Ханна Кент - Вкус дыма
Я помню громкие вопли. Идлуги уже здоров, и его грубое лицо искажено криком, он орет на жену, которая никак не перестанет плакать, а между ними моя мама в длинных юбках, и ее тошнит прямо на пол.
Идлуги умер от этой своей падучей болезни, умер во время рыбалки. Говорят, он пил, а потом у него начался приступ, он опрокинул лодку и утонул, запутавшись в собственных сетях. Другие говорят, что это было достойное возмездие для того, кто ловил рыбу в заводях аульвов – но то были речи людей, которых пробрали до печенок его пьянство и драчливость.
Ну и как же расценит эту историю преподобный?
Йоуас Идлугасон, родившийся на хуторе Бреккукот, третьем по счету. Мне, пятилетней, было дозволено прижимать к его крохотным розовым деснам тряпку, смоченную в молоке. Супруги, хозяева хутора, захотели оставить его у себя и растить вместе с собственными детьми, и мама растолковала, что я тоже стану их приемной дочерью, и так будет лучше для всех. Весь следующий год мы семеро жили одной дружной семьей, и я помогала выкормить малыша, столь же светловолосого, сколь темноволосой была я. От него пахло талым снегом и свежими сливками.
А потом эти люди, должно быть, передумали. Как-то утром я проснулась оттого, что меня трясли за плечо, и увидела маму, которая смотрела на меня припухшими от слез глазами. Я спросила, почему она плачет, но мама ничего не ответила. Она улеглась в постель со мной и Йоуасом, и я заснула, прижавшись к ее мягкому горячему телу, – а потом меня разбудило карканье домашних воронов, и я обнаружила, что мои пожитки лежат в мешке на полу.
В то утро мы пустились в путь пешком и вернулись в долину недобрым днем, плюющимся сгустками снега. Мне казалось, что я вот-вот упаду в обморок от голода. Мы остановились во дворе хутора Корнсау, и прежде, чем я успела расправиться с сывороткой, которую дала мне бывшая там женщина, мама пошептала мне на ухо, сунула в варежку какой-то камешек и ушла, унося на спине Йоуаса.
Я пыталась нагнать ее. Я кричала. Я не хотела расставаться. Однако на бегу я споткнулась и упала. Когда я поднялась на ноги, моя мать и брат исчезли бесследно, и я увидела только двух воронов, чьи черные перья до рези в глазах выделялись на белом снегу.
Долгое время я думала, будто эти две птицы и есть мои мама и брат. Вот только они ни разу не ответили мне, даже когда я сунула под язык волшебный камешек. Годы спустя я узнала, что мама родила от хозяина хутора Крингла мою единоутробную сестру Хельгу, а Йоуас стал нищим и живет подаянием. Впрочем, к тому времени я уже убедила себя, что больше их не люблю. Я считала, что нашла себе семью лучше прежней, приемную семью – Ингу и Бьёрна, арендаторов Корнсау.
* * *– Как спалось, Агнес?
Стейна отыскала темноволосую женщину за грядкой любистока, где та выливала в зольную яму содержимое ночного горшка.
– Ты здесь вымокнешь до нитки, – заметила Агнес. Она только что выскребла камнем то, что прилипло ко дну горшка, и сейчас вытирала горшок о траву. – Сейчас пойдет дождь.
– Да и пусть. Захотелось побыть с тобой. – Стейна приподняла над головой платок. – Вот, пожалуйста – суха, как мышь.
Агнес глянула на нее и улыбнулась уголками рта.
– Смотри, – проговорила Стейна. И указала рукой на устье долины, куда наплывали с севера низкие серые тучи.
Агнес подняла руку к небу.
– Плохо дело. Сено вымокнет.
– Знаю. Пабби очень не в духе. Накричал на Лаугу, что сожгла ему завтрак, а ведь он в жизни на нее голоса не повысит.
Агнес повернулась и прямо взглянула в глаза Стейны.
– А он знает, что ты сейчас здесь, со мной?
– Думаю, что знает.
– А я думаю, что тебе лучше вернуться в дом, – сказала Агнес.
– Что мне делать в доме? Слушать, как Лауга бранит меня за то, что я развела слишком сильный огонь? Нет уж, спасибо. Да и в любом случае мне здесь приятней, чем в доме.
– Даже под дождем?
– Даже под дождем. – Стейна зевнула и поглядела на луг, на копны сена, сметанные в стога, чтобы не отсырели. – Вся работа насмарку.
– Что значит – насмарку? Пускай только распогодится – мы опять возьмемся за дело и живо все закончим. – Агнес искоса глянула на дом. – Все же я думаю, что тебе надо вернуться к матери.
– Матери все равно, где я болтаюсь.
– Вот уж не все равно. Ей не по душе, когда ты остаешься со мной наедине, – осторожно проговорила Агнес.
– Да ведь ты живешь здесь уже несколько недель.
– И тем не менее.
С этими словами Агнес повернулась и неспешным шагом двинулась к реке. Стейна нагнала ее и пошла рядом.
