Одинокий волк - Пиколт Джоди Линн
Медсестра Хэтти на моем месте стала бы молиться. Но я никогда не увлекался религией. Отец мой чтил храм природы, мама окатила меня религией, как краской из ведра, но ни то ни другое не пристало.
Я ловлю себя на том, что вспоминаю свою первую неделю пребывания в Таиланде, когда я заметил на почетном месте перед гостиницами, в углах ресторанов, перед местными барами, посреди леса и во дворе каждого дома небольшие украшенные домики. Некоторые выглядели солидно – построены из кирпича и дерева. Другие были сделаны на скорую руку. В каждом домике стояли статуэтки, мебель, фигурки людей и животных. На балкончиках – ладанки, свечи и вазы с цветами.
Большинство тайцев – буддисты, но то тут, то там проклевываются древние верования, как, например, эти домики для духов. Даже сейчас тайцы верят, что духам необходимо пристанище, пока они не оказываются на небесах, в пещерах, деревьях или водопадах. Духи-хранители Земли могут защищать по-разному: помогать в делах, стеречь дом, защищать животных, леса, воду, приглядывать за урожаем, охранять храмы и крепости. За шесть лет, проведенных в Таиланде, я увидел, что дары, подносимые к домику духов, варьируются от цветов, бананов, риса до сигарет и живых цыплят.
Вот что интересно: когда семья переезжает, проводится особая церемония переселения духа из его старого домика на новое место жительства. Только после этого можно избавляться от того, что дух раньше считал своим домом.
Глядя на оболочку отца, лежащую сейчас на больничной койке, я задаюсь вопросом: а может быть, он уже перешел в мир иной?
ЛюкКолледж я ненавидел. Слишком много зданий, слишком много бетона. Казалось нелепым изучать зоологию по учебникам, вместо того чтобы часами сидеть тихонько в лесу и изучать повадки животных, так сказать, воочию. И женщины у меня были, и вечеринки, но так же часто меня можно было увидеть на Президентском хребте или разбивающим лагерь в Белых горах. Я стал на слух распознавать крики большой серой совы или свиристели, щура или синеспинного лесного певуна. Я выслеживал черного медведя, белохвостого оленя и лося.
Когда я получил диплом по зоологии, меня взяли смотрителем в единственный в Нью-Гэмпшире зоопарк, недалеко от Манчестера. Зоопарк Уигглесворта являлся частным заведением, где домашние животные были «разбавлены» дикими. От ухаживания за альпаками я «вырос» до крапчатой кошки, рыжей лисицы и наконец до волков. Стая из пяти особей содержалась в небольшом загоне, отгороженном двойным забором. В загоне росли деревья с толстыми стволами и имелся заостренный уступ, на котором днем отдыхали волки. Каждые три дня один из сторожей приносил в загон еду – телячью тушу, купленную на бойне. Кто бы туда ни входил, он брал с собой лыжную палку – и так поступали не только смотрители, работающие с волками, но и те, кто кормил пум, черного медведя и других крупных животных. Не знаю, как могла нас защитить лыжная палка, да, откровенно говоря, и защищаться было не от кого. Волки боялись нас больше, чем мы их. В ту секунду, когда они слышали, как отпирается замок на двойных воротах, они бросались в кусты, в логово, расположенное в самом дальнем северном углу загона. Мы оставляли тушу, и еще долго после нашего ухода они не рисковали подойти поесть.
В тот день, когда я впервые вошел в загон без лыжной палки, я проверял забор – это входило в обязанности смотрителя. Но вместо того, чтобы выполнить свои обязанности и что есть духу мчаться прочь из загона, я решил остаться и понаблюдать. Безоружный, испытывающий неловкость, с бешено стучащим сердцем, я присел на уступ, где видел отдыхающих днем волков, и стал ждать.
Я думал, что эти животные, как олень и лосиха, которых я встречал в детстве, в конечном итоге перестанут обращать внимание на мое присутствие и займутся своими обычными делами.
Я ошибался.
Пять дней я просидел в загоне с волками – остальные смотрители решили, что у меня «крыша поехала», – но ни один волк ко мне не подошел.
