Гай Крисп - Историки Рима

7. Случилось так, что в это же время было объявлено об убийстве Клодия Макра и Фонтея Капитона.556 Макр, который бесспорно готовил бунт, был умерщвлен в Африке по приказу Гальбы прокуратором Требонием Гаруцианом; Капитона, затевавшего то же самое в Германии, убили, не дожидаясь приказа, легаты Корнелий Аквин и Фабий Валент. Кое-кто, однако, полагал, что Капитон, хотя и опорочивший себя стяжатель и развратник, о бунте все же не помышлял, а убийство его было задумано и осуществлено легатами, когда они поняли, что им не удастся убедить его начать войну: Гальба же, или по непостоянству характера, или стремясь избежать более тщательного расследования, лишь утвердил то, что уже нельзя было изменить. Так или иначе, оба эти убийства произвели гнетущее впечатление, и отныне, что бы принцепс ни делал, хорошее или дурное, — все стяжало ему равную ненависть. Общая продажность, всевластие вольноотпущенников, жадность рабов, неожиданно вознесшихся и торопившихся, пока старик еще жив, добиться своих целей, — все эти пороки старого двора свирепствовали и при новом, но снисхождения к ним было гораздо меньше. Даже возраст Гальбы557 вызывал смех и отвращение у черни, привыкшей к юному Нерону и, по своему обыкновению, сравнивавшей, какой император более красив и статен.

8. Таково было настроение в Риме — если можно говорить об общем настроении у столь великого множества людей. Что касается провинций, то Испанией управлял Клувий Руф, человек красноречивый, сведущий в политике, но в военном деле неопытный; Галлия была предана Гальбе, не только памятуя о восстании Виндекса, но также из благодарности за недавно дарованное ей право римского гражданства и снижение налогов. Между тем племена галлов,558 жившие по соседству с стоявшими в Германии армиями, не получили подобных льгот, в некоторых случаях даже лишились части своей земли и с равным возмущением вели счет чужим выгодам и своим обидам. Германские армии были встревожены и раздражены; они гордились недавней победой, но боялись, что их обвинят в поддержке противников Гальбы — сочетание чувств крайне опасное там, где сосредоточено столько оружия и сил. Эти войска с опозданием отступились от Нерона, а Вергиний не сразу встал на сторону нового принцепса; никто не знал, захочет ли он сам сделаться императором, но было известно, что солдаты ему это предлагали. Убийство Фонтея Капитона возмутило здесь даже тех, кто не имел права выражать свое мнение. После того как Гальба, притворившись другом Вергиния, вызвал его к себе, армия осталась без вождя; когда же он был в Риме не только задержан, но против него возбуждено судебное дело, солдаты восприняли это как угрозу самим себе.

9. Верхнегерманские легионы презирали своего легата Гордеония Флакка за телесную немощь, вызванную старостью и подагрой, за слабый и нерешительный характер. Он не умел командовать, даже пока солдаты вели себя спокойно, теперь же, когда они были раздражены, его беспомощные попытки навести порядок лишь распаляли их ярость. Легионы Нижней Германии долго оставались без командующего — консулара, пока, наконец, Гальба не прислал к ним Авла Вителлия — сына цензора и трижды консула Вителлия; этого, по-видимому, и оказалось достаточно. В войсках, расположенных в Британнии, не было никаких беспорядков: среди потрясений, вызванных гражданскими войнами, именно эти легионы вели себя лучше других — то ли потому, что они были удалены от Рима и отрезаны от него Океаном, то ли трудные походы научили их обращать свою ненависть прежде всего на врагов. Спокойно было и в Иллирии, хотя легионы, выведенные оттуда Нероном в Италию и бесцельно стоявшие здесь, через своих представителей предлагали императорскую власть Вергинию. Однако эти воинские части были размещены на большом расстоянии одна от другой (что всегда является наилучшим средством сохранить среди них верность присяге), так что не могли ни заражать друг друга мятежными настроениями, ни объединить свои силы.

10. Восток пока оставался спокойным. Здесь командовал четырьмя легионами и управлял Сирией Лициний Муциан — человек, равно известный своими удачами и своими несчастьями. В молодости он из честолюбия искал дружбы с людьми знатными и богатыми и тщательно поддерживал эти отношения. Когда же вскоре состояние его оказалось расстроенным и положение безвыходным, когда над ним готов был разразиться гнев Клавдия, его отправили в один из безвестных городков Азии, и он жил чуть ли не на положении ссыльного в тех самых местах, где позже пользовался почти неограниченной властью. В нем уживались изнеженность и энергия, учтивость и заносчивость, добро и зло, величайшая доблесть в походах и излишняя преданность наслаждениям во время отдыха; на людях он вел себя похвально, о тайных сторонах его жизни говорили много дурного; с подчиненными, с близкими, с коллегами — с каждым он умел быть обаятельным по-своему; власть он охотнее уступал другим, чем пользовался ею сам. Войну в Иудее вел Флавий Веспасиан с тремя легионами, во главе которых его поставил еще Нерон. Веспасиан тоже не помышлял о борьбе против Гальбы; как мы расскажем в своем месте, он даже послал к нему своего сына Тита в знак почтения и преданности. В то, что императорская власть была суждена Веспасиану и его детям тайным роком, знамениями и пророчествами, мы уверовали лишь позже, когда судьба вознесла его.

