Дан Берг - Страна Эрцель
— Эээ… ну, да… вы безусловно правы…
— Однако, ваша журналистская позиция расплывчата.
— Я подумаю над формулиравками, госпожа Двир.
— Господин Толедано! Вы, безусловно, вправе, по вашему выражению, менять похвалы на упреки, но при этом нельзя посягать на факты! — звонко проговорил Мики.
— Прошу выражаться конкретнее! — ответил Шай.
— С удовольствием. Вы утверждаете, что левые ложно приписывают жрецам водворение в стране клерикального террора. Увы, клерикальный террор — это не ложь, а факт! Жрецы указуют нам, что и почему не есть, где и когда не ездить, кому и отчего не верить и так далее и так далее. Если это не клерикальный террор, то что это?
— Это почитание традиций и святых наших книг — двух столпов, на которых покоится вечность народа эрцев!
Нечто в этом роде Мики и ожидал услышать. Он приготовился произнести достойный ответ, но заметил, что глаза Райлики горят, и щеки вспыхнули. Некоторые воспоминания о стране Ашназ и реальности страны Эрцель соединились в ее голове. Мгновение она колебалась, потом решилась.
— Традиции и святые книги открывают нам, что женщины по природе своей суть порочные и недалекие создания, влекущие мужчин на путь греха. «Пусть сапожник не судит выше сапога» — говорят ваши книги о женщинах.
— Я не уверен, юная госпожа, что вы вполне понимаете смысл произносимых слов. Если вы подразумеваете требования скромности, как в одежде, например, то что же в этом дурного? Скромность оберегает женщин от посягательств на их достоинство, — довольный своей убедительностью ответил Шай.
— Я многое подразумеваю. Кто виноват в том, что вид женской фигуры в брюках родит в голове праведника грешные мысли? Не женская порочность, а вечно неутолимая мужская похоть тому виной! Сваливаете с больной головы на здоровую, господин Толедано!
— О–о–о… Браво! — несколько натянуто воскликнул Шай.
Физиономия Мики растянулась в широчайшей улыбке. Рона принялась энергично гладить Райлику по голове и по спине, успокаивая ее. Госпожа Двир была в высшей степени довольна своей ученицей.
— Господа, мне кажется, что наша беседа не только исчерпала свою тему, но и покушается на области смежные и даже далекие. Всех благодарю за внимание, — сказала Рона.
Шай и Мики покинули кабинет. Рона удержала Райлику. «Глаза ее блестели странной грустью, когда она упомянула о Свитке. И с чего бы этой девочке сердиться на мужчин? Ее что–то гложет? Здесь какая–то тайна?» — думала Рона. Нераскрытые личные секреты сотрудников создавали дискомфорт в душе старшего редактора. Сплав благорасположения с любопытством. Рона вознамерилась попытаться разговорить Райлику. У людей значительных, как и у простых, любопытство — первая страсть.
Выйдя в фойе, старые боевые друзья переглянулись. Поспорили, но причин для размолвки — никаких.
— Что происходит с будущей звездой прессы? — спросил Мики.
— Не знаю.
— Допустим. Я думаю, Шай, политика в больших дозах отупляет. Зачем мы пьем полынный настой идеалов вместо нектара прагматизма?
— Мики, давненько мы не устраивали семейного пикника! Лес, жены, ребятишки, визг, шашлык с вином!
— Отлично, дружище! Созвонимся.
Глава 7
Любовь
Год тому, после сдержанного прощания с Нимродом, семейство Фальк вернулось в страну Эрцель. Год — это тот самый срок, который Нимрод, в согласии с господином Вайсом, установил себе и своим гостям из будущего и который потребен ему, чтобы завершить докторат, и чтобы собраться с мыслями и с духом, и, пользуясь чудным свойством вечности народа эрцев, шагнуть во времени вперед на полтора века, и прибыть в город Авив, что в стране Эрцель, и повстречаться с Райликой, и, конечно, привести с собой Свиток спасения.
Райлика прочно утвердилась в своем бытии в газете, и, к тому же став студенткой, завоевала сердце Роны, ее покровительство и совершенное сочувствие. Утром и днем — газета, вечером — университет. Время летит, день полон, а сердце пусто. «Спасибо Шаю, отвадил от меня неугомонного искателя разнообразия, этого волокиту Мики» — думает Райлика. Ей нечего жаловаться на мужское невнимание. Юноши прелестные и умные выказывают серьезность намерений и добиваются ее благосклонности. Сладкий медовый настой их любовных притязаний пьянит женское тщеславие.
Райлика и Нимрод не клялись друг другу. Оба свободны. Своя свобода и тяготит и греет душу. Его свобода будит ревнивые мысли. Отчего же ревность? Разве была любовь?
