Ежегодный пир Погребального братства - Энар Матиас
Теперь, по крайней мере, никто не околеет от холода.
За окнами темнело, в доме видимость становилась все хуже. Я спросил Арно, есть ли свечи. Вопрос пришлось повторять трижды, прежде чем он ответил мне что-то вроде «нет». «Приехали», — подумал я. Веселая перспектива — просидеть вечер в потемках. Я нашел карманный фонарик — на буфете, на самом виду, рядом тарелку, заляпанную расплавленным воском, порылся в кухонных ящиках и в бардаке за кухней (язык не поворачивается назвать это ванной) — безрезультатно. Кончились, значит, свечи. Слушай, Арно, я схожу куплю свечек, ладно? Он не ответил — похоже, заснул прямо на стуле.
В надежде достать свечи дошел до кафе «Рыбалка», сначала думал попросту одолжить их у Матильды, но как-то усомнился, что та одобрит мою славную инициативу. Добрался до бара белый, как айсберг; он работал, со двора слышалось урчание дизеля, из-под занавесок сочился слабый свет — деревня с технической точки зрения умеет держаться на плаву. Я толкнул дверь, народу было много, все незнакомые мужики, кроме давешних картежников, которые на этот раз сидели у стойки. Все громко и очень оживленно беседовали; жаловались на отключение электричества, один говорил, что три часа доил коров вручную; другой — что поросята все перемерзнут (я и не подозревал, что свинарники отапливаются). «А мне бы достать второй генератор, чтоб не полетел морозильник, — пробурчал третий и добавил: — Ну, попадись мне эти гады, я б им задал трепку, шутка ли, устроить такое в канун Рождества». «Вроде их жандармы уже арестовали», — заявил Томас; его слова не только не успокоили собравшихся, а даже наоборот. Плевать нам, какая энергия, хоть атомная, хоть какая, лишь бы работала, а то натыкали ветряков по всей равнине, а теперь шиш с маслом? Гады, я бы им сказал, что я о них думаю. Я не решался их перебить, но Томас сам ко мне обратился: «Выпьете чего-нибудь?» Я ответил, что да, можно, вообще-то хотел бы узнать, нет ли у вас свечей, но рюмку кира для согрева выпью. Один из парней у бара стал ржать: для согрева надо чистый алкоголь либо бульонный кубик, а лучше и то, и другое. Я не стал спорить. Томас подал мне белое вино с кассисом — а вот со свечками вряд ли выгорит, на пятнадцать километров в округе ничего нет, в супермаркетах все выгребли подчистую. Ни керосиновых ламп, ни свечек, ни генераторов — всё разобрали, как только услышали, что раньше чем послезавтра электричество не дадут. «А что случилось-то?» — спросил я. Мой вопрос породил целый каскад комментариев: засранцы, жить не дают спокойно, достали всех уже, чего там — теракт. Какой теракт? А такой! Трансформатор же, блин, накрылся!
Я вообразил, как отряд заиндевелых исламистов спускается с вершин Гиндукуша с пластиковыми бомбами за пазухой и смело штурмует распределительную подстанцию департамента Де-Севр, и поневоле улыбнулся: да что вы, какой тут может быть теракт?.. Тут загалдели уже все. Да по телику же показывали, их жандармы поймали. Антилибералы. Защитники природы. Дикари. Ну какой тут у нас антилиберализм, скажите на милость? Засранцы, ничего святого.
Мне не хотелось прослыть пособником предполагаемых террористов, я просто выдал подходящее к случаю «во дела!». А свечек как не было, так и нет. Проглотил белое с кассисом, расплатился, поблагодарил Томаса и вернулся в метель.
В запасе оставалась Матильда, но ситуация усложнилась. Как объяснить, что мне нужны свечи или лампа, если благодаря моторам Гари у меня самого свет есть? Вариант первый: переселить братца и старикашку в «Дебри науки». Отклоняется: нет уж, благодарствуйте. Вариант второй: попросить у Матильды свечек. Вариант третий: третьего варианта нет. В потемках посидеть у Люси с ее родней, а после спокойно уйти домой. Не слишком-то благородно.
«Значит, идти к Матильде», — подумал я. Признаюсь, что-то меня безотчетно смущало.
