Андрей Ерпылев - В когтях неведомого века
Вопль не повторялся, и Георгий, пожав плечами, вежливо грохнул о рассохшиеся доски кольцом, которое, как он отлично помнил, здесь заменяло и дверную ручку, и звонок заодно. Очень удобно, между прочим.
– Входите, не заперто… – глухо донеслось изнутри.
«Он что, не спит совсем? – подивился Арталетов, запахивая мокрые полы плаща. – Голос вроде не заспанный…»
Но размышлять под проливным дождем про то, жаворонок хозяин или все‑таки сова, было как‑то не с руки, и путешественник, толкнув действительно незапертую дверь, вошел внутрь.
Обстановка в корчме нисколько не переменилась: та же теснота при не маленьких, в общем‑то, размерах помещения, та же громоздкая мебель, эту тесноту и порождавшая, кислый дух, смешавший в себе несколько взаимоисключающих ингредиентов, но…
– Рад приветствовать, – донеслось из‑за стойки, и, прищурившись (освещение показалось еще более отвратительным, чем в прошлый раз), Георгий различил говорившего.
Вопреки ожиданиям, это оказался совсем не папаша Мишлен…
* * *
– Добрый вечер, – вежливо произнес корчмарь. – Чем могу услужить?
Георгий невольно составлял словесный портрет нового персонажа. Высокий, стройный юноша, по всем статьям выгодно отличавшийся от папаши Мишлена, смахивавшего больше на старого пирата на пенсии (по слухам, он таковым и являлся). Обходительный, с открытым, славным лицом, может быть лишь чуть‑чуть бледноватым, в аккуратном темном костюме, добротном, но без всяких излишеств… Разительная противоположность субъекту, встретившему путешественника в первый раз и сразу же последнего обхамившего и обсчитавшего.
– А папаша Мишлен?.. – все равно начал Арталетов, осторожно присаживаясь за тот же самый столик, за которым познакомился с Леплайсаном.
– Увы, – блеснул ровными зубами в улыбке новый хозяин, уловив суть вопроса с полуслова. – Здешний климат наскучил старому хозяину, и он переселился на юг, ближе к теплу.
– Вместе с семьей? – уточнил Георгий, смутно припоминая, что папаше помогали мальчишки‑сорванцы.
– Конечно! У них ведь такая дружная семья…
– А вы как же?
– Корчму он уступил мне, как своему дальнему родственнику, – начиная терять ангельское терпение, ответил юноша. – Я ему прихожусь троюродным племянником по матери, – упредил он другие вопросы.
– Ну, если по матери…
«Действительно, какого черта я прицепился к этому парню? – досадливо одернул себя Георгий. – Племянник, сват, брат… Мне‑то какая разница? Главное, что харчевня функционирует, да хозяин не чета старому хапуге…»
– Чем могу услужить? – безмятежно поинтересовался новый кабатчик. – Вино, пиво, кальвадос?..
– У вас и пиво есть? – приятно удивился путешественник: помнится, в прошлый раз этого напитка он так и не добился.
Положительно, хозяин кабачка нравился ему все больше и больше.
– А как же! Вам какого? Темного, светлого, крепкого, легкого? Есть нефильтрованное, есть импортное – фламандское…
– Кружечку светлого легкого, пожалуйста, – робко произнес Георгий, подавленный ассортиментом, столичной пивной давшим бы фору. – И к пиву чего‑нибудь…
– Разумеется! Вам с ледника или подогреть? Я в смысле того, что дождь на дворе, вы промокли, продрогли…
– Э‑э‑э… Может быть, просто рюмочку чего покрепче? Не слишком уважаю, понимаете, теплое пиво…
– Слово гостя – закон для хозяина!
Несколько минут спустя, устроившись у камина, специально разожженного для гостя, шевалье д’Арталетт жевал шкворчащие свиные сосиски с вареными бобами, запивая все это великолепие отличным пенным пивом из высокой глиняной кружки, а рядом ждала своей очереди еще одна – полная. Рюмочка чего‑то огненного, вроде чешского абсента, уже разбежалась по жилочкам, и теперь Георгий пребывал в том состоянии, которое хорошо знакомо туристам, рыбакам и охотникам, а также бродячим котам, внезапно оказавшимся после сырого и холодного дня в тепле и сытости. Порой волна уютной дремоты накатывала на блаженствующего путешественника, и он явственно видел за столом напротив себя то живого и невредимого Серого, демонстрирующего южный загар, то изящного Леплайсана, провозглашающего здравицу…
– Да вы совсем спите, сударь! – раздался над ухом голос кабатчика, и Арталетов вскинулся, поняв, что только что похрапывал, опустив щеку на локоть.
– Извините, – смущенно пробормотал он, едва‑едва разлепляя веки, склеенные проказником Морфеем на совесть. – Весь день на ногах…
– Да полно вам извиняться! – всплеснул белыми, как после долгой стирки, ладонями кабатчик. – Я все понимаю! Такой важный господин, государственные дела… Разве я не прав?
