Вирджиния Вулф - Ночь и день
Неожиданно Кэтрин остановилась, и Мэри вдруг поняла, что все это время та брела наугад. Она помедлила на перекрестке, поглядела направо, налево и направилась, кажется, в сторону Хейвсток-Хилл.
– Погодите – куда мы идем? – крикнула Мэри, хватая ее за руку. – Лучше возьмем машину и поедем домой. – Она подозвала такси, усадила туда Кэтрин и велела шоферу везти их на Чейни-Уок.
Кэтрин подчинилась.
– Хорошо, – сказала она. – Можно и туда, раз все равно куда ехать.
Она заметно приуныла. Молча съежилась в углу, бледная, поникшая, измученная. Мэри хоть и занята была собственными переживаниями, но заметила эту перемену.
– Уверена, мы его найдем, – сказала она неожиданно ласково, чуть ли не с нежностью.
– Или будет слишком поздно, – ответила Кэтрин.
Мэри не поняла ее, но жалела бедняжку – видела, как та страдает.
– Ерунда, – сказала она, легонько погладив ее по руке. – Если его там нет, мы найдем его в другом месте.
– Но если он ходит по улицам – и будет бродить так часами? – И, наклонившись, Кэтрин поглядела в окошко. – Или не захочет больше со мной разговаривать, – сказала она едва слышно.
Несуразность этого предположения была очевидной, и Мэри не стала ее разубеждать, лишь крепко взяла Кэтрин за запястье: чего доброго, та откроет дверь и выпрыгнет на мостовую. Возможно, Кэтрин догадалась, почему ее держат за руку.
– Не бойтесь, – со слабой усмешкой произнесла она. – Я не собираюсь выскакивать из такси. Все равно это не поможет.
Услышав это, Мэри резко отпустила ее руку.
– Я должна извиниться, – продолжила Кэтрин, с трудом выговаривая слова, – за то, что вовлекла вас в это дело и о многом не сказала. Я больше не помолвлена с Уильямом Родни. Он женится на Кассандре Отуэй. Там все устроилось – у них все хорошо… А он часами ждал на улице, и Родни привел его. Стоял под фонарем и смотрел на наши окна. Он был бледный как мел, когда вошел. Уильям оставил нас наедине, мы сели и стали разговаривать. Кажется, это было так давно. Или это было вчера? Как давно я ушла из дома? Который час? – Кэтрин наклонилась вперед, чтобы посмотреть на часы, будто ей было очень важно знать точное время. – Всего половина девятого! Тогда он может еще быть там. – Она высунулась из окна и крикнула водителю, чтобы ехал быстрее. – Но если его там нет, что мне делать? Где его искать? На улицах столько народу.
– Мы его найдем, – твердила Мэри.
Мэри не сомневалась, что рано или поздно они его отыщут. Но допустим, они его нашли – и что дальше? Она попыталась посмотреть на Ральфа со стороны – что в нем такого, к чему можно так безоглядно стремиться? Попыталась снова представить его таким, каким видела раньше, и, сделав над собой усилие, вспомнила окутывавший его ореол таинственности и чувство смущения и восторга, каждый раз охватывавшее ее в его присутствии, так что она месяцами не слышала его реального голоса и не видела настоящего лица – во всяком случае, так ей теперь казалось. Мэри пронзила боль утраты. Ее ничем не восполнить – ни успех, ни счастье, ни забвение этого ей не заменят. Но вслед за этой грустной мыслью пришла уверенность, что теперь наконец она знает правду, а Кэтрин, подумала она, украдкой поглядев на нее, правды еще не знает, и конечно же Кэтрин стоит пожалеть.
Такси вырулило из потока и помчалось по Слоун-стрит. Мэри заметила, что Кэтрин внимательно следит за дорогой, словно уже видит конечную цель и каждую секунду отмеряет, насколько они к ней приблизились. Она ничего не говорила, и Мэри сначала молча сочувствовала ей, а потом уже почти не замечала свою спутницу, размышляя о том, что ждет их в конце пути. Она представила себе некую точку во тьме, далекую, как звезда над ночным горизонтом. И у нее тоже там есть цель, общий итог их стремлений, и все их душевные метания закончатся одним; но где и что это будет, и почему сейчас, когда они сидят рядышком и машина мчит их по вечерним лондонским улицам, она так уверена, что они вместе ищут его, – этого она не знала.
– Ну наконец-то, – выдохнула Кэтрин, когда такси остановилось у дверей.
Она выскочила из машины и быстро огляделась по сторонам. Мэри тем временем нажала на кнопку звонка. Дверь открылась именно тогда, когда Кэтрин убедилась, что никого похожего на Ральфа поблизости нет. Увидев ее, горничная сказала:
– Мистер Денем опять пришел, мисс. Он уже некоторое время ждет вас.
Кэтрин бросилась в дом. Дверь за ней захлопнулась, и Мэри, оставшись на тротуаре одна, в задумчивости пошла дальше.
