Музафер Дзасохов - Сердце брата
— Думаю, ты все же неправ! — Дзапар давно уже отложил книгу в сторону и внимательно слушал меня. — Еще не научившись плавать, ты возненавидел воду. В любом деле самым трудным бывает начало. Все мы неизбежно проходим путь сомнений и разочарований, но надо научиться преодолевать преграды и идти дальше. Я который год работаю педагогом, удостоен звания заслуженного учителя, а все еще не до конца поверил в себя, как и прежде, волнуюсь перед каждым уроком. А ты, не проработав и дня, не вникнув в тонкости своей профессии, уже разочаровался в ней. Так не годится!..
— Дзапар, ни один человек не способен принести столько вреда, сколько плохой педагог! Был у нас один учитель по географии, так я до сих пор на него в большой обиде. Нарочно или нет, не знаю, но он никогда не ставил правильно ударение на словах, в том числе и на географических названиях. И что же? Уже будучи студентом института, я не раз готов был со стыда сквозь землю провалиться из-за своей неправильной речи. Конечно, если ты вместо БосфОр, произносишь БОсфор, а вместо БАренцово море — БарЕнцово море, то невольно превращаешься в мишень для насмешек. Вот какую злую шутку сыграло с нами невежество школьного географа. А ведь в работе учителя правильно поставленное ударение — пустяк по сравнению с другими проблемами.
— Это верно. Для одних профессия учителя — специальность, для других — призвание, цель жизни. В школах, как правило, работают те, кому дороги дети, кто жизни себе без них не представляет. Таких среди педагогов большинство. Ну, а остальная часть — это те, кто равнодушен к работе учителя, но по каким-то причинам не может или не хочет менять профессию, трудится без огонька, как бы по инерции. Таких людей можно без преувеличения приравнять к врагам, потому что воспитание детей — это большое и ответственное дело, ошибки здесь немыслимы, они ведут к непоправимым последствиям…
— Об этом я и думал, когда решил сменить профессию.
— Работа журналиста также требует особого призвания. Это ты, наверно, не хуже меня знаешь.
— Знать-то знаю, только пока не разобрался, есть у меня это призвание или нет. Порой бывают моменты, когда я, кажется, двух слов связать не могу. В такие минуты у меня опускаются руки, но вот беру газету, читаю других авторов и немного успокаиваюсь: ведь и я смогу так, если буду больше, настойчивее трудиться. Верно говорят мудрецы — талант это прежде всего большой труд. И потом, в редакции всегда готовы прийти мне на помощь. Люди здесь подобрались неплохие, а я еще и самый младший среди них, вот все и опекают меня.
— Кого я знаю в вашей редакции, так это Бицко, фельетониста.
— Как раз с ним мы сидим в одном кабинете!
— Неужели?! Вот так чудеса! А ты слышал когда-нибудь историю, которая приключилась с ним и с одним из его фельетонов? Нет? Так вот послушай.
В подъезде рядом с нами живут двое соседей. Одна молодая женщина, зовут ее Фрузат. Она была замужем, но развелась. После размена квартиры с мужем поселилась в нашем доме на третьем этаже. На той же лестничной площадке живет молодой холостяк Бадджери, парень, кажется, из Муртазово. С первых же дней знакомства Фрузат и Бадджери люто возненавидели друг друга, не поделили, видите ли, балкон. Фрузат — женщина красивая, привлекательная, но вместе с тем и очень дерзкая, скандальная. Сунешь ей палец под нос, она откусит его, сжует и даже не поперхнется. Да, так вот, она пожаловалась на соседа в редакцию вашей газеты. Не знаю, повезло Фрузат или нет, но письмо ее попало к Бицко. Тот вызвал женщину к себе. Фрузат явилась, конечно, разукрашенная, нафуфыренная. Красота и бойкий язык женщины, видимо, сделали свое дело. Во всяком случае, спустя какую-нибудь неделю в газете появился фельетон, в котором Фрузат предстала невинной овечкой, а Бадджери — свирепым волком.
— Бицко поверил россказням женщины?..
— Ну да! Он изложил дело так, как ему рассказала Фрузат. Под фельетоном же указал не свою фамилию, а псевдоним — Санаты Сем. Ознакомившись с фельетоном, Бадджери был возмущен до глубины души и стал доискиваться правды. Вначале он обратился в редакцию газеты, а когда там его не поддержали, дошел и до обкома партии. И вот однажды в приемной секретаря обкома повстречались Бицко и Бадджери. Завидев друг друга, они сердечно обрадовались: Бицко и Бадджери учились вместе в институте.
— Скажи на милость, что ты здесь делаешь? — полюбопытствовал Бицко.
— Какой-то собачий сын ни за что, ни про что протянул меня в фельетоне, приходится искать защиты у начальства.