– Да… Отчасти…
– Не соблаговолите ли тогда провести ночь под моим гостеприимным кровом? На втором этаже есть великолепные спальни. Очень дешево, уверяю вас! – воскликнул юноша, видя, что гость пытается отказаться.
– Я и так… – Георгий нашарил на поясе не слишком увесистый кошелек.
– Ничего‑ничего! Рассчитаетесь утром! Клянусь, я не ограблю вас! Совсем не ограблю…
* * *
Странное дело, сон, только что опутывавший по рукам и ногам, здесь, наверху, рассеялся без следа. Георгий уже все бока себе истолок, ворочаясь в мягкой постели, а дремота даже не подступила. Вот незадача!
Оказалось, что наверху действительно расположены целых четыре уютные комнатки, оснащенные всем, что может потребоваться усталому путнику, включая тазик с кувшином для умывания и даже солидных размеров лохань известного предназначения. Оставалось только гадать: либо папаша Мишлен ничего не смыслил в гостиничном бизнесе, скрывая такое великолепие, либо все это – заслуга нового хозяина.
Дверь, кстати, запиралась изнутри на такой могучий крюк, что беспокоиться об имуществе было просто глупо…
Арталетов в десятый, наверное, раз выскользнул из‑под одеяла и босиком прошелся по комнате, разглядывая предметы старинного быта и не находя особенных различий между средневековым и современным интерьером. Если не считать, конечно, полного отсутствия радиаторов отопления, электричества, телевизора и прочих излишеств, дарованных обитателям двадцать первого века. В остальном же все миленько и со вкусом. При свете свечи в тяжелом бронзовом подсвечнике вполне можно читать, пуфик даже более удобен, чем стандартный стул, настольное зеркало чуть кривовато, но для бритья вполне сгодится… Единственное, чего нигде не находил путешественник, так это распятия, столь же обязательного для набожных французов, как икона в русском деревенском доме.
«Странно… Корчмарь‑атеист? Очень странно…»
За окном по‑прежнему лил дождь, кажется еще усилившийся за прошедшие часы, бесшумно гнулись под порывами ветра голые ветви деревьев… Бр‑р‑р!!!
«Вот что, – одернул себя Георгий. – Хватит рефлексировать, как барышня на сносях! Ложись в постель и спи – предстоит долгий путь, а ты даже лошадь себе еще не раздобыл. Хорош же будет шевалье д’Арталетт… Ну ладно, ладно, не шевалье д’Арталетт, а, скажем, граф Инкогнито, вступающий в Париж на своих двоих, как простой мужлан!..»
Арталетов решительно повернулся к кровати, но тут взгляд его упал на небольшую забавную шкатулку в виде глиняной головы смеющегося уродца.
«Что это?»
На ладонь высыпалась пригоршня разных мелочей: персиковые косточки, лесные орехи, оловянные пуговицы, какие‑то гнутые гвоздики, напрочь стертые старинные монеты… Обычные сокровища пусть и средневекового, но все‑таки мальчишки. Жора с улыбкой припомнил свою «сокровищницу», мало чем отличающуюся от этой. Интересно, где она сейчас: россыпь значков, рыболовных крючков, семечек неведомых экзотических фруктов, каких‑то шестеренок, болтиков, сломанных оловянных солдатиков?.. Сгинула вместе с мимолетной беззаботной порой, именуемой детством…
Бережно высыпав «ценности» неведомого мальчишки обратно, Георгий поставил вазочку на место. Вероятно, раньше это была комната одного из сыновей папаши Мишлена. Почему же, уезжая, малыш оставил такие драгоценные для себя вещи? Загадка…
Вдруг что‑то со страшным грохотом рухнуло на пол, разлетаясь дробными осколками.
Растяпа! Конечно же: смахнул на пол умывальный кувшин! Слава богу, пустой… И, конечно же, вдребезги! Откуда он взялся тут, под боком? Ведь только что мирно стоял у дверей… Мистика какая‑то!
– Что у вас произошло, сударь? – раздалось из‑за двери.
«Блин! Хозяина разбудил… Будет мне теперь на орехи!»
– Ничего страшного, все в порядке! Просто разбился кувшин. Я заплачу вам за него утром.
«В самом деле! Из‑за чего сыр‑бор? Из‑за копеечного кувшина?..»
– Нет, пустите меня сейчас же! Я должен убедиться, что у вас все в порядке!
«Вот же настырный!»
Арталетов, злясь на все на свете, и в первую очередь на себя, с лязгом откинул монументальный крюк и отступил в глубь комнаты, скрестив руки на груди и заранее нахмурив брови. Более всего он жалел, что не успел натянуть хотя бы штаны и сапоги, а так, в кальсонах и длинной рубахе навыпуск, похожей на дамский пеньюар, чувствовал себя донельзя неловко, чуть ли не голышом.
