Вирджиния Вулф - Ночь и день
«Я хотела встретиться с вами лично, но не застала вас. Находиться рядом с Уильямом и Кассандрой – невыносимо. Они хотят, чтобы мы… – Она остановилась и, подумав, исправила слово: – Они настаивают на том, чтобы мы поженились, а мы никак не можем поговорить и вообще объясниться. И я хотела бы… – Но ее желания сейчас, когда она обращалась к Ральфу, казались такими неясными, что карандаш решительно отказывался переносить их на бумагу, – как будто ревущий поток Кингсуэй норовил подхватить и его тоже. Она внимательно посмотрела на табличку, висевшую на украшенной позолотой противоположной стене зала, – …многое вам рассказать», – добавила она, старательно, как ребенок, выписывая каждую букву. Но когда снова подняла глаза, сочиняя следующую фразу, то увидела перед собой хмурое лицо официантки, явно говорившее о том, что близится время закрытия. Кэтрин огляделась по сторонам – действительно, кроме нее, в кафе почти никого не осталось, так что она забрала письмо, заплатила по счету и снова оказалась на улице. Теперь можно взять кеб и отправляться в Хайгейт. Но тут она сообразила, что не помнит его адреса. Серьезная преграда появилась вдруг на ее пути к задуманному. Она изо всех сил напрягала память: сначала попыталась представить, где находится и как выглядит его дом, затем – вспомнить адрес, который сама же записала однажды на конверте. Но ничего не получалось, слова, как нарочно, ускользали. Как там было? Дом на улице такого-то сада, а название улицы как-то связано с холмом. Но нет, ей пришлось сдаться. Никогда еще, если не считать детских лет, она не чувствовала себя такой потерянной и несчастной. И вдруг – словно все это время бредила наяву и наконец очнулась – представила себе последствия этого пагубного бездействия. Представила, как будет потрясен Ральф, когда ему скажут, что ее нет дома, – и еще, чего доброго, решит, что она не желает видеть его. Она мысленно увидела, как он удаляется от ее дома, причем направиться он мог куда угодно, только не в Хайгейт, почему-то она была в этом уверена.
Может, он еще раз вернется на Чейни-Уок? Она так ясно увидела его, что даже вздрогнула, представив себе такую возможность, и уже подняла было руку, подзывая кеб. Но нет, он слишком горд, чтобы вернуться, он пересилил себя и уходит все дальше и дальше – ах, если бы она могла разглядеть названия улиц, по которым он сейчас, вероятно, идет! Но ее воображение подвело ее и лишь дразнило непонятными, мрачными видами чужих и далеких окрестностей. И действительно, вместо того чтобы решиться на что-нибудь, она только стояла и, обмирая, представляла весь путаный лабиринт лондонских улиц – ну как отыскать в нем кого-то, если он мечется туда-сюда, сворачивает направо-налево и, наконец, выбирает какой-то грязный вонючий проулок, где на мостовой играют дети, и вот… – нет, хватит об этом думать. И она быстро зашагала вперед по Холборну [85] .
Потом остановилась, повернулась и поспешила в противоположном направлении. И эта нерешительность была не только досадной, но даже вселяла в нее страх, и уже не в первый раз за день она пугалась, чувствуя, что не в силах противиться собственным желаниям. Тому, кто привык подчиняться привычке, унизительно чувствовать беспомощность перед разгулом некой высвободившейся разом мощной и, похоже, неконтролируемой силы. Кэтрин и сама не заметила, что изо всей силы, до боли, сжимает в руке перчатки и карту Норфолка, будто собирается стереть их в порошок. Она чуть разжала пальцы, с беспокойством поглядела по сторонам: не смотрят ли на нее с подозрением – или с любопытством? Но, разгладив перчатки и убедившись, что в остальном выглядит как обычно, она перестала обращать внимание на прохожих, и снова ей хотелось лишь одного: найти Ральфа Денема во что бы то ни стало. Ни о чем другом она думать не могла – это было страстное, сильное, необоримое желание, проявляющееся совершенно по-детски. Она корила себя: ну можно ли быть такой беспечной! А обнаружив, что снова стоит возле станции подземки, постаралась еще раз собраться с духом и решить, что же делать дальше. И вдруг ее осенило: надо пойти к Мэри Датчет и спросить у нее адрес Ральфа. И это было такое счастье – у нее появилась цель, и ее действия уже нельзя было назвать бессмысленными. Теперь Кэтрин с полным правом сосредоточила все мысли на Ральфе и, нажимая на кнопку звонка у квартиры Мэри, она даже на миг не задумалась о том, как может быть встречена подобная просьба. Как назло, Мэри не оказалось дома – дверь открыла уборщица. Кэтрин ничего не оставалось делать, как согласиться подождать. Ждать пришлось минут, наверное, пятнадцать, и все это время она не присела и все расхаживала по комнате. Услышав звяканье ключей у входной двери, она застыла перед камином – так ее и застала Мэри. Взгляд у гостьи был выжидательно-решительный, как у человека, пришедшего по неотложному делу, которое в предисловиях не нуждается.
