Слон для Карла Великого - Гузманн Дирк
Пальцы Танкмара затрепетали, словно ноги водяного паука. Он решился даже подойти прямо к свету факела, который заливал спящего неровным светом. Ему стало тепло, и не только от жара смоляного светильника. Он не решался и на секунду оторвать взгляд от стражника, чтобы не упустить добычу. Наклонившись вперед, он расслабил правую руку, затаил дыхание. Чтобы схватить, достаточно было одного точного движения.
Чья-то тяжелая рука опустилась ему на затылок. Другая легла на лицо. Пальцы, даже не вполовину такие ловкие, как его, зато в тысячу раз сильнее, впились в его щеки.
– Ночью полным-полно воров, – сказал стражник позади него. Затем Танкмар почувствовал на своем горле холод стали.
Они потащили его назад в город. Одна рука сжимала его шею, а острие копья подгоняло вперед, упираясь в согнутую спину. Солдаты вытолкали его на дорогу, по которой он только что так самоуверенно сошел вниз, и приказали остановиться перед закрытыми дверями таверны «Рыба-кит». В это время огни в кабаке уже были потушены. Из него уже не доносилось пение, крики – «кит» отдыхал, а в его брюхе спали гости: Масрук, Халид, Санад и Хубаиш.
Один из стражников куда-то исчез. Вскоре после этого Танкмар услышал шаги, приближавшиеся со стороны резиденции. И вот уже их окружила дюжина солдат городской стражи.
Их комендант так отвратительно вонял блевотиной, что Танкмар невольно отшатнулся, однако острие копья, упиравшееся в спину, удержало его.
– Вызови своих сообщников вниз! – приказал предводитель. – Скажи что-нибудь! Но если тебе придет в голову предупредить их, я снесу тебе голову с плеч!
Танкмар не сомневался в словах солдата.
Мужчины пошептались о чем-то между собой, таинственно жестикулируя. Затем несколько человек, вытащив мечи из ножен и подняв копья вверх, исчезли позади кабака. Танкмару не надо было понимать произнесенные шепотом слова, чтобы сообразить, что здесь готовится засада. А теперь он должен был притупить бдительность арабов и выманить из таверны, чтобы их, безоружных, схватили враги. Ему стало плохо до тошноты.
– Давай! – Давление стального острия в его спину усилилось. – Я сейчас пойду к другим. Одно неправильное слово, попытка к бегству – и ты мертв. – Стражник еще раз пригрозил ему копьем, а затем исчез под покровом ночи.
И вдруг Танкмара охватил такой озноб, словно он голый стоял на морозе. Вокруг него по улицам свистел ветер. Если бы он не знал, что в засаде ждут стражники, то подумал бы, что в Павии он – один-единственный живой человек.
Он нерешительно перемещал свой вес то на здоровую ногу, то на больную. Под карнизом таверны были открыты ставни. Ему надо было всего лишь крикнуть туда.
Порыв ветра подхватил накидку Танкмара. Он, защищаясь, поплотнее запахнул зеленый фетр. Следовало ли ему выдать солдатам арабов? Если он этого не сделает, то у них, может быть, еще останется надежда вступить в бой, и они смогут предстать перед своим богом с мечами в руках. А ему, Танкмару, все равно придется умереть – так или иначе.
Сквозь вой ветра он услышал приглушенные предупреждающие голоса солдат. Он зашатался, словно стоял на палубе шхуны в штормящем море. Ему вспомнилась отвратительная ухмылка Масрука аль-Атара. В первый раз он увидел его в той генуэзской таверне, когда доверил ему свою жизнь. Каким простаком он тогда был и какими подлыми людьми оказались мусульмане! Разве они заслужили чего-то лучшего, чем то, чтобы теперь их самих захватили врасплох?
Танкмар поднял свою искалеченную ногу и изо всех сил наступил на нее. Боль была такой, что ему показалось, что у него в голове взорвалось солнце.
– Масрук! Проснитесь! Вам угрожает опасность!
Этот голос проник в сон о героических битвах и полчищах павших неверных. И как раз в тот момент, когда Гарун ар-Рашид хотел передать ему должность великого визиря.
– Бегите, Масрук аль-Атар! Вам нужно бежать!
Надо же, чтобы это случилось именно сейчас! Он сердито поднял брови, посмотрел вверх и узнал черные балки потолка помещения. И вдруг снова очутился в таверне «Рыба-кит» в Павии, в империи франков. Как он ненавидел это путешествие! А кто же звал его по имени?
– Вставайте, Масрук! Будите ваших спутников!