– Как думаешь, преподобный сегодня приедет?
Агнес ничего не ответила.
– О чем он с тобой говорит?
– Это мое дело.
– Что?
– Я сказала, это – мое дело. И оно не касается ни тебя, ни твоих родных.
Стейна опешила и замедлила шаг, глядя, как Агнес решительно шагает дальше вниз по склону, неловко прижимая к боку ночной горшок.
– Ты на меня сердишься? – осторожно спросила она.
Агнес остановилась и развернулась к Стейне:
– С чего бы мне сердиться на такую девчонку?
Стейна вспыхнула от негодования.
– Да хотя бы с того, что мои родные держат тебя в заключении, а мой отец не желает, чтобы с тобой разговаривали.
– Он так сказал? – осведомилась Агнес.
– Он считает, что нам не следует отвлекать тебя от работы.
– Он прав.
Стейна нагнала Агнес и ласково взяла ее за руку.
– Знаешь, Лауга боится тебя. Она наслушалась лживых россказней Роуслин. А я вот не верю ни единому слову сплетен. Я помню, какой ты была. Помню, как ты была добра к нам, как поделилась с нами едой.
Стейна подалась ближе.
– Я не думаю, что это ты их убила, – прошептала она. Рука Агнес, которую сжимали ее пальцы, словно окаменела. – Может, я сумела бы тебе помочь, – быстро добавила Стейна.
– Каким образом? – спросила Агнес. – Ты помогла бы мне сбежать?
Стейна выпустила ее руку.
– Мне приходила мысль насчет прошения, – пробормотала она.
– Прошения.
Стейна решила не сдаваться.
– Ну хорошо, обжалования приговора. Такого же, какой подали за Сиггу.
Глаза Агнес вспыхнули:
– Что?!
– Ну да, Блёндаль подал прошение помиловать ту, другую… – запинаясь, выговорила Стейна.
– Какую еще другую?
– Сиггу… ту самую, другую служанку из Идлугастадира. Зазнобу Фридрика.
Лицо Агнес побелело. Она медленно опустила ночной горшок на мокрую траву и сделала шаг к Стейне.
– Блёндаль обжаловал приговор Сигридур Гвюндмюндсдоттир? – зловеще проговорила она.
Стейна кивнула, почувствовав смутный испуг. И украдкой глянула на камень, который Агнес до сих пор сжимала в руке.
– Я слышала разговор пабби с мамой, – пояснила она. – Старосты округа обсуждали это решение в Хваммуре, у Блёндаля. В тот самый день, когда тебя привезли сюда.
Агнес помотала головой.
– Я думала, ты знаешь, – прошептала Стейна.
Взгляд Агнес соскользнул с лица Стейны, и она пошатнулась.
– Так значит, Блёндаль… – пробормотала она едва слышно. И с такой силой стиснула в руке камень, что костяшки пальцев побелели.
– Прости, что я тебе об этом рассказала.
Агнес, пошатываясь, отступила на шаг и на негнущихся ногах двинулась дальше, к реке.
– Может, нам удастся уговорить Блёндаля подать прошение и за тебя! – крикнула ей вслед Стейна. – Расскажи им, что на самом деле случилось в Идлугастадире!
Агнес рухнула на речной берег, юбки вздулись вокруг нее пузырем. Стейна, решив, что она потеряла сознание, бегом бросилась к ней, но, подбежав ближе, увидела, что Агнес невидяще, широко открытыми глазами смотрит на реку. Ее била дрожь. В это мгновение небеса, затянутые тучами, разверзлись, и на женщин обрушился ледяной ливень.
– Агнес! – позвала Стейна, плотнее обматывая платком голову. – Вставай! Пойдем скорей под крышу!
Слова ее утонули в шуме проливного дождя.
Агнес не откликнулась. Она неотрывно смотрела, как крупные капли падают в быстро бегущую реку, прихотливо коверкая абрис гор, отражающийся в ее воде. И по-прежнему сжимала в руке камень.
– Агнес! – закричала Стейна. – Прости! Я думала, ты знаешь!
Платок промок насквозь, и она чувствовала, как тяжелеет пропитавшееся водой платье. На мгновение Стейна помешкала на берегу, а затем развернулась и побежала вверх по склону холма, к подворью. Земля под ногами раскисла от дождя, и Стейна то и дело оскальзывалась в грязи. На полдороге она оглянулась и увидала, что Агнес так и не тронулась с места. Стейна еще раз позвала ее и, спотыкаясь, побежала по расквашенной тропке к хутору.
– Силы небесные, Стейна! Где тебя носило? – возмутилась Маргрьет, бросившись по коридору к старшей дочери, которая с грохотом захлопнула за собой входную дверь. – Ты как будто в реку свалилась!
– Это все из-за Агнес! – задыхаясь, едва выговорила Стейна и бросила на пол промокший насквозь платок.
– Что она тебе сделала? Боже милостивый, защити нас! Я так и знала! – Маргрьет обхватила руками дочь, которая тряслась от холода, притянула ее к себе.
