Лили и море - Пулэн Катрин
— Необходимо продезинфицировать рану… Я тебе говорил, что в этих самых плавниках содержится яд, — шепчет Джезус, который, кажется, чувствует мою боль.
Я покидаю палубу, сгорая от стыда. Когда я снимаю свой непромокаемый плащ, мне кажется, что руку парализовало. Я сижу на скамейке в кают-компании. Я наклоняюсь, закрываю глаза. Боль приходит рывками, снова поднимается горячими волнами от ладони к плечу. Мое сердце колотится, я практически теряю сознание. Я медленно раскачиваюсь, как будто мне необходимо раскачиваться. Мужчины на палубе уже несколько часов, мне надо бы к ним присоединиться. Я встаю. Я промываю рану. У меня кружится голова. Боюсь упасть в обморок. Я поднимаюсь на верхнюю палубу, быстро прошмыгиваю мимо рубки, чтобы никто не увидел меня. Небо разверзлось. Бледное солнце сияет на гребне волны. Я зажигаю сигарету, у меня это занимает много времени. Я немного плачу, это даже хорошо. Мужчины рыбачат. Я должна быть с ними. Они не поняли, почему я ушла. Джуд, должно быть, в ярости. Хуже того, он скорее всего меня презирает. Вот таковы все женщины, наверное, думает он. Конечно, мы должны игнорировать боль. В частности, боль, которую я ощущаю. Но все-таки… К тому же, я скорее всего умру, потому что рыба эта ядовита… Океан тянется бесконечно. С палубы доносится грохот — громыхают на полках из алюминия и ударяются друг о дружку чаны, слышен шум, кроме того слышны обрывки разговоров. Я курю сигарету на солнце. А когда умираешь, долго ли это длится? Я шмыгаю носом и сморкаюсь между двумя пальцами. Как печально, думаю я, смотрю на небо, на море, как жаль умирать. Но, без сомнения, это нормально, это все равно как отправиться одной далеко-далеко к Большому Северу, или, как там его называют, The Last Frontier[9]. И преодолеть этот рубеж, найти свой корабль и вновь оказаться радостно путешествующей по океану, думать об этом днем и ночью, почти не спать, исключительно в своем углу грязного пола. Познавать дни и ночи, красивые рассветы, отказываясь от своего прошлого, продать там свою душу, наконец. Да, решившись пересечь эту границу, этот рубеж, все это, чтобы в конце-то концов начти там свою смерть, выловить очень красивую и очень красную рыбу, из моря и крови, которая бросилась мне в руки словно полыхающая стрела. Я снова вижу свой отъезд, путешествие через пустыню в автобусе-экспрессе, себя, одетую в небесно-голубую куртку с капюшоном, в облаках пуха вокруг. Именно поэтому я и уехала, из-за обретения этой самой силы, которая и дает мне отвагу — победить собственную смерть. Я снова вижу Маноск-ли-Куто, то место, где я не умру, загнанная наконец в темную комнату. Я больше не плачу. Я спускаюсь в кают-компанию. Моя рука стала совсем ватной. Снова я чувствую себя виноватой, видя, как люди суетятся на палубе. Я съеживаюсь в этом узком проходе. Здесь темно и тепло. Я прижимаю руку к животу.
Там, в полной полутьме, меня и обнаружил шкипер. Я не услышала даже как он приблизился. Возможно, я заснула. Я вздрогнула. Он не кричал.
— Но что ты делаешь тут?
Он встал на колени. Не было больше гнева в его голосе.
— Я… я собираюсь возвратиться на палубу, — пролепетала я, — я отдыхала совсем немного.
— Тебе очень больно? Достаточно. Жди.
Он пошел в туалетную комнату, покопавшись в аптечном шкафчике, принес мне таблетку тайленола.
— Проглоти это, тебе надо отдохнуть еще. На сегодня игра закончена. Нужно сделать паузу на кофе.
Мужчины возвратились. В их глазах не было ярости, наоборот, даже Джуд мне улыбнулся. Дэйв не прекращал извиняться. Шкипер снова стал тем высоким худым парнем. Джезус оставался встревоженным:
— Тебе надо будет все же пойти в больницу, когда вернемся на берег.
Так получилось, что я совсем забыла о том, что в тот день я должна была умереть. Я была счастлива в компании этих людей. Моя рука причиняла мне все еще очень сильную боль. Мужчины встали, и я встала вместе с ними.
— Ты не обязана сразу же приходить, — сказал Йан.
— Да нормально все со мной, — сказала я.