Меня много раз спрашивали, почему я избрал именно такую жизнь. Думаю, отчасти потому, что животные всегда были честны со мной, чего не скажешь о людях. С другой стороны, я не хотел так легко сдаваться. Поэтому вместо того, чтобы плюнуть на все и вновь входить в загон с животными с лыжной палкой, я стал задумываться, что же я делаю неправильно.
И потом я понял: хотя у меня и не было с собой лыжной палки, преимущество все равно было на моей стороне. В детстве я на рассвете и на закате выходил тайком из дома, чтобы увидеть животных, – днем они редко показывались на глаза. Если я хочу, чтобы волки расслабились, придется прийти к ним, когда они будут иметь превосходство. Поэтому я отправился к начальству и попросил разрешения остаться в загоне с волками на ночь.
Не сомневайтесь, как только в шесть вечера парк закрывался, все смотрители отправлялись домой. Оставалось только несколько человек на случай непредвиденных ситуаций. Директор зоопарка сказал, что я волен поступать, как мне угодно, но по выражению его лица я увидел, что он подумывает о том, чтобы нанять нового смотрителя после того, как этот, то есть я, умрет от ран.
Мне трудно объяснить, каково это – впервые запереть себя в загоне с волками. Вначале мной овладела откровенная паника. У тьмы был свой пульс, я видел плохо, не мог различить торчащие из земли корни деревьев. Я слышал, как двигаются волки, но понимал, что они могли бы передвигаться бесшумно, если бы захотели. Я побрел к своему обычному месту, на уступ. Непривычные звуки со всех сторон парка приковали меня к месту. «Ты сам этого хотел», – убеждал я себя.
Я попытался закрыть глаза и заснуть, но не мог расслабиться. Вместо этого я стал считать звезды и не успел и глазом моргнуть, как на горизонте показались первые лучики солнца.
Днем работать с волками было легко. Меня наняли для того, чтобы я удерживал посетителей парка от глупых поступков: например, от того, чтобы они бросали еду или слишком близко подходили к вольеру. А ночью я оставался один на один с этими величественными животными, с этими королями и королевами сумерек. В конце дня им не приходилось думать о том, что нужно оплатить счета, о том, что бы поесть на завтрак, о трещинах в бетонном основании самодельного пруда. Единственное, что имело значение, – это то, что они вместе и им ничего не угрожает.
В течение следующих четырех ночей, когда последний смотритель зоопарка уходил домой, я запирался в загоне с волками. И все эти ночи волки старались держаться от меня как можно дальше. На пятую ночь, сразу после полуночи, я встал и двинулся в глубину загороженного участка. Двое волков потрусили к тому месту, где я только что сидел. Они понюхали землю, и один из них помочился там. Потом они отошли от уступа и остаток ночи провели, не сводя с меня своих желтых глаз.
На шестую ночь ко мне приблизился волк по кличке Арло. Он медленно обошел вокруг меня, принюхиваясь, и ушел.
На седьмую и восьмую ночь он проделал тот же ритуал.
На девятую ночь он принюхивался, описал круг, повернулся, как будто собирался уйти, но потом молниеносно обернулся и укусил меня за колено.
Укус был не слишком болезненным. Арло, если бы захотел, мог запросто вцепиться мне в горло. Это был всего лишь легкий щипок, но я не на шутку испугался.
Настоящая сила волка не в устрашающих челюстях, которые сжимаются с давлением 100 килограммов на 1 квадратный сантиметр. Настоящая сила волка заключается в том, что, чувствуя свою силу, он знает, когда ее использовать не следует.
Я не шевелился. Рассудил, что если встану, чтобы выйти из загона, то одним легким укусом Арло не ограничится. Парализованный страхом, я ждал, пока он порысит прочь. До восхода солнца я не шелохнулся.
Намного позже я понял, что, вероятно, именно этот страх и оставил меня в ту ночь в живых. Когда новый член хочет прибиться к стае – например, одинокий волк, который собирается занять освободившееся место в иерархии, – он должен доказать, что достоин этого места, что не станет угрозой для остальных членов семьи. Его испытывают. Эти испытания носят форму укусов. Если бы я вздрогнул, когда Арло укусил меня, или встал и бросился бежать – меня могли бы загрызть.
