Андрей Ерпылев - В когтях неведомого века
– Это вы со мной разговариваете? – осторожно спросил Георгий, немного опуская шпагу.
Существо казалось безобидным, но попробуй разбери тут…
Арталетов пошарил в кармане колета и выудил то, за что Горенштейн, узнай это до отправления, убил бы святотатца на месте, – дешевенькую газовую зажигалку. Вот уж невозможный в средневековье артефакт так артефакт!
Чиркнул кремень, и в руке путешественника затеплился крохотный огонек, светивший больше себе под нос, чем освещающий окружающее. Но и в его трепещущем свете Арталетову удалось разглядеть сидящее на пеньке, горестно подперев подбородок кулачком, маленькое мохнатое существо, не больше среднестатистического кота размером. Этакий роденовский «Мыслитель» в миниатюре.
– Ну, насмотрелся? – недовольно фыркнул «кот», сверкая огромными, словно у тропического лемура, глазищами. – Тогда погаси огниво – глаза слепит.
На кота он походил лишь условно: круглая щекастая мордочка, вздернутый носик, растрепанные волосенки… Хотя, опять же, мохнатые чуткие ушки, по‑кошачьи торчащие вверх… Пресловутый Кювье впал бы в истерику при одном виде столь странного создания.
Зажигалка нагрелась и стала жечь пальцы, и «шевалье», чертыхнувшись, погасил ее.
– Так‑то лучше, – буркнуло существо, отворачиваясь. – Чего в харчевню‑то выморочную поперся? Не знаешь, что ли, чем такие дела кончаются? Я тебе сигналил‑сигналил…
– Ты кто такой? – обрел дар речи Георгий.
– Кто? Дед Пихто, – огрызнулся «кот». – И бабушка Никто. Домовой я.
– В лесу?
– А где же еще? Не с упырем же этим жить! Лучше уж в лесу…
– Так ты из харчевни? А что с папашей Мишленом?
– Эк, хватил! Папаши Мишлена уж год, как на белом свете нет. И я тут столько же маюсь, неприкаянный, бездомный, – с жалостливым надрывом закончил домовой.
«А ведь я зря нахваливал меткость Дмитрия Михайловича, – похолодел путешественник. – По моим „часам“ он еще несколько месяцев назад был живехонек… Может быть, десяток лет прошел, да не один. Кота моего, поди, и в живых давно нет…»
– Слушай, домовой, – осторожно начал он. – А меня ты, случаем, не помнишь, раз в харчевне у Мишлена покойного жил?
– Почему не помню? Не помнил бы, так и не предупреждал бы. В прошлом году ты у нас был. Нажрался тогда с охальником этим, шутом королевским, и сгинул куда‑то.
Георгий перевел дух. Дмитрий Михайлович ошибся всего на год, и это не могло не радовать. Возможно, Кот еще жив и не настолько дряхл, чтобы не помочь спасателям. Да и Леплайсана хотелось бы встретить таким же, каким он был при донельзя скомканном расставании, а не рассыпающейся на ходу дряхлой развалиной, пропитанной алкоголем по самую макушку.
– Так это ты тогда выл? – спросил он, присаживаясь на корточки рядом с грустящей нечистью, слава богу и в самом деле практически безобидной, которую и нечистью‑то считать не след.
– Я, – тяжело вздохнул домовой.
– А чего же словами не сказал? Крикнул бы: «Берегись!», к примеру, или что еще.
– Ага! Послушал бы ты! Ты ж промок весь, трясся, глоток чего‑нибудь горячего хотел больше, чем душу свою спасти. В другое‑то время упырю этому глаза тебе отвести не удалось бы…
Арталетов вспомнил тянущиеся к его горлу когти и передернулся от отвращения.
– Опять же, – продолжал мохнатый доброхот, – Не к лицу мне так уж открыто на твою сторону, человек, становиться. Мы ведь с этим упырем проклятущим, как ни крути, а оба из одного окопа будем. И он, и я – нечистая сила! – Говоря последние слова, домовой даже несколько приосанился. – Вдруг кто услыхал бы? А так, мол, птица ночная кричала, и взятки гладки.
– Ну, спасибо тебе, домовенок… – Георгий вспомнил старый мультфильм и добавил: – А тебя, случаем, не Нафаней зовут?
– Не, не Нафаней, – встрепенулся домовой. – Нафаней, Нафанаилом то есть, моего дедушку кликали, а меня – Аганей.
– А это от чего уменьшительное? – покрутил в мозгу некруглое имечко путник. – Что‑то не соображу.
– Эх, деревня! – покровительственно взглянул на Георгия сверху вниз Аганя. – От Агафангела, конечно, от чего же еще?
– Угу‑м.
На «деревню» Арталетов ничуть не обиделся: все‑таки маленький грубиян очень помог ему своим тарзановским воплем в трудную минуту, как ни крути.
