Вирджиния Вулф - Ночь и день
– А ты читала Маколея? – спросила Кассандра.
– Нет, конечно. Уильям никогда не пытался меня просвещать. – Кэтрин заметила, как побледнела Кассандра, словно услышала в этих словах намек на какие-то особые, непонятные ей отношения. Кэтрин стало стыдно: ну можно ли так бесцеремонно вмешиваться в чужую жизнь, как она только что поступила с Кассандрой? – У нас все было несерьезно, – поспешила добавить она.
– А у меня – ужасно серьезно, – сказала Кассандра, голос ее дрогнул.
Судя по всему, она не шутила. Она посмотрела на Кэтрин так, как никогда не смотрела – глазами, полными страха, – и стыдливо потупилась. О, у Кэтрин есть все – красота, ум, характер. Кэтрин во всем ее превосходит, и не будет ей покоя, пока Кэтрин возвышается над ней, подавляет, распоряжается ею. Какая же она все-таки черствая, бездушная, беспринципная, думала Кассандра, однако позволила себе лишь один странный жест: протянула руку и схватила исторический том. В этот момент зазвонил телефон, и Кэтрин вышла. Оставшись одна, Кассандра выронила книгу и крепко стиснула руки. Она по-настоящему страдала: она и сама удивилась, обнаружив, на какие сильные чувства способна. Но к тому времени как вернулась Кэтрин, она уже успокоилась, более того, вся ее фигура, может быть, впервые была исполнена глубокого внутреннего достоинства.
– Это был он? – спросила она.
– Это был Ральф Денем, – ответила Кэтрин.
– Я имела в виду Ральфа Денема.
– Почему ты имела в виду Ральфа Денема? Что Уильям говорил тебе о Ральфе Денеме? – В эту минуту Кэтрин уже нельзя было назвать черствой и бездушной. Она была так возбуждена, что даже не дала Кассандре ответить. – Так когда вы с Уильямом собираетесь пожениться? – спросила она.
Кассандра задумалась. Действительно, вопрос был непростой. Накануне вечером во время разговора Уильям намекнул Кассандре, что, как ему кажется, Кэтрин в столовой договаривается с Ральфом Денемом о помолвке. Кассандра от счастья все видела в розовом свете и полагала, что дело улажено. Однако сегодня утром она получила от Уильяма письмо, в котором тот, как всегда пылко изливая свои самые восторженные чувства, туманно намекал на то, что он бы предпочел, чтобы объявление об их помолвке совпало с объявлением о помолвке Кэтрин. Этот документ и извлекла сейчас Кассандра – и зачитала вслух, робея, некоторые места.
– «…Очень сожалею… м-мм… мне крайне неприятна мысль, что мы поневоле можем стать причиной недоразумений… С другой стороны, если то, на что я не без оснований смею надеяться, произойдет – должно произойти – в обозримом будущем, а нынешнее состояние ни в коей мере тебя не ущемляет, то отсрочка, по моему мнению, лучше послужит нашим общим интересам, нежели преждевременное объявление, которое может быть воспринято с большим удивлением, чем мне бы того хотелось».
– Как это похоже на Уильяма! – воскликнула Кэтрин, тут же разобравшись в этих туманных намеках.
Кассандра немного смутилась:
– Вообще-то я понимаю его чувства. И даже согласна с ним. Думаю, будет гораздо лучше подождать, если ты собираешься за мистера Денема, как говорит Уильям.
– А если я не выйду за него в ближайшие месяцы – или вообще никогда не выйду?
Этого Кассандра никак не ожидала. Кэтрин говорила по телефону с Ральфом Денемом, вела себя чудно́, а стало быть, она уже приняла его предложение – или собирается принять. Но если бы Кассандра случайно услышала беседу этих двоих по телефону, ее уверенности бы поубавилось. Звучал он примерно так.
– Это Ральф Денем говорит. Со мной все в порядке, я успокоился.
– Долго еще вы стояли под окнами?
– Я пошел домой и написал вам письмо. И порвал его.
– И я тоже.
– Так я приду?
– Да, приходите сегодня.
– Мне надо вам объяснить…
– Да, нам надо объясниться…
Последовала долгая пауза. Ральф хотел было еще что-то сказать, но оборвал себя на полуслове смущенным: «А, ничего…» – и оба одновременно попрощались. Но даже если бы телефон волшебным образом соединил ее с высшими слоями эфира, напоенными ароматами чабреца и морских брызг, даже и тогда Кэтрин едва ли приникла бы к трубке с большим наслаждением. С этим ощущением она и вернулась в столовую. Ее очень удивило, что Уильям и Кассандра уже мысленно поженили ее с обладателем этого глухого, ломкого голоса, который она только что слышала в телефоне. Однако она сама так не думала, даже напротив. Достаточно было взглянуть на Кассандру: ее пример ясно показывал, какой должна быть любовь, имеющая своим завершением помолвку и брак. Поэтому она сказала:
– Если не хотите объявлять, я объявлю за вас. Я знаю, Уильям так трепетно к этому относится, ему трудно решиться.
