Гай Крисп - Историки Рима
9. Внезапным набегом Антоний проник за передовые укрепления врага; после небольшой стычки, в которой обе стороны лишь прощупывали силы друг друга, противники, так и не добившись победы, разошлись. Вскоре после этого Цецина отстроил хорошо укрепленный лагерь между Гостилией, деревней неподалеку от Вероны, и болотистым берегом реки Тартар, — в безопасном месте, прикрытом с тыла рекой, а с боков болотом. Если бы он хотел выполнить свой долг, он свободно мог разгромить соединенными силами вителлианцев оба легиона противника до их соединения с мезийской армией и не оставить им иного выхода, кроме отступления из Италии, позора и бегства. Вместо этого Цецина отдал начало войны в руки противника; имея все возможности изгнать флавианцев из Италии силой оружия, он довольствовался тем, что писал им грозные письма и медлил до тех пор, пока посланные им люди не договорились окончательно об условиях, на которых он соглашался предать Вителлия. Тем временем к флавианцам прибыл Апоний Сатурнин с седьмым Клавдиевым легионом. Командовал легионом трибун Випстан Мессала — человек знатного рода, выдающихся достоинств и единственный, кто участвовал в этой войне по искреннему убеждению. Этой-то армии, которая, располагая тремя легионами, была пока слабее вителлианской, Цецина направил письмо, где упрекал противников в том, что, однажды потерпев поражение, они вновь безрассудно ввязываются в войну. В своем письме он восхвалял доблесть германских легионов, Вителлия упоминал лишь между прочим и не позволял себе никаких выпадов против Веспасиана — словом, не делал ни малейшей попытки запугать врагов или перетянуть их на свою сторону. В ответном письме флавианские полководцы не стали оправдывать прошлые неудачи своей армии. Они с восторгом писали о Веспасиане, выражали уверенность в победе и заранее объявляли Вителлия своим врагом. Флавианцы намекали, что перешедшим на их сторону трибунам и центурионам будет сохранено все, что даровал им Вителлий, и без обиняков призывали Цецину к измене. Оба письма были прочитаны на сходке и только укрепили солдат во мнении, что Цецина решил не оказывать настоящего сопротивления и поэтому старается ничем не задеть Веспасиана, а что их собственные вожди презирают своих противников и Вителлия, их императора.
10. Вскоре к восставшим прибыли еще два легиона — третий во главе с Диллием Апонианом и восьмой под командованием Нумизия Лупа. Чтобы показать всем, какие несметные силы собрались под Вероной, было решено соорудить укрепленный вал вокруг всего города. Солдатам Гальбанского легиона досталось работать на участке, ближе всего подходившем к неприятельским позициям. Заметив вдали отряд союзнической конницы, они приняли его за противника, решили, что их предали, и, придя в ужас от опасности, которую сами выдумали, схватились за оружие. Ярость солдат обратилась против Тампия Флавиана. Никаких оснований для этого не было, но легионеры были давно уже злы на него и, охваченные безрассудным гневом, стали требовать его казни. Они кричали, что Флавиан — родственник Вителлия, что он предал Отона и присвоил деньги, присланные для раздачи солдатам. Разорвав на себе одежды, содрогаясь от рыданий, Флавиан простирался на земле перед легионерами, с мольбой протягивая к ним руки. Никто не слушал его оправданий — солдаты считали, что такой страх может испытывать только человек с нечистой совестью, и озлоблялись еще больше. Апоний пытался говорить, но рев толпы заглушил его голос. Слова других командиров тоже тонули в общем крике и грохоте оружия. Солдаты согласились выслушать только Антония; он один обладал нужным красноречием и умением ладить с чернью, один внушал настоящее уважение. Видя, что бунт разгорается и что мятежники готовы перейти от крика и брани к драке и резне, он приказал заковать Флавиана в кандалы, но солдаты почувствовали обман и, охваченные жаждой крови, бросились к трибуналу, разогнав стражу, его охранявшую. Тогда Антоний сорвал с пояса меч и, подставив грудь ударам солдат, стал клясться, что, если его не зарубят, он покончит с собой сам. Он обращался к самым известным и отличившимся в боях легионерам, называя их по именам, и требовал, чтобы они убили его. Повернувшись к боевым значкам с изображениями богов, Антоний молил их вдохнуть бешенство и дух раздора, владеющие его армией, в сердца неприятелей, — молил до тех пор, пока бунт не пошел на убыль. День клонился к вечеру, и солдаты разошлись по своим палаткам. Той же ночью Флавиан выехал из лагеря. По дороге он встретил гонцов, везших в армию письмо Веспасиана. Письмо это отвлекло внимание солдат и избавило Флавиана от опасности.