– А что с Мишленом‑то произошло? – спросил он, чтобы хоть как‑то поддержать разговор.
– А чего с ним могло произойти? Угробил его проклятый упырь, и сынишек его угробил. Жена, правда, сама преставилась, так что ей повезло…
– Как же повезло, если преставилась? – не понял Георгий.
– А то, что душа ее, может быть и в раю сейчас, а у старика с пацанами – пропала с концами. Коли на зуб вампиру попадешь – вовек не спасешься. Хотя она‑то, может быть, и спаслась бы.
– Почему?
– А ты не понял? – издевательски прищурился Аганя (в чуть теплящихся предутренних сумерках черты его лица уже можно было смутно различить, приглядевшись). – Не заинтересовала бы она кровососа.
– Почему?
– Ну, ты и тупо‑о‑ой! – протянул Аганя совсем по‑задорновски. – Тот ведь упырь не простой, а Голубой Вампир. А голубые вампиры…
– Все, все! – оборвал его Арталетов, перед глазами которого будто вживую встал жеманный облик нового хозяина корчмы, пока тот еще не превратился в чудовище: ему вдруг снова захотелось прочистить желудок. – Не нужно пояснений! Как такую мразь только земля носит…
– А ты вернись назад и, это самое… – Домовой неопределенно покрутил лапкой. – Избавь от него землю и все такое.
Нет, возвращаться в корчму, пусть из самых альтруистических побуждений, Георгию не хотелось. У него, в конце концов, своя задача…
– Знаешь, Аганя… Некогда мне. Может быть, на обратном пути…
– Вот‑вот. Все вы такие. – Надежда снова потухла в глазках домовенка, и он разочарованно засопел. – А ведь спасибо‑то в карман не положишь, на хлеб не намажешь… И шубы из него не сошьешь, и не булькает оно, и…
– Хочешь, пойдем со мной! – пригласил путешественник домового с собой, чтобы хоть как‑то загладить неловкость: ежу ведь было понятно, как хочется доброму духу корчмы вернуться под обжитой кров, пусть даже без старого хозяина. – Я ведь в Париж направляюсь, а там домов – как деревьев в этом лесу…
– А то я не знаю, – саркастически перебил его Аганя. – Где я, по‑твоему, раньше жил‑то, пока сюда не перебрался? Там и жил. А как в пору вошел, от бати отделился, так и перебрался сюда… Домов там и правда много, только пойди найди такой, чтобы собственного домового не имел. А в чужой лезть – корысти никакой. Два домовых под одной крышей не уживутся. Вот если бы дом новый, с иголочки, тогда… А то…
Арталетов почесал в затылке.
Уйти вот так, не отблагодарив существо, спасшее ему жизнь, он не мог. Но и выполнить его единственное желание – тоже. Не строить же, в самом деле, ему вакантное жилище собственными руками? Да и из чего в дремучем лесу построишь, когда ни пилы, ни топора под рукой нет? Не из веток же?
И тут его озарило.
– Слушай, Аганя, а шалаш – жилище?..
* * *
Да, если когда‑то у Георгия и были попытки построить нечто подобное, то относились они к такому нежному детству, что память о них размылась среди других воспоминаний, истаяв до полной неузнаваемости. Но, видимо, все же имели место, так как Аганя, сперва только недоверчиво хмыкавший и презрительно посвистывавший, к концу работы живо заинтересовался и даже дал парочку дельных советов.
– Ты помог бы лучше, – пропыхтел, обливаясь потом, Арталетов. – А то советовать‑то каждый горазд. Не для себя, между прочим, стараюсь.
Перед самым рассветом тучки рассеялись и холодное поначалу солнышко к обеду так разошлось, что мокрый до нитки путешественник не только высох, но и умудрился вспотеть, что по осенней поре было непросто. Создать «из того, что было» что‑нибудь более‑менее похожее на жилище оказалось не так просто, но все‑таки не сложнее, чем, к примеру, «родить» проект подъемно‑транспортного механизма со всеми причитающимися деталировками и пояснительной запиской.
– Я б с удовольствием, – оправдывался домовенок, не пошевелив мохнатым пальчиком. – Но я ведь не строить дома должен, а порядок в них поддерживать. Так что извини, человек: советом помогу, а делом – увы…
И вот наконец «дом» был готов. Неказист, невысок – шалаш, да и только, но все же крыша над головой.
– Занимай, лишенец! – махнул Георгий рукой, перемазанной смолой и сплошь покрытой ссадинами и порезами. – Вот тебе хоромы – хозяйствуй.
Ветки рубить и разделывать приходилось все той же шпагой, а она – оружие и в качестве плотницкого инструмента весьма неудобна. Пару раз неумелый строитель имел реальные шансы остаться без пальца, а то и без двух и только Его Величество Случай спас непрофессионального лесоруба от столь фатальной потери.