Старые друзья-приятели стали выяснять, как и что, и выяснили, что под псевдонимом Санаты Сем действовал Бицко, а Бадджери оказался безвинной жертвой его фельетона… Вот какой трагикомический случай произошел с твоим коллегой по работе, — заключил Дзапар.
Эту историю я слышал впервые, не знаю, что в ней правда, а что — вымысел, но вот то, что в редакции у нас весельчаков хватает — это факт.
В коротких паузах между работой люди любят пошутить, по-доброму посмеяться друг над другом. Среди сотрудников самый старший Канцау. На всех застольях первым слово всегда предоставляется ему. С виду Канцау строг, серьезен, однако он не чурается и веселой шутки. Вот только с женщинами ему не везет. Первая жена, с которой он прожил долгие годы, несколько лет как умерла. Женился он вторично-умерла и вторая жена. Это уже недавно случилось, я тоже присутствовал на похоронах. Словно настигло беднягу Канцау чье-то злое проклятие: чтоб в долгой дороге у тебя конь издох, а когда состаришься — жена умерла.
Мы возвращались с кладбища в полном молчании, никто на Канцау даже взглянуть не смел, не то чтобы с ним заговорить. Тут Кавдын, — он в отделе информации работает, язык у него острый, как бритва, — так вот этот Кавдын подходит к Канцау и ободряюще говорит ему:
— Канцау, не переживай, если еще раз надумаешь жениться, то бери в жены мою жену, она живучая, век не умрет…
На лицах людей замелькали улыбки, даже Канцау не смог сохранить серьезность. Не зря говорят в народе, без улыбок и похорон не бывает. А до этого Канцау тоже выдал как следует Кавдыну.
Кавдын большой любитель шашек. Едва наступает перерыв, в его кабинете собирается целая толпа болельщиков. В один из субботних дней люди вновь заполнили кабинет Кавдына, и грянули жестокие шашечные баталии. Канцау в редакции считается хорошим игроком, перед ним редко какой соперник устоит, но случалось, что он проигрывал Кавдыну. В тот день Кавдын был настроен по-боевому и настойчиво предлагал Канцау сразиться.
Канцау с улыбкой отмахивался от него, мол, не играю я с таким слабаком. Это еще больше раззадоривало Кавдына. Тут Канцау ему и говорит:
— Играем на спор?
— Играем! — недолго думая, отвечал Кавдын.
— А на что спорим?
— На армянский коньяк! — подал голос кто-то из болельщиков.
— Я согласен! — заявил Канцау.
— Я тоже! — подтвердил Кавдын.
— Только заранее договоритесь, сколько партий будете играть! — сказал Бицко.
— Играем пять партий, и все пять я выиграю.
— Вы только послушайте этого хвастуна: он выиграет пять партий!.. — обиженно проговорил Кавдын.
— Пять партий слишком много! — запротестовал кто-то из болельщиков.
— Хорошо, пусть будет три!
— Если из трех партий ты выиграешь хоть одну, значит, я спор проиграл и покупаю коньяк. Если же я выиграю все три партии — коньяк за тобой, — объявил Канцау условия спора.
Игроки подали друг другу руки и принялись за дело. Обычно во время игры отовсюду сыпались подсказки, как правило, самые противоречивые, поднимался невообразимый гвалт. Теперь же болельщики молчали, будто набрав в рот воды. Даже если кто за спиной играющих жестом пытался подсказать соседу какой-нибудь ход, Бицко, как гусыня, восседающая на яйцах, тут же принимался недовольно шипеть: «Ш-ш-ш!»
Партия дошла до середины, и тут, очередным ходом сняв с доски две шашки, Кавдын вдруг заметил, что у соперника теперь есть две возможности: взять либо в одну сторону три шашки, либо в другую — две. В ожидании ответного хода Кавдын затих и, когда Канцау, не заметив выигрыша трех шашек, взял только две, с облегчением вздохнул:
— Значит, говоришь, три раза у меня выиграешь? Так!.. — Он собирался добавить что-то еще, но тут Бицко, добровольно взявший на себя обязанности судьи, сделал ему замечание:
— Разговаривать во время партии не разрешается!
— Прошу прощения, больше не буду! — тут же согласился с ним Кавдын.
Между тем Канцау стал играть внимательнее и до конца игры не допустил больше ни одного промаха. Как-то незаметно он выиграл шашку, которую затем с помощью комбинации провел в дамки. Выиграть после этого уже не составляло труда.
Началась вторая партия. Лицо Кавдына все больше хмурилось. Он, конечно, беспокоился не из-за того, что ему придется покупать коньяк, вокруг собралось множество болельщиков, и сейчас была хорошая возможность поднять в их глазах свой авторитет шашиста. Однако игра у него по-прежнему не клеилась.