То ли сама идея сделать что-то незаконное действует на человека окрыляюще, то ли действительно в каждом из нас дремлет черная душа святотатца, но, дойдя до перекрестка, я, вместо того чтобы взять влево и вернуться к Люси, встал столбом и испытал озарение. Я знал, где точно есть свечи — большие, красивые. Конечно же, в церкви. Я ведь ходил туда с Матильдой и видел целую кучу свечей. Знал я и где хранится огромный ключ — он висит вместе с другими на гвозде в кладовке; просто нужно взять его, открыть церковь, забрать свечи (как-то не получалось сказать себе «украсть») — и дело в шляпе. В конце концов нужда диктует свои законы. Ведь наша цель — согреть стариков и сирот?! Чем ближе я подходил к «Дебрям науки», тем гениальней казалась мне эта идея. Рискованная, но гениальная. Если часовню не ограбили до меня, то через десять минут я — в тепле, у камина, читаю «Девяносто третий год» в компании Арно. Я уже гордился собой. Какое воображение! Какое богатство ума! Какая душевная щедрость! Свет церковников — в народные массы!
Конечно, надо было догадаться, что преступные замыслы не так просты в реализации, как кажется на первый взгляд. Пришлось лезть в кладовку, вокруг темень, не видно ни зги. Я вспомнил, что в кармане у меня фонарик Люси. Светил он слабо, ну хоть как-то. Не прячась (но украдкой убедившись, что ставни Матильды наглухо закрыты), вошел в кладовку. К счастью, собака не залаяла. Теперь-то я сообразил, что она уже два-три дня как перестала на меня лаять, тут повезло. Как бы я стал оправдываться, если б меня застал Гари? Хотел, мол, проверить, работает ли генератор, — ага. Отличный повод. Генератор гудел так, что заглушал шаги. Я помнил, где торчал большой ржавый гвоздь. Несмотря на страх (мне было страшно, да, — сердце быстро стучало), я действовал точно и ловко, как классный грабитель. Даже выключил фонарик, перед тем как выйти, чтобы не привлекать внимания. Я добыл ключ, он был тяжелый. Оставалось только перейти улицу. Ни души. Черная ночь, ветер чуть стих, снег так и падал. Я дошел до церкви. Проблема: вход, естественно, был с дороги; если как раз сейчас проедет машина — мне каюк. Я помню, что на мгновение заколебался. «Бред какой-то, — подумал я, — докатиться до грабежа церкви, вот уж глупее не придумаешь». Поставить под удар всю полевую работу. Вот кретин! Минуту я стоял как вкопанный, ситуация была нелепейшая. «Все твоя любовь к приключениям, — думал я, — на этот раз она точно выйдет боком». Потом подумал: «Лара узнает, вот будет смеяться». А потом еще подумал: «Ну, взялся за гуж, не говори, что не дюж».
Я быстро поднялся по ступеням паперти — машин не слышно; ощупью вставил ключ в замок, пару раза не попал, но дверь все же открылась с нескончаемым, пронзительным, душераздирающим визгом, петли скрипели так, что слышно было на другом конце деревни, мне конец. Застыв на пороге церкви, я уже видел, как Матильда бежит спасать свою ризницу и застает меня на месте преступления. В отчаянии ринулся внутрь, вжался в стену и стал ждать. Ничего, тишина. Через какое-то время решился и тихонько притворил дверь, включил фонарик. Тень согнутого в муках Христа напугала меня чуть ли не до смерти. Правда жуткое дело — церковь в потемках. Я особо не мешкал — в спину укоризненно смотрели разные мученики и святые, и пошел сразу влево, где видел ранее свечи, и действительно, сокровище было на месте: целые охапки восковых палочек, некоторые полусгоревшие, другие — целые, тонкие, толстые, длинные, короткие. Не задумываясь, взял полдюжины самых толстых и бросился к выходу. Думал оставить дверь открытой и убежать, но это как автограф на месте преступления, так что я предпочел рискнуть и закрыть ее потихонечку, миллиметр за миллиметром, изнутри, до щели и потом протиснуться наружу, чтобы оставаться на улице совсем недолго. Замок сработал чудесно, дальше — ноги в руки, покражу под мышку, но тут я запаниковал, поскользнулся и шлепнулся во весь рост. Живо представил себе заголовки местной газеты: «СЕНСАЦИЯ! ПОД ПОКРОВОМ НОЧИ ПАРИЖСКИЙ ЭТНОЛОГ ГРАБИТ ДЕРЕВЕНСКУЮ ЦЕРКОВЬ!»
Как я мог вляпаться в такое, думал я, лежа мордой в снег. А теперь мужайся, мужайся; я собрал добычу, перешел дорогу в обратном направлении — сердце стучало как бешеное. Положил свечи перед своей дверью — пока повешу ключ на место, быстрей, быстрей. Спрятал состав преступления под куртку и снова отправился к Люси, обуреваемый муками совести, но, надо признать, и гордостью тоже.
