Кавказ. Выпуск XXVI. Сказания горских народов - Евгений Захарович Баранов

Тот осмотрел Аслан-Гирея, сказал, что вылечить его можно легко, но лечение обойдется в два золотых.

А где их было взять?

И ночью долго плакала Гульнара, а утром тщательно вымыла лицо, причесала волосы, починила платье и пошла в город.

Жил в городе один богатый купец; старый он был, а женщин очень любил и, чтобы казаться молодым, красил черной краской свою седую бороду.

Увидел он раз Гульнару, прельстился ее красотой.

— Женщина, подари мне свою любовь, а я подарю тебе золотой, — сказал он ей.

В то время Гульнара прокляла его и прочь пошла.

А старика еще сильнее охватила страсть к ней, и найдя ее на базаре, предлагал ей продать ему свою любовь и каждый раз увеличивал плату.

— Десять золотых, женщина, большие деньги, — сказал он ей в последний раз, а она проклинала его и плакала от обиды.

А в то утро она сама его искала и увидела его, покупающим мясо к обеду.

Он только взглянул на нее, позабыл о мясе, подошел к ней, тихо сказал:

— Женщина, двенадцать золотых — хорошие деньги.

Насильно усмехнулась Гульнара.

— Ты мне покою не даешь, — сказала она. — Что мне делать с тобой?! Жаловаться не хочу — боюсь сраму, но чтобы ты больше не приставал ко мне, я согласна продать тебе свою любовь за пятнадцать золотых.

Пошла, продалась и получила кошелек с золотом.

Прибежала в хижину и радостно воскликнула:

— Мой милый. Бог счастье нам послал: на базаре нашла я кошелек с золотом. Вот посмотри!

И высыпала перед Аслан-Гиреем золото, пересчитала.

— Пятнадцать золотых! — воскликнула она удивленно. — Есть чем заплатить за твое лечение!..

И поспешно сунув под изголовье Аслан-Гирея кошелек с золотом, побежала за врачом.

Врач явился и, получив два золотых, начал каждый день приходить к больному лечить его.

И стал поправляться Аслан-Гирей, а Гульнара осунулась, в глазах ее глубокая печаль легла, и уже не слышался ее смех, не могла она открыто взглянуть в глаза Аслан-Гирею.

Утром уходила она на работу и возвращалась с нее измученная, молчаливая.

Жадным оказался врач, и еще два золотых потребовал за лечение, и Гульнара отдала их. И таяли золотые: на лекарство они шли, на лучшую пищу для больного, на одежду для него, и пришло время, когда последний золотой был истрачен.

А врач потребовал еще два золотых.

— Это уж последняя плата, — сказал он.

И опять, как в то утро. Гульнара долго умывалась, чинила платье и ушла, а когда возвратилась в хижину, молча сунула под изголовье Аслан-Гирея кошелек с десятью золотыми, старик-купец больше не дал.

Губы у Гульнары дрожали и, взглянув на Аслан-Гирея, она вышла на двор и там упала на землю, долго лежала, как мертвая.

Аслан-Гирей не спрашивал ее, где она взяла золотые, и она ему об этом ничего не говорила.

И потемнело его лицо, и молчалив он стал.

Поднялся с постели Аслан-Гирей, но работать еще не мог и, набираясь сил, он по целым дням сидел на берегу реки, смотрел на рыбаков, закидывавших невода. Вечером за ним приходила Гульнара, и оба они тихо возвращались в свою хижину.

Однажды шли они домой, и вдруг Аслан-Гирей увидел, что навстречу им едет сановник его отца, окруженный свитой.

Еще издали узнал сановник Аслан-Гирея, быстро слез с лошади, его примеру последовала и свита.

И, кланяясь, подошел сановник.

— Приветствую тебя, сын великого хана, — сказал он, приложив руку к сердцу. — Много месяцев искал я тебя и уже заранее простился с жизнью, потому что был обречен на казнь твоим отцом, если вернусь к нему без тебя.

— Здоров ли отец? — спросил Аслан-Гирей.

— Тоска по сыну угнетает хана, — сказал сановник, вздохнул и запечалилось его лицо. — Глаза его меркнут от слез. Обрадуй его, отдали его смертный час…

И сановник, старая придворная лисица, всхлипнул, и слеза выкатилась у него из глаз, поползла по щеке, а он нарочно не смахивал ее.

И сердце Аслан-Гирея от боли сжалось.

— Бедный, бедный отец, — прошептал он.

И совсем он не думал о Гульнаре, а она стояла молчаливая, глаз не смея поднять на сановника.

Посмотрел на нее сановник и проговорил, вздыхая:

— Милое дитя, Бог наградит тебя за то, что ты не покинула в несчастье сына славного хана.

Тоска давила Гульнару.

— Славная девушка, — продолжал сановник, — чтобы предстать перед ясные очи хана, доблестному сыну его надо вымыться в бане и одеться в лучшую одежду. Поэтому, прошу тебя, на время ты оставь нас. Вот тебе, — протянул он ей кошелек с золотом, — оденься в самую красивую одежду, и потом мы заедем за тобой.

Гульнара покачала головой и кошелек не взяла. Взглянула она на Аслан-Гирея, а тот, как бы не замечая ее взгляда, отвернулся.

И голову уронила, тихо пошла прочь.

Год прошел.

Старый хан умер. Похоронил его Аслан-Гирей и стал править страной.

И старые и молодые придворные льстецы в дугу гнули перед ним свои спины, прославляли его мудрость и добродетели, а народ ниц падал перед ним.

Еще при жизни отца женился Аслан-Гирей на красивой девушке, дочери хана соседней страны, и полюбил ее. Счастливым он себя чувствовал после пережитых лишений, и казалось ему, что и на самом деле он обладает теми добродетелями и мудростью, которые восхваляли в нем придворные льстецы.

И наслаждаясь своим счастьем, в пирах и соколиной охоте проводил он время и ни разу не вспомнил о Гульнаре, совсем забыл он ее.

Только однажды, возвращаясь с охоты берегом реки, он увидел на нем мертвое тело женщины, которую только что вытащили из воды, куда она сама бросилась.

Заглянул он в лицо ей, и казалось оно знакомым ему.

«Гульнара, — подумал он, но сейчас же сказал себе: — Нет, я ошибся: это не Гульнара, это другая женщина. Гульнара осталась на чужой стороне и не пропадет она: умеет она добывать золотые».

И злобно рассмеялся он.

Два года еще прошло, и скуку стал испытывать Аслан-Гирей.

Каждый день он видел одно и то же: сановники изгибались перед ним, льстили и лгали, народ приветствовал его криком, и не радость, а страх слышался в этом крике.

Надоели ему пиры и охота, опостылела жена, ленивая, изнеженная женщина.

Тоска овладела им. Чего-то недоставало ему, но чего, он не знал…

И в одну бессонную ночь, лежа в постели, он вспомнил свою прошлую жизнь, вспомнил свою первую любовь. Гульнару вспомнил и лебедя, которого около колодца убил, и в тоске закричал он, рыдая:

— Лебедь! Мой милый