11. В Египте уже со времен божественного Августа место монархов заняли римские всадники, которые управляли страной и командовали войсками, охранявшими здесь порядок: императоры сочли за благо держать под своим личным присмотром эту труднодоступную провинцию, богатую хлебом, склонную из-за царивших здесь суеверий и распущенности к волнениям и мятежам, незнакомую с законами и государственным управлением. В ту пору во главе ее стоял Тиберий Александр, египтянин. Африка и расположенные здесь легионы, достаточно натерпевшиеся от местных властей, были рады служить любому принцепсу, избавившему их от Клодия Макра. Обе Мавритании, Ретия, Норик, Фракия и прочие провинции, управлявшиеся прокураторами, склонялись в пользу нового государя или против него в зависимости от настроения стоявших поблизости армий. Провинции, в которых не было войск, и в первую очередь сама Италия, были обречены хранить рабскую покорность победителю и играть роль военной добычи.

Таково было положение дел, когда Сервий Гальба, по второй раз, и Тит Виний вступили в свой консульский год — ставший последним для них и едва не принесший гибель государству.

559

1. Гораздо удачнее и с большей преданностью своему вождю готовились к войне полководцы флавианцев. Они собрались в Петовионе, в зимних лагерях тринадцатого легиона, и между ними возник спор о том, укрепляться ли в Паннонских Альпах и ждать, пока с востока придут основные силы, или избрать более решительный образ действий — двигаться прямо на врага и завязать бой за Италию. Командиры, предпочитавшие медлить и ждать подкреплений, много говорили о славе и мощи германских легионов, об отборных частях британской армии, только что присоединившихся к Вителлию. «Наши легионы, — утверждали они, — недавно лишь потерпели поражение и уступают противнику не только числом, — какие бы грозные речи солдаты ни произносили, боевой дух у них далеко не тот, что у вителлианцев. Если же мы займем Альпы и там остановимся, к нам присоединятся Муциан и его восточные армии, а Веспасиану останутся флоты и преданные ему провинции — с такими силами впору начать еще одну войну. Разумное промедление, таким образом, в будущем умножит наши силы, а в настоящее время ничему не вредит».

2. Антоний Прим, самый рьяный среди сторонников войны, доказывал, что быстрота действий восставшим выгодна, а для Вителлия — губительна. «Победа, — говорил Антоний, — скорее ослабила наших противников, чем укрепила их силы. Они не готовятся к боям, не живут в лагерях, а бездельничают по городам Италии, где внушают страх лишь хозяевам, у которых стоят на постое; чем тяжелее было их прежнее существование, тем более жадно набрасываются они на удовольствия, прежде им неведомые. От цирков и театров, от удобств столичной жизни силы их тают, здоровье слабеет. Если же дать им время, то и они вспомнят о походах и войнах, снова обретут былую мощь. Германия, откуда они черпают силы, — недалеко, лишь узкий пролив отделяет от них Британнию, рядом — провинции Галлии и Испании, которые шлют им подати, людей и коней; в их руках Италия и сокровища Рима. Захотят они перейти в наступление — к их услугам два флота, и на всем Иллирийском море ни одного корабля, способного дать им отпор. Что проку будет тогда от наших горных укреплений? Какой смысл затягивать войну еще на одно лето? Откуда тем временем добывать деньги и продовольствие? Не лучше ли воспользоваться тем, что паннонские легионы, скорее обманутые, чем разбитые, только и мечтают о мести, что мы располагаем нетронутыми силами мезийской армии? Если вести расчет не по числу легионов, а по количеству солдат, то мы сильнее вителлианцев — наши войска храбрее и не развращены, да и самый стыд, который они испытывают, помогает укреплению дисциплины. Что же касается конницы, то она ведь даже и не была разбита; напротив, несмотря на неблагоприятные обстоятельства, она сумела разгромить пехоту Вителлия. Всего два конных отряда — паннонский и мезийский — смогли тогда нанести противнику поражение; теперь же на врага разом устремятся шестнадцать таких отрядов — пыль, несущаяся из-под копыт, облаком окутает вителлианцев, топот коней и грохот оружия оглушат отвыкших от сражений лошадей и всадников. Я не просто убеждаю вас в преимуществах этого плана — я готов сам и осуществить его, если только никто мне не помешает. Ваш час еще не настал — оставайтесь с легионами, мне довольно одних легковооруженных когорт. Скоро вы услышите, что путь в Италию открыт, а Вителлию нанесен решительный удар. И тогда вы радостно двинетесь вслед за мной по пути, проложенному победителем».