым вхожу я, козырнув привратнику, за мной через железную высокую рейку шагают остальные. Когда все вошли, я вполголоса скомандовал построиться. Выстроились. Дальше что? Сзади нас закрыли дверь. Мы взаперти. С четырех сторон стены, в середине тюрьма. Начальник тюрьмы разбудил караульного. Тот спросонья виновато улыбался.
— Воинский прислал усиленный караул, — сказал ему начальник тюрьмы. — Смените часовых.
— Слушаюсь, — ответил караульный.
— Троих оставьте здесь, — сказал мне начальник тюрьмы, — остальных внутрь.
— Слушаюсь, — ответил и я, оставляя во дворе тюрьмы Филю, Павла, Романа. Сменившиеся часовые зашли в будку для караула.
Оставив еще трех в нижнем этаже, мы пошли на второй. Мраком, сыростью и застоявшимся запахом плесени обдало нас. Невольно подумалось: сколько же в ней, в проклятой тюрьме, построенной по указу Николая Первого, перебывало народу? Всматриваюсь в длинные узкие коридоры. Горят керосиновые лампы.
— Здесь тоже троих, — говорит начальник тюрьмы, — остальные на третий.
Часовые вместе со своим караульным сошли вниз. Через некоторое время, когда начальник тюрьмы объяснил обязанности нашим, мы с ним пошли обратно. Он, огромный, тучный, спускается, стуча деревянной ногой. А мне снова жутко. Где, в каких камерах сидят наши? И скоро ли уйдут часовые, которых мы сменили? Правда, их всего шесть человек, но они вооружены. Скорее бы уходили, черт их возьми!
Когда вышли во двор, вздох облегчения невольно вырвался у меня: шесть солдат стоят лицом к воротам. Караульный начальник идет ко мне:
— Примите ключи!
Дверь открыта, они выходят. Я торопливо закрываю за ними, но в темноте никак не могу задвинуть засов.
Подходит начальник тюрьмы и сам запирает.
— Вы еще не бывали караульным в тюрьме? — добродушно спрашивает он.
— Не доводилось, гражданин начальник.
— Да, дела–а, — вздохнул он.
— Где прикажете находиться мне? — спросил я.
— Пойдемте в контору, — предложил он.
Филя кашлянул рядом. Я тоже кашлянул, поняв его.
— Пойдемте! — говорю. — Сейчас, только закурю, — и полез в карман.
Скрипя деревянной ногой, начальник тюрьмы зашагал к конторе, а я тем временем вполголоса шепнул Филе:
— Как только скроемся в сени, — бегом!
Около конуры лежал огромный пес. Узнав хозяина, он ласково заурчал. На цепи он или спущен? А начальник тюрьмы уже стоит в дверях, дожидаясь меня. Быстро подхожу, он пропускает меня и хочет запереть дверь. Вот этого я и не предвидел. Роняю папиросу с огнем, нагибаюсь и никак не могу схватить. Уже топот наших, лай собаки. Вот ребята возле двери. Я быстро открываю ее. Начальник тюрьмы удивленно отступает.
— Что случилось? Вы что? — увидел он Филю и Павла.
Они, как по команде, вскидывают винтовки и направляют штыки на начальника тюрьмы. Схватившись за косяк, он оборачивается ко мне.
— Что… что… это?
— Ничего, — говорю тихо, — пойдемте в контору. Оружие при вас?
— Не–нет.
— Верим, — говорю я. — Ничего не бойтесь, Виктор Владимирович, открывайте контору, принимайте гостей.
На столе горит небольшая лампа. Я указываю начальнику на стул в углу. Он почти падает на него, и слезы текут по его щекам.
— Виктор Владимирович, что с вами?
