Эйнемида II. Право слабого. - Антон Чигинёв
– Хороша драка, а? – воскликнул он, желая подбодрить растерявшегося соратника. – Давай убъём ещё этих гадов!
– Ты убьёшь, не я, – спокойно ответил Бадгу, поднимая руку, и Энекл с ужасом увидел почти целиком засевшую в предплечье иглу.
– Но... Надо вытащить, – прошептал он ошеломлённо.
– Без толку... – начальник застрельщиков слабо улыбнулся, но тут его ноги подломились и Энекл едва успел подхватить падающее тело.
– Грязь... И кровь. Одна сплошная грязь... – на лице умирающего играла безумная полуулыбка, глаза начинали стекленеть. – Кровь... Какая всё-таки гадость... – он шумно вздохнул и его тело безвольно повисло на руках Энекла.
– Прощай, товарищ, – Энекл бережно положил мёртвого командира на землю. Что-то белое мелькнуло на тёмном одеянии мидонянина, и Энекл с удивлением узнал белый шарик на нитке – символ загадочного то ли бога, то ли не бога Алгу.
Вместе с печалью пришла и ясность мыслей. Энекл понял – или ему казалось, что понял – в чём путь к спасению. По крайней мере, другого не видно. Приняв решение, он бросился к своим.
– Лоиксо фаледэкай, кэрайимо веллиэй!
Эйнемский строй – в который раз за сегодня – сплачивается, сжимается так, чтобы большой круглый щит-гоплон прикрывал и себя, и товарища, накладываясь на щит соседа, точно рыбья чешуя.
– Ликадийское наступление! Пошли!
Фаланга трогается с места, точно кусок берега, оторванный землетрясением. Мерно, неумолимо, сквозь толпы разъярённых врагов, она двигается вперёд. Ураги – замыкающие командиры – отбивают темп, ударяя копьём о щит.
– Запе-е-евай!
– Э-эхэй, Хорос гневный! Э-эхэй, испей крови! Э-эхэй, медь согрею! Э-эхэй, в чьём-то брюхе! – старая и страшная воинская песня, древняя, почти как сама Эйнемида. Кое-где за неё штрафовали, как за богохульство, но они наёмники на самом краю света, жрецы Хороса смеющегося, им можно. Им всё можно.
– Толкай! Удар! Толкай! Удар!
Строй работает как механизм, как водяное колесо клепсидры, как ткацкий станок. Удар копьём, толчок щитом – шаг вперёд, удар, толчок – шаг. Враги сопротивляются отчаянно, они сильны, умелы и многочисленны, но и им не по силам остановить эйнемскую фалангу. Не зря же во всех городах Архены гоплиту платят по увеличенной ставке.
– Боковое перестроение, два ряда!
Враги наваливаются со всех сторон, отряд похож на майского жука, угодившего в муравейник. Спереди, слева, с тыла – везде врагов встречают острые копья, а фаланга, по колено в кровавой грязи, идёт вперёд.
– Нажали!
Уже близко. Некромант, положив руку на навершие посоха, смотрит в землю. Он близко, но так далеко. Дорого каждое мгновение: если остальное войско не выдержит и побежит – это конец, а оно может не выдержать в любой миг. Нужно что-то делать. Что?
– Найимос эйэ, Фамэрта кионэлата, кэйкэпратейна… Будь со мной Тимерет легконогая, лебяжекрылая…
Сорваным голосом, Энекл пробормотал молитву покровительнице стрелков и метателей, и его тяжёлое копьё, брошенное с такой силой, что хрустнули связки, устремилось к чёрной фигуре в синем тюрбане. Лишь бы долетело, лишь бы не промахнуться. Найимос эйэ, Фамэрта!
В последний миг, когда казалось, что железный наконечник пробьёт незащищённое доспехом тело насквозь, некромант заслонился посохом, и копьё Энекла с неестественно громким хрустом переломило чёрное древко пополам.
Не дожидаясь второго копья, некромант горделиво развернулся и скрылся меж деревьев. Протяжно прогудела труба, и чёрные воины, оставив в покое растерзанный мидонийский строй, бросились отступать. На поле битвы остались лишь несчастные ти-ю, в глазах которых медленно угасал дымчатый красный отблеск. Место мастеров битвы вновь заняли обычные дикари, мигом сообразившие, в каком положении оказались. Не прошло и четверти часа, как ти-ю, дико визжа и бросая оружие, уже бежали в сторону леса, провожаемые стрелами и дротиками – у кого они ещё остались.
– Победа! – безумно радостный клич пронёсся по изрядно поредевшему строю царского войска. Суровые бородатые воины плакали, не стесняясь своих слёз. Энекл их понимал: он и сам не верил, что сегодня останется в живых.
Лохаг снял шлем, на душной жаре превратившийся в нечто вроде печки, и проорал благодарность своим обезумевшим от счастья людям. Победа! Война ещё не закончена, но сегодня они живы, и они победили. Этот день их. Его, Энекла, день.
Словно назло мыслям Энекла, со стороны шатра Тасимелеха послышалась победная музыка и загремели славословия. Лизоблюды славят победителя, вообще не принявшего участие в битве, и можно не сомневаться, что завтра беспорядочная кровавая свалка в вонючей грязи превратится в блистательную битву, спланированную мудрым стратегом. День может и их, но победа будет принадлежать Тасимелеху. Что бы кто ни думал на этот счёт.
Энекл зло сплюнул и отправился раздавать необходимые указания.
***
Рассеивая факелом туманную вечернюю тьму, Энекл решительно шёл к шатру Тасимелеха. Нет, не затем, чтобы убить – это ещё будет сделано, но не сегодня. Лохаг последними словами клял себя за устроенные беспорядки, едва не погубившие войско, и зарёкся иметь дело с Тасимелехом до конца похода. Благо и без того забот хватало: устроить раненых, избавиться от тел, организовать охрану и патрули. В лагере придётся провести несколько дней, значит нужно сделать его более основательным, укрепить подходы, на случай если некромант сунется снова, выстроить заграждения, расставить рогатки. Эти и другие дела заняли весь последовавший за битвой день, а ближе к вечеру Энеклу сообщили, что вражеский посол прибыл на переговоры.
То, что Тасимелех не удосужился пригласить Энекла, не удивило, но сейчас на это было наплевать. В конце концов, от переговоров зависела судьба всего войска, а Энекл остался единственным из высших командиров. Тела Бадгу и неожиданно геройски павшего Итумала приняла в себя болотистая земля, столь непохожая на их солнечную и засушливую родину, Равхар же не приходил в сознание. Пасть укусившего его чудища, полная застрявших меж острых зубов полусгнивших остатков пищи, была всё равно что отравлена. Жрец Марузаха отнял гутийскому начальнику ногу, но боялся, что уже слишком поздно и заражение проникло в кровь. Ради павших и, тем более, ради тех, кому повезло выжить, Энекл намеревался принять участие в переговорах во что бы то ни стало.
Тохраб, командир, принявший гутов под начало вместо Равхара, встретился Энеклу на полпути до командирского шатра. Его заросшее чёрной бородой лицо расплывалось в довольной улыбке.
– Ты слышл, эйнем, – сказал он