Мэри от удивления вскрикнула.
– Да-да, – кивнула Кэтрин, заранее отметая в сторону еще не высказанные вопросы.
– Вы пили чай?
– О да, – ответила Кэтрин, подумав про себя: бессчетное число раз, сотни лет назад.
Мэри помолчала, сняла перчатки и, взяв спички, принялась разводить огонь.
Кэтрин попыталась остановить ее нетерпеливым жестом:
– Не разжигайте камин для меня… Я, собственно, пришла, чтобы спросить адрес Ральфа Денема.
Взяв карандаш и конверт, она приготовилась записывать, всем своим видом выражая нетерпение.
– Яблоневый Сад, улица Горы Арарат, Хайгейт, – произнесла Мэри медленно странным голосом.
– Ну да, теперь вспомнила! – воскликнула Кэтрин, ругая себя за несообразительность. – Полагаю, туда ехать минут двадцать? – Она взяла сумочку, перчатки и собралась уходить.
– Но вы его не найдете, – сказала Мэри, держа спичку в руке.
Кэтрин, направившаяся было к двери, оглянулась.
– Почему? Где же он? – спросила она.
– Он все еще в конторе.
– Но он ушел оттуда, – ответила Кэтрин. – Вопрос только в том, успел ли он добраться до дома. Он собирался к нам в Челси, я пыталась встретиться с ним по пути, но мы разминулись. Я не оставила ему даже записки. Поэтому я должна его найти – и как можно скорее.
Мэри попыталась спокойно разобраться в ситуации.
– Почему бы не телефонировать? – сказала она.
Кэтрин тотчас положила сумочку и перчатки и, с облегчением вздохнув, воскликнула:
– Ну конечно! Как я сразу не догадалась? – Схватила телефонную трубку и назвала телефонистке номер.
Мэри посмотрела на нее внимательно и вышла из комнаты. Через некоторое время телефон, сквозь непомерную толщу Лондона, донес до Кэтрин таинственный звук шагов, кто-то поднимался к чуланчику, где стоял аппарат, она явственно представила себе картины и книги, жадно вслушивалась в шумы и шорохи – и наконец назвала себя.
– Мистер Денем заходил?
– Да, мисс.
– Спрашивал обо мне?
– Да. Мы сказали, что вы в городе, мисс.
– Он просил передать что-нибудь?
– Нет. Он ушел. Минут двадцать назад, мисс.
Кэтрин повесила трубку и принялась беспокойно ходить по комнате, от волнения не сразу заметив, что Мэри вышла. Потом позвала громко и требовательно:
– Мэри!
Та в это время переодевалась в спальне в домашнее платье. Услышав, что Кэтрин зовет ее, ответила:
– Я сейчас. Выйду через минуту.
Однако минута затянулась: Мэри почему-то хотелось выглядеть не просто опрятно, но прилично и даже нарядно. В последние месяцы завершился некий этап в ее жизни, оставив неизгладимый отпечаток на ее внешности. Цветущий вид юности поблек, четче обозначились скулы, губы почти всегда строго поджаты, глаза уже не загораются радостным восторгом по любому поводу, а словно сосредоточены на какой-то далекой, пока еще недостижимой цели. Теперь она была не просто женщина, а деятельная личность, хозяйка своей собственной судьбы; следовательно, решила она, ее достоинств ничуть не умаляют и даже подчеркивают серебряные цепочки и сверкающие броши. Поэтому она не стала спешить и, лишь как следует приведя себя в порядок, вышла в гостиную:
– Ну так что, вы узнали?
– Он уже ушел из Челси, – сказала Кэтрин.
– Все равно до дома он еще не добрался.
Кэтрин снова раскинула перед мысленным взором воображаемую карту Лондона, прослеживая изгибы и повороты безымянных улиц.
– Попробую по телефону узнать, не вернулся ли он. – Мэри направилась к телефону и, коротко поговорив с кем-то, обернулась к Кэтрин: – Нет. Его сестра говорит, его еще нет. Ага! – И вновь поднесла ухо к трубке. – Они получили записку. Он просил не ждать его к ужину.
– Но тогда где же он?
Бледная, глядя большими глазами на Мэри и сквозь нее, в далекую и безответную пустоту, Кэтрин задала этот вопрос так, как если бы он предназначался не Мэри, но какому-то упрямому духу, который из этого далека будто нарочно дразнит ее.
Помедлив немного, Мэри совершенно безразличным тоном заметила:
– Честно говоря, не знаю. – Поудобнее устроившись в кресле, она смотрела, как среди черных углей появляются и пробивают себе дорогу трепещущие язычки пламени – словно они тоже сами по себе, безразличные ко всему.