– Потому что он щадит чувства других, – сказала Кассандра. – От одной мысли, что он огорчил тетушку Мэгги или дядю Тревора, Уильям расстроится и долго еще будет переживать.
Такое мнение об Уильяме было для Кэтрин внове: сама она считала, что он просто раб условностей, но, подумав, вынуждена была согласиться с кузиной:
– Да-да, ты права.
– И он так ценит красоту. Он хочет, чтобы жизнь была прекрасной во всех ее проявлениях. Ты когда-нибудь замечала, как он пытается все довести до совершенства? Взять хотя бы адрес на этом конверте. В нем каждая буковка безупречна.
Кэтрин сильно сомневалась, что сказанное относилось и к чувствам, изложенным в письме Уильяма, однако теперь, когда не она сама, а Кассандра стала объектом его забот, это почему-то не раздражало ее и даже казалось естественным следствием, как выразилась Кассандра, его любви к прекрасному.
– Да, – произнесла она, – он любит все прекрасное.
– И я надеюсь, у нас будет много-много детей, – мечтательно произнесла Кассандра. – Он очень любит детей.
Это замечание, как никакие другие слова, позволило Кэтрин почувствовать всю степень их близости, и в первую минуту она ощутила укол ревности и пристыженно отвела глаза. Она так давно знакома с Уильямом и при этом даже не подозревала, что он, оказывается, любит детей. Глаза Кассандры сияли от восторга, когда она рассказывала об Уильяме, и Кэтрин понимала: это настоящее, и готова была слушать и слушать ее до бесконечности. И Кассандра охотно пошла навстречу ее пожеланиям. Она все говорила и говорила об Уильяме. Так они и коротали эти утренние часы. Кэтрин, почти не переменяя позы, сидела на краешке отцовского письменного стола, а Кассандра так ни разу и не заглянула в «Историю Англии».
И все же справедливости ради следует признать, что были моменты, когда Кэтрин забывала следить за восторженными излияниями кузины. Обстановка как-то особенно располагала к размышлениям о собственной судьбе. Временами ее мечтательный взгляд заставлял Кассандру удивленно примолкнуть. О чем еще она может думать сейчас, как не о Ральфе Денеме? И радовалась, когда по случайным скупым репликам можно было предположить, что Кэтрин отвлеклась от темы Уильямовых совершенств. Однако довериться ей Кэтрин не спешила. И всегда заканчивала эти странные паузы каким-нибудь наводящим вопросом, делая это так живо и естественно, что Кассандра поневоле продолжала говорить на приятную для нее тему. Потом наступило время ланча, и единственное, что указывало на некоторую рассеянность Кэтрин, – она забыла о пудинге. И так она была похожа на свою мать, когда сидела за столом, совершенно не замечая тарелки с тапиокой, что Кассандра с удивлением воскликнула:
– Ты сейчас совсем как тетя Мэгги!
– Вот еще! – возмутилась Кэтрин, хотя ничего обидного в замечании кузины не было.
На самом деле после отъезда матери Кэтрин уже не казалась такой благоразумной, как обычно, просто, как она сама себе это объясняла, необходимость в этом отпала. Она даже удивилась, обнаружив в себе в это утро такое множество не связанных между собой и – как бы точнее назвать? – блуждающих мыслей, слишком нелепых, чтобы говорить о них вслух. То ей представлялось, как она идет по дороге где-то в Нортумберленде, в мягких лучах августовского заходящего солнца; оставив в гостинице своего спутника, Ральфа Денема, она оказывалась вдруг – причем без всяких усилий – на вершине горы. И все вокруг – запахи, шорох сухого вереска, упругость травинки под ладонью – было так явственно, что она могла бы пересказать эти ощущения каждое по отдельности. Она то воспаряла в темную высь, откуда можно было созерцать водную гладь, то – неведомо зачем – опускалась на примятый папоротник, залитый светом полуночных звезд, или гуляла по заснеженным лунным долинам. Ничего необычного в этих фантазиях не было – стены нашего внутреннего мира часто бывают расписаны подобными узорами, странно то, что она, всерьез увлекшись этими мыслями, в результате почувствовала неодолимое желание изменить свою нынешнюю жизнь на что-нибудь более соответствующее ее мечтам. Она вздрогнула, очнувшись, – и заметила удивленный взгляд Кассандры.
Кассандре было бы много легче, знай она наверняка, что, когда Кэтрин не отвечает на ее вопросы или говорит невпопад, она обдумывает перспективу скорейшего замужества, однако оброненные ею туманные фразы о будущем не давали Кассандре такой уверенности. Несколько раз Кэтрин упомянула о лете, словно намеревалась провести это время года в одиноких прогулках. Похоже, она уже составила некий план, в котором фигурировал железнодорожный справочник Брэдшоу и несколько названий гостиниц [83] .