Расставание без обязывающих признаний породило разочарование. Но ненадолго. Выглянули побеги воспоминаний и пошли, и пошли в рост: встреча за встречей, слово за словом, жест за жестом. Чем дальше отступают дни, что в стране Ашназ, тем желаннее Нимрод. «А если не свидимся более? А вдруг, то был сон? Я выдумала Нимрода? Но разве сон может так долго душу щемить? — все спрашивает и иссушает себя думами Райлика. Воспоминания о несбывшемся делают мечту еще привлекательнее.
Год минул. Нестерпимо сознание, что никогда не появится Нимрод. Любви не было. Она возникла — умозрительная, виртуальная. Или ничего нового не возникло — любовь и прежде была, да Райлика ее не разглядела. Что бы ни делала, что бы ни говорила Райлика, не оставляют ее мысль о Нимроде и страх, что потеряла его. Экзальтация наущает то на слезы, то на радость, то на гнев.
***Авив, утро, жара, автомобили, людской говор, шум. По тротуару одной из центральных улиц медленно, с опаской и любопытством озираясь по сторонам, идет странный молодой человек. Одежда на нем и баул его — словно из костюмерной. А повадки — как у домашнего кота, случайно оказавшегося на улице и осторожно, с недоумением, страхом и любопытством обследующего предметы вокруг.
Чудаком этим был ни кто иной, как Нимрод Ламм. Он снял сюртук, перекинул его через руку. Носовым платком отер пот со лба. «За полтора века городской пейзаж стал неузнаваем. Ни одной лошади. Только механические повозки, называемые автомобилями, с сумасшедшей быстротой проносятся мимо. Надо начинать адаптироваться» — размышляет Нимрод.
Первая задача — найти Фальков. Адрес есть. Эрцит он знает. Надо спрашивать у прохожих. К кому обращаться? К женщинам? Трудно решиться на такое. Одежды на них до смущения мало, зато вид независимый и взгляд гордый. Мужчины отвечают на бегу и скороговоркой. Запаса преподанного Райликой разговорного лексикона не хватает. Наконец, Нимрод приметил почтенного вида старца, на котором одеты не рваные на коленях джинсы и выцветшая майка с надписью сомнительной пристойности, но брюки с безупречной стрелкой и белоснежная тщательно отутюженная рубашка. Нимрод назвал адрес, задал вопрос. Джентльмен отвечал не торопясь, на правильном эрците. В выговоре незнакомца ветеран уловил что–то родное, почти забытое. Но волю любопытству не дал, а только смотрел вслед удаляющемуся Нимроду.
Райлика в своих наставлениях другу забыла упомянуть о правилах дорожного движения. Проезжую часть улицы Нимрод пересекал, подражая толпе, и не заметил светофора.
Вот и нужный дом. Нимрод поднялся по лестнице. Постучал в дверь. Открыла Луиза.
— О, Нимрод! Какая радость!
— Здравствуйте, госпожа Фальк!
— Бернар, Бернар, скорей сюда! Гляди, кто пришел!
— О, Нимрод, дорогой! А мы уж начали сомневаться! — воскликнул примчавшийся Бернар и обнял пришельца из прошлого.
— Давай сюда свои вещи, проходи в гостиную. Бернар, займи гостя, а я поспешу на кухню, время обеденное. Через полчаса — все за стол!
— Луиза, я позвоню Райлике.
— Не надо, Бернар, пусть будет для нее великий сюрприз.
После освежающего душа Нимрод уселся за обеденный стол.
— Признай, голубчик, из овощей страны Ашназ такого салата, как наш, не сделать! — воскликнула Луиза.
Нимрод признал, усердно жуя. Покончив с обедом, хозяева и гость разместились в креслах.
— Есть свободная комната для тебя. Хочешь остановиться у нас? — спросил Бернар.
— Неловко. Лучше в гостинице.
— Будь по твоему. Я надеюсь, в твоем бауле прячется та самая вещь, которая столь нужна сейчас стране Эрцель? — задал Бернар волновавший его вопрос.
Нимрод, ни слова не говоря, достал из баула кожаный цилиндр. Открыл крышку футляра. Вынул катушку с намотанной на ней широкой пергаментной лентой. Край ленты взял в одну руку, другой повернул катушку на один–два оборота. «Это — Свиток спасения!» — сказал Нимрод, бережно держа драгоценный предмет. Луиза и Бернар склонились над Свитком, разглядывая древние письмена на пергаменте.
— Кажется нам вещь жизненно важной — и непременно попадет она в наши руки! — воскликнул Бернар.
— Я бы хотел, чтобы Свиток хранился пока у вас, госпожа и господин Фальк.
— Разумеется, — сказал Бернар.
