Владимир Сорокин - Голубое Сало
– А можно… я вам спою? – неожиданно спросила Веста,
– Конечно! – улыбнулся Гитлер, и все облегченно выдохнули.
– Только мне нужен рояль, – Веста встала.
Гитлер сделал знак оркестру, играющему Вивальди. Оркестр смолк.
– Рояль! – громко приказал фюрер, Кусок пола перед дирижером поехал вниз и вернулся с синим роялем.
– Прошу тебя, милое дитя, – Гитлер сделал плавный жест рукой в сторону рояля.
Веста подошла к роялю и опустилась на синего бархата стул без спинки. Она была в чайного цвета платье с шиншилловой, простеганной золотыми нитями накидкой на плечах. Черные густые волосы дочери советского вождя были распущены и перехвачены тонким бриллиантовым обручем, увенчанным спереди изумительным гранатом неправильной формы.
Веста подняла свои еще по-детски угловатые руки, опустила их на клавиши и запела нежно-грубым, неповторимым голосом подростка:
Die Fahne hoch! Die Reihen dicht geschlossen!S.A. marschiert mit ruhig festem Schritt.Kameraden, die Rotfront und Reaktion erschossen,Marschier'n im Geist in unsem Reihen mit.
Die Strasse frei den blauen Batallionen!Die Strasse frei dem Sturmabteilungsmann!Es schau'n aufs Hakenkreuz voll Hoffnung schon Millionen,Der Tag fur Freiheit und fur Brot bricht an.
Zum letzten Mal wird nun Appel geblasen,Zum Kampfe stehn wir alle schon bereit.Bald flattern Hitlerfahnen uber allen Strassen,Die Knechtschaft dauert nur noch kurze Zeit!
Die Fahne hoch! Die Reihen dicht geschlossen!S.A. marschiert mit ruhig festem Schritt.Kameraden, die Rotfront und Reaktion erschossen,Marschier'n im Geist in unsem Reihen mit.
Взяв последний аккорд, Веста встала.
И сразу же резко встал Гитлер. Лицо его было бледнее обычного, глаза сверкали.
Собравшиеся аплодировать, гости – замерли.
Гитлер смотрел на Весту. Она сделал шаг, положила руку на угол рояля, непонимающе глянула на молчащих и на Гитлера.
– Иосиф, я хочу твою дочь, – произнес Гитлер. Все посмотрели на фюрера.
– Мой друг, почему ты говоришь об этом мне? – сдержанно улыбнулся Сталин.
Гитлер порывисто подошел к Весте, взял ее лицо в руки и мучительно поцеловал в губы. Слабый стон вырвался из ее груди. Пошатнувшись, она потеряла равновесие, но Гитлер подхватил ее за не очень тонкую полудетскую талию. Лица их разошлись. Из прокушенной губы Весты текла кровь. Гитлер выхватил из рукава кружевной платок, приложил к ее губам, но тут же резко отшвырнул прочь, схватил Весту за руку и потащил к дверям.
Спотыкаясь, она спешила за ним, как девочка за разгневанным отцом.
– Адольф! – встала Надежда.
Гремя каблуками и шпорами, Гитлер выволок Весту из зала.
– Адольф! – Надежда, опрокинув стул, кинулась за ними.
– Надя, не делай глупости, – сказал Сталин по-русски.
Надежда выбежала из зала.
Гитлер подвел Весту к двери, охраняемой эсэсовцами. Дверь распахнулась и он дернул Весту за собой – в открывшуюся анфиладу комнат.
Надежда догнала их:
– Адольф, надеюсь, тебе понятно материнское чувство?
– Конечно, дорогая, – не оборачиваясь, пробормотал он.
– Мама… – прошептала окровавленными губами Веста.
Дойдя до просторной гостиной с мягкой позолоченной мебелью и бронзовыми фигурами рабочих, Гитлер повернул Весту к себе и с силой взял за плечи.
Надежда остановилась у двери. Веста опустила голову.
– Посмотри мне в глаза, дитя мое, – сурово потребовал он.
Веста подняла свое прелестное лицо. Он дернул шиншилловую накидку за плечи, золотая цепочка, скрепляющая ворот, разорвалась, легкая как пух накидка упала к ногам Весты.
Она осталась стоять в узком платье без рукавов.
Гитлер задумчиво потрогал основание её шеи, нащупал ключицы, завел указательные пальцы под бретельки платья и рванул в стороны. Шелк треснул, разрываясь вдоль угловатой фигуры Весты.
Надежда прижалась щекой к дверному косяку и полуприкрыла глаза. Ее простоволосая дочь стояла перед Гитлером. Розовый лифчик облегал ее маленькую грудь, к длинным розовым трусикам были пристегнуты белые капроновые чулки.
Гитлер прижал Весту к себе, заглянул ей за спину и осторожно расстегнул лифчик. Она нервно повела широкими плечами, не то помогая, не то препятствуя ему.
– Какие они… – рухнув на колени, Гитлер потянулся губами к ее соскам.