Этот голос! Откуда он раздался?
Он оглянулся по сторонам. Постель была разворочена. Рядом с ним жирная франкская блудница сотрясалась от собственного храпа. На ее голом теле еще оставались следы утех. Между ее бедрами лежала пропитанная уксусом губка, которую она вводила в себя для предотвращения беременности. Неужели это она говорила во сне?
Нет, это кричал другой, знакомый ему голос. Он вскочил с постели, схватил саблю, подошел к двери и, прижав к ней ухо, прислушался. Тут он заметил открытое окно. Пронзительные крики раздавались снаружи.
Двумя прыжками он достиг окна. Деревянные ставни были подняты, чтобы впустить в комнату запахи ночи. Он осторожно бросил взгляд вниз, на улицу. В призрачном свете факела внизу стоял раб-сакс и смотрел на него снизу вверх. Увидев Масрука, он как-то сдержанно кивнул.
– Масрук! – крикнул Танкмар. – Измена! Нам немедленно нужно бежать, иначе нас бросят в тюрьму. Спускайся вниз и забери с собой остальных. Наше бегство уже подготовлено.
На мгновение Масрук задумался, не наказать ли ему раба за то, что он его разбудил. Однако в словах раба прозвучала настойчивость. Что-то было не так. А что стоило ему принять предупреждение всерьез? Если окажется, что сакс преувеличил, то он уж придумает, как его наказать.
Проститутка не заметила, как Масрук, уже полностью одетый, вскоре вышел из комнаты. Араб спустился по лестнице в опустевший кабак, в котором повис запах холодного дыма и прогорклого жира. Конечно, еда и здесь была никудышней. Все кулинарное искусство франков можно было назвать сплошной катастрофой. Даже князья в этой стране питались хуже, чем последний нищий в Багдаде. Масрук отдал бы своих трех спутников вместе с лошадьми за один лишь бараний кострец в меду.
Он нетерпеливо пнул упавший на пол табурет. Затем подошел к двери. Через щели между досками он увидел свет факела. Что же там могло случиться? Масруку хотелось разбудить остальных, однако он решил, что это пока не нужно. Сначала он сам хотел поговорить с саксом и посмотреть, насколько серьезной была якобы угрожавшая им опасность.
Он открыл задвижку и распахнул дверь. В пятне света его ждал Танкмар. Глаза раба возбужденно блестели.
– Чего тебе надо? – Масрук стал в дверном проеме.
Сакс кусал нижнюю губу и молчал.
– Говори! Почему ты мешаешь мне дарить счастье франкским бабам? У тебя должна быть серьезная причина – в твоих же интересах.
Раб молча смотрел вниз, на землю.
– Клянусь всеми сыновьями Али! Ты держишь меня за дурака?
Масрук сошел на три ступеньки вниз на темную улицу. Не успев дать волю гневу, он почувствовал стальное острие на горле. Солдаты выскочили из-за угла. Разгоряченные люди, вооруженные смертоносной сталью, взяли его в кольцо быстрее, чем он успел выхватить меч. Броситься в бой означало верную смерть. Он не успел бы убить ни единого врага до того, как его самого продырявили бы со всех сторон.
Он сам попал в ловушку, словно старый слепой дикий кабан. Масрук бросил взгляд на Танкмара. Руки в железных перчатках схватили сакса за руки, поволокли прочь, и он исчез в ночи. Араб остался на месте, окруженный солдатами. Он плюнул себе под ноги.
Его заманил в ловушку раб! «Прежде чем меня закуют в цепи, – подумал он, – я вспорю брюхо этому предателю саксу».
И он закричал голосом, который, казалось, долетел до самого Багдада:
– Клянусь, я отомщу! Клянусь Аллахом!
Шесть костров для сожжения людей стояли у стен города. Шесть столбов, словно предостерегающе поднятые пальцы, были устремлены вверх, в небо. Жаждущие зрелищ жители Павии ждали. Ничто не помешало им еще до восхода солнца прийти к месту казни, несмотря на ранний час.
Танкмар внимательно всматривался в лица. Неужели и вправду прошло всего лишь несколько дней с тех пор, как он стоял на коленях перед такой же возбужденной толпой, ожидая смерти от топора Грифо? Ему казалось, что здесь стоят те же люди, словно они проделали долгий путь из Генуи, чтобы наконец увидеть, как он умрет. В большинстве взглядов читалась насмешка, любопытство и ужас. На это он отвечал гордо вздернутым подбородком. Однако чем ответить на выражение сочувствия на некоторых лицах, он не знал.