11. Будто охваченные заразой, легионы набросились потом на легата мезийской армии Апония Сатурнина, набросились с тем большей яростью, что не были, как во время прежнего бунта, утомлены работой; бунт вспыхнул около полудня под влиянием распространившегося слуха о письме, которое Сатурнин якобы написал Вителлию. Когда-то воины состязались между собой в доблести и послушании, теперь они старались превзойти друг друга дерзостью и преследовали Апония с тем же яростным упорством, с каким только что требовали казни Флавиана. Солдаты из Мезии напоминали паннонским легионам о том, что помогли им отомстить за обиды; паннонские же войска, видя, что другие тоже бунтуют и это как бы освобождает их от ответственности, устремились на поддержку мезийцев и, готовые на новые преступления, вместе с ними ворвались в сады, окружавшие дом Сатурнина. Хотя Антоний, Апоний и Мессала пытались сделать все, что могли, им не удалось бы спасти Сатурнина, если бы он сам не спрятался в таком месте, где никому не могло прийти в голову его искать — в печи одной из бань, в ту пору случайно не топившейся. Вскоре затем он, бросив своих ликторов, бежал в Патавий. После отъезда консуларов Антоний оказался полновластным хозяином обеих армий — товарищи уступали ему первое место, солдаты любили и уважали только его. Были люди, считавшие, что Антоний сам подстроил оба бунта, чтобы все плоды победы достались ему одному.
12. В стане вителлианцев тоже царили распри, тем более опасные, что порождали их не бессмысленные подозрения черни, а коварные интриги полководцев. Моряки Равеннского флота были в большинстве своем родом из Далмации и Паннонии, то есть из провинций, находившихся под властью флавианцев, и префекту флота Луцилию Бассу без труда удалось склонить их на сторону Веспасиана. Заговорщики наметили ночь для выступления и решили, что они одни, никого ни о чем не предупреждая, сойдутся в условленный час на центральной площади лагеря. Басс, то ли мучимый стыдом, то ли от страха, остался дома, выжидая, чем кончится дело. Триерархи,564 крича и гремя оружием, набросились на изображения Вителлия и перебили тех немногих, кто пытался оказать им сопротивление; остальная масса, движимая обычной жаждой перемен, сама перешла на сторону Веспасиана. Тогда-то выступил Луцилий и признался, что заговор устроил он. Моряки выбрали себе в префекты Корнелия Фуска, который, едва узнав об этом, поспешил явиться. Басс, в сопровождении почетного эскорта из либурнских кораблей, направился в Атрию,565 где префект конницы Вибенний Руфин, командовавший гарнизоном города, немедленно посадил его в тюрьму. Правда, его тут же освободили, благодаря вмешательству вольноотпущенника цезаря Горма, — оказывается, и он входил в число руководителей восстания.
13. Узнав, что флот изменил Вителлию, Цецина дождался времени, когда большинство солдат было разослано на работы, и собрал на центральной площади лагеря несколько легионеров и самых заслуженных центурионов якобы для того, чтобы обсудить кое-какие вопросы, не подлежащие разглашению. Здесь он заговорил о доблести Веспасиана и мощи его сторонников, о том, что флот перешел на его сторону, об угрозе голода, нависшей над вителлианской армией; рассказал о положении в галльских и испанских провинциях, готовых выступить против принцепса, о настроении в Риме, где вителлианцам тоже не на кого положиться; напомнил о слабостях и пороках Вителлия и начал поспешно приводить присутствующих к присяге Веспасиану — те, кто знали все заранее, присягнули первыми, остальные, ошеломленные неожиданностью, последовали их примеру. Изображения Вителлия были тут же сорваны с древков, к Антонию отправлены гонцы с сообщением о случившемся. Весть об измене вскоре распространилась. Сбежавшиеся солдаты, увидев надписи с именем Веспасиана и валяющиеся на земле изображения Вителлия, остановились в молчании, но тут же разразились яростными криками. «Так вот где суждено закатиться славе германской армии! Сдать оружие, позволить связать себе руки — без боя, без единой раны? Кому сдаваться — легионам, над которыми мы же сами одержали победу? Даже не первому, не четырнадцатому — единственным в армии Отона, с кем стоило считаться, хотя мы и их били, — били на этих же самых полях, на которых сейчас стоим. Допустить, чтобы тысячи вооруженных солдат пригнали, словно стадо наемников, в подарок ссыльному преступнику Антонию?566 Подарить ему восемь легионов вдобавок к его единственному отряду кораблей? Это все Басс с Цециной… Мало им домов, садов, денег, которые они накрали у Вителлия, теперь они хотят украсть у принцепса армию, а у армии принцепса. Мы не потеряли ни одного человека, не пролили ни капли крови — даже флавианцы станут нас презирать; а что мы скажем тем, кто спросит нас об одержанных победах, о понесенных поражениях?»