И после этого все вернулись на палубу. Я хотела разделить с ними холод, голод и сон. Я хотела быть настоящим рыбаком. Я хотела быть с ними всегда.
Я не хочу возвращаться. Я не хочу, чтобы это закончилось. Однако на подступах к берегу запах земли меня удивляет. Снег таял на Холмах Старухи. Холмы зеленеют. Испарения листьев, затхлые запахи кореньев и ила трогают струны моего сердца, как очень далекие впечатления в то время, когда они были земными. Еще приближаясь к берегу, крики птицы, которая призывает, меня удивляют и заставляют биться мое сердце быстрее. Я забыла. Я знала только хриплый крик чаек, продолжительные стоны альбатросов, их плаксивое верчение вокруг крючковых снастей.
Моя грудь преисполняется любовью, я вдыхаю полными легкими запах земли. Я счастлива, и мы снова отправимся в плавание вечером.
Мужчины поднимают брус успокоителя качки. «Мятежный» преодолевает буй острова в тупиках. Мы вытаскиваем буксировочный трос, привязываем кранцы на квартердеке. До доков консервного завода уже не так далеко, они находятся в открытом море. Дэйв, стоя на носу, бросает швартовый рабочему у причальной тумбы на платформе, травит якорную цепь. Йан маневрирует, критическая точка, задний ход. Джуд на корме бросает трос рабочему, который висит на другой причальной тумбе. «Мятежный» только что причалил, я пытаюсь разобраться с буями для защиты от столкновения. Джон трясет Саймона, вырывая трос, он сам закрепляет его на причале. Уже Джезус и Луис сняли крышки трюма.
Шкипер оставил нас, чтобы посетить контору. Рабочий подает нам огромную трубу, с которой Луис ныряет в растаявший лед, где плавают выпотрошенные рыбины.
— Эй, брат! — Джезус обращается к человеку. — Ты можешь включать…
Звук отсасывания. Наш груз медленно перекачивается.
Джезус и я чистим трюм. Дэйв разбавляет порошок хлора и протягивает мне ведро. С щеткой в вытянутой руке мы выдраиваем каждый закоулок. Хлорная пена стекает с наших лиц. Хлорка щиплет глаза. Я смеюсь. Саймон бросает мне трубу.
— Обрати внимание! Только не базарь!
— Лили! Мы едем в город, если хочешь, запрыгивай в грузовик…
Освободившись от непромокаемого плаща, я прячу сигареты и портмоне в сапоги. Поднимаюсь по лестнице через четыре ступеньки и забираюсь к Саймону и Джуду, которые сидят в кузове грузовика, зажатые между буями.
— Ты обязательно должна пойти в больницу, — советует мне шкипер, прежде чем сесть в машину. — Пусть они тебе вколют антибиотик.
Я растягиваюсь на задней площадке, моя голова покоится на тросах. Воздух пьянит. Уже проклевываются почки. Закрыв глаза, я вдыхаю полной грудью выхлопы заводских труб и запахи деревьев, ловлю сильные, резкие порывы ветра, почти теплые после терпкой суровости морских просторов. Я смеюсь. Я восстанавливаюсь, чтобы еще раз почувствовать волны этого нового воздуха, который обдувает нам лица. Саймон наконец взял себя в руки. Джуд смотрит на меня. Его глаза бегают, когда я встречаюсь с ним взглядом. Он сидит сгорбившись в углу грузовика. Можно подумать, что его тело стало слишком тяжелым и он больше не в состоянии его нести. Он морщит лоб, смотрит серьезно на горы. Он снова меня пугает. Я поворачиваю голову и закрываю глаза.
Йан покидает нас перед почтой. Маленький желтый дом, построенный на основе прицепа, который был помещен в укрытие на пустыре во время нашего отсутствия, — «Продается». Я останавливаюсь. Ой, говорю, и бегу к парням. До востребования. У Саймона есть письмо для отправки. Мы снова выходим. Джуд нас оставляет перед вывеской «У Тони»:
— Увидимся здесь через два часа…
Он толкает дверь бара. Мы гуляем по улицам, Саймон и я. Мы гордимся собой. Мы возвращаемся к морю. Наш шаг сбалансирован, иногда мы испытываем головокружение и кажется, что земля уходит из-под ног. Сухопутная болезнь? Мы смеемся. Затем Саймон оставляет меня.
Я иду вдоль гавани. Город чистый. Я сижу напротив пристани под мемориалом морякам, погибшим в море, и ем попкорн. Рядом останавливается человек. Никифорос. Он подвернул рукава. У него якорь на правом предплечье и Южная звезда слева. Сирены и волны обвивают его тело.