Кэтрин сразу направилась в столовую. Но, взявшись за ручку двери, замерла в нерешительности. Может, она понимала, что этот миг больше никогда не повторится. А может, ей показалось, что никакая реальность не сравнится с тем, что рисовало ей воображение. А может, в ней говорил смутный страх или предчувствие, заставлявшее ее бояться любой перемены. Но если эти сомнения, или страхи, или высшее блаженство удержали ее, то лишь на секунду. Потому что в следующее мгновение она повернула ручку и, закусив от волнения губу, открыла дверь – к Ральфу Денему. Она видела его ясно как никогда. Таким маленьким, таким одиноким, таким потерянным казался этот человек, причина стольких тревог и волнений. Она могла бы рассмеяться ему в лицо. Но наступившая ясность, помимо ее желания и вопреки ее воле, вызвала бурю новых чувств – были там и смущение, и радость, и благодарность, и смирение, и уже не хотелось бороться и подчинять, и, отдавшись этой мощной волне, она бросилась ему в объятия и призналась в любви.
Глава XXXII
На следующий день никто ни о чем Кэтрин не спрашивал. А если бы и спросили, она ответила бы, что никакого разговора не было. Она немного поработала, ответила на кое-какие письма, заказала ужин, а потом села, подперев голову рукой и задумчиво глядя на исписанную страницу – словно за ней, как за полупрозрачной пленкой, открылись вдруг невиданные глубины. Лишь однажды она встала, взяла с полки отцовский древнегреческий словарь и разложила перед собой испещренные цифрами и значками заветные листы. Она разглаживала их со смешанным чувством удивления и надежды. Неужели однажды кто-то еще посмотрит на них вместе с ней? Раньше ей страшно было об этом подумать, сейчас – почти приятно.
Кэтрин не подозревала, что за ней внимательно наблюдают, что каждый ее жест и малейший оттенок настроения изучаются пристально и с волнением. Кассандра старалась это делать как можно незаметнее, а их разговоры были так просты и невинны, что, если бы не внезапные паузы и заминки между фразами, возникавшие во время беседы и мешавшие ее плавному движению по накатанному пути, даже сама миссис Милвейн, послушав, не нашла бы в них ничего предосудительного.
Уильям, придя ближе к вечеру и застав Кассандру одну, поспешил выложить важную новость. Только что он встретил Кэтрин на улице, и она его не узнала.
– Мне-то что! Но если бы на моем месте был кто-то из знакомых? Что бы он подумал? Глядя на нее, всякое можно подумать. Она была как… – он запнулся, – как лунатик – ничего перед собой не видит.
Для Кассандры важнее было то, что Кэтрин ушла, не сказав ей, из чего следовало, что та спешила на встречу с Ральфом Денемом. Но Уильяма это предположение почему-то не обрадовало.
– Стоит лишь раз нарушить условности, – начал он, – только раз позволить себе нечто такое, чего в обществе делать не принято, – и тот факт, что вы идете на свидание с молодым человеком, уже ничего не доказывает – разумеется, кроме того, что от слухов никуда не денешься.
Кассандра почувствовала укол ревности: Родни беспокоится о том, чтобы Кэтрин выглядела благопристойно, скорее как собственник, а не как друг. Оба они оставались в неведении относительно вчерашнего позднего визита Ральфа, так что у них не было повода поздравить себя с тем, что дело движется к развязке. Более того, в отсутствие Кэтрин они становились беззащитными перед любым посторонним вторжением, и этот постоянный страх портил им все удовольствие от уединения. Шел дождь, о прогулках нечего было и думать, к тому же Уильям, ревнитель благопристойности, полагал, что гораздо хуже, если их увидят вдвоем в городе, нежели застанут в комнате. Таким образом, попав в полную зависимость от распахивающихся дверей и тренькающих звонков, они даже беседу о Маколее толком не могли поддерживать, а что до второго акта трагедии Уильяма, то с этим тем более пришлось повременить.
В этих действительно непростых обстоятельствах Кассандра показала себя с лучшей стороны. Она сочувствовала Уильяму и разделяла его тревоги; но все же быть с ним вдвоем, сознавая себя этакими заговорщиками, ходящими по краю, оказалось так увлекательно, что она часто забывала об осторожности и начинала бурно выражать свои чувства. И Уильям наконец понял, что нынешнее его положение, при всей своей зыбкости, имеет и свои приятные стороны.
Когда дверь открылась, он вздрогнул, но приготовился мужественно встретить возможное разоблачение. Однако это оказалась не миссис Милвейн – в комнату вошла Кэтрин, а следом за ней – Ральф Денем. Кэтрин заметила, какое впечатление произвело ее появление, но сказала лишь: «Мы не будем вам мешать» – и вслед за Денемом скользнула за портьеру, отделявшую комнату с реликвиями. Не лучшее, на ее взгляд, убежище, но если выбирать между мокрыми тротуарами, парой музеев, что еще не закрылись в такой поздний час, или станцией метро, то она вынуждена была мириться с неудобствами собственного дома – ради Ральфа. В свете уличных фонарей он выглядел усталым.