Руками он дернул ее за предплечья, наклоняя к себе. Волосы Весты накрыли его. Он стал подробно сосать ее грудь. Веста смотрела в сторону на бронзового рабочего, гнущего винтовку о мускулистое колено. Гитлер разорвал на ней трусики, толкнул. Она упала на диван с сиренево-бело-золотистой обивкой. Адольф подполз к ней на коленях, развел ей ноги и беспощадно растянул пальцами половые губы, покрытые не очень густыми волосиками. Орлиный нос его жадно втянул запах ее гениталий, коснулся неразвитого клитора и тут же уступил место языку. Гитлер прошелся им по раскрытой раковине Весты снизу вверх, потом сверху вниз, впился в узкое влагалище. Но вдруг язык фюрера разочарованно отпрянул за его неровные зубы.
– Тебя уже проткнули! – воскликнул он. вводя палец во влагалище. – Свинство! Я сжег бы этого мерзавца на площади! Ах ты, похотливый ангел!
Рывком он перевернул ее, словно куклу, поставил на колени перед диваном, расстегнул свои брюки. Его длинный, слегка кривоватый член вырвался на свободу Гитлер впился пальцами в маленькие ягодицы Весты, разломил их, словно жареного цыпленка, и стал насаживать на член.
Веста вскрикнула.
Головка члена скрылась в ее анусе. Гитлер схватил Весту за плечи и рывком вогнал в нее свой член по самый корень. Душераздирающий крик вырвался из ее уст, отзываясь многократным эхом в анфиладе.
– Деточка моя… – Надежда закрыла глаза, сильней прижавшись щекой к дверному косяку.
– Кричи, кричи, ангел мой, – Гитлер обнял трепещущее тело девочки.
Ее крики перешли в рыдание, но она зажала себе рот и лишь тяжело нутряно взвизгивала после каждого толчка члена
– Вот так бодается тевтонский единорог, – шептал Адольф в ее темя.
Его сгорбленная фигура тяжело нависала над беззащитным телом Весты. Напряженная, дергающаяся от боли, дочь советского вождя перестала взвизгивать и покорно отдавалась ритмичным толчкам.
– Доверься мне, – Гитлер шлепнул ее по втянутому животу, выпрямился, откинув голову, и простер руки над спиной Весты.
Зеленое свечение пронизало его пальцы. Он взял ее руками за бедра. Она дернулась, как от разряда тока, и засмеялась.
– В жизни нет ничего страшного, – произнес он и задвигался сильнее.
Веста всхлипывала и смеялась.
– Но нет… – вдруг пробормотал он и со звуком отлипающей присоски вышел из нее.
Руки его погасли.
– Не сразу… не просто… – он схватил ее за волосы и ввел член ей в рот.
– Адольф, осторожней, умоляю! – воскликнула Надежда.
Он сделал два мучительных движения ногами, выхватил член изо рта девочки и сжал его вновь засветившимися руками:
– Здесь и теперь!
Струя спермы брызнула Весте в левый глаз.
– Здесь и теперь!! – закричал Гитлер срывающимся голосом, пошатнулся, и как сомнамбула побрел прочь с торчащим членом,
– Весточка… – вздохнула Надежда. Золотые шпоры Гитлера гремели по анфиладе.
– Мама, выйди, – произнесла, стоящая на коленях, Веста, прижимая ладонь к глазу.
Весточка… девочка моя…
– Выйди!! – закричала Веста.
Надежда пошла вслед за Гитлером.
Выйдя в холл из анфилады, она остановилась. Два эсэсовца неподвижно стояли у дверей, не замечая ее. Она рассеянно посмотрела на них, повернулась и снова вошла в анфиладу Пройдя две комнаты, она села в кресло и сняла трубку розового телефона:
– Москву, пожалуйста. Немедленно соединили с Москвой.
– В-12-49, – сказала в трубку Надежда, и вскоре раздались четыре далеких длинных гудка. На пятом трубку сняли.
– Слушаю вас, – произнес сонный женский голос.
– Бориса Леонидовича.
– Борис Леонидович уже спит.
– Разбудите.
– Простите, а кто говорит?
– Его любовница, – ответила Надежда, в изнеможении откидываясь назад.
Трубку бросили на твердое.
– Почему эта… почему она опять осмеливается звонить сюда?! – услышала Надежда. – Борис! Ты хочешь моей смерти?! Ты решительно хочешь моей смерти и смерти детей?!
– Зина, не говори банальности, – послышался приближающийся высокий голос.
– Он хочет нашей смерти! Он положительно хочет угробить всех вокруг себя! – удалился клокочущий женский голос.
– Я у телефона, – ответил Борис Леонидович своим удивительным высоким вибрирующим голосом.
– Борис, почему ты не звонишь мне? – спросила Надежда, с трудом сдерживая волнение.
– Надюша? Прости, я притворю дверь… – он отошел, вернулся. – Слушаю тебя.
– Почему ты не звонишь мне? – повторила она.
– Надя, это метафизический вопрос. А мы с тобой договорились, что не будем больше ворошить метафизику. Особенно ночью.
– Ты… не хочешь меня больше?
– Милая, не унижай меня. Мне довольно моего ежедневного семейного унижения.
– Борис… Борис… – голос ее задрожал. – За что ты меня мучаешь?
– Надя, я перестаю понимать тебя.
