Кавказ. Выпуск XXVI. Сказания горских народов - Евгений Захарович Баранов
— А на что тебе знать это? — возразила она.
И по-прежнему усмехалась, а глаза ее манили, звали к себе…
— Ну, — сказала она потом, — скажу, чья я дочь… Мой отец бедный человек, огородник. Вместе разводим мы овощи, продаем их на базаре в городе…
— А звать тебя как? — спросил Аслан-Гирей.
— Не скажу своего имени, — ответила девушка.
Со степи два лебедя летели, низко пролетали они над колодцем.
Аслан-Гирей быстро взял лук, стрелу вложил, прицелился.
И громко вскричала девушка:
— Охотник, охотник, не убивай этих птиц!
Но Аслан-Гирей уже пустил стрелу… Взвилась она и в лебедя попала.
В последний раз лебедь взмахнул крыльями и тяжело упал на землю около колодца.
Девушка к нему подбежала и увидела, что стрела пробила ему грудь, кровью окрасились его белые перья, и бился он в предсмертной муке.
Склонилась она над ним, и лицо ее запечалилось, а на глазах показались слезы.
Подняла она голову и увидела, что другой лебедь взвился вверх, кружился над селением, громко кричал, и жалоба слышалась в его крике.
Увидел Аслан-Гирей, что плачет девушка, удивился.
— Милая! — воскликнул он. — Тебе лебедя жаль?
Она не отвечала и смотрела на умирающую птицу.
Помолчал Аслан-Гирей и сказал:
— Девушка, ты не говоришь мне своего имени, я и не буду спрашивать о нем, а назову тебя Лебедем…
— Нет, нет! — вскричала она. — Не называй меня Лебедем — это имя несчастье мне принесет. Зови меня Гульнара, тем именем, которое дала мне мать.
К колодцу подошел старик-нищий и, сняв шапку перед Аслан-Гиреем, заговорил, униженно кланяясь:
— Сын славного хана! Глаз твой верен и тверда рука! Я видел, как поразил ты птицу, и сказал себе: так стреляет только отважный Аслан-Гирей, сын могучего хана.
И кланялся старик, к земле припадая…
Достал Аслан-Гирей из кармана золотой, бросил нищему.
— Прощай, Лебедь прекрасный! — крикнул он девушке, ударил плетью коня и помчался.
Гульнара посмотрела ему вслед.
— А я не знала, что он — сын хана, — сказала она старику.
Старик не слушал ее: спрятав золотой, он вынул из ножен, висевших у него на поясе, нож, прирезал лебедя и, взвалив его на плечо, пошел.
— Вот, — сказал он девушке, — как случилось: целый день был я голоден, потому что не за что было хлеба купить, думал, что и завтра буду голодать, но Бог не забыл старого Мустафу.
На другой день Аслан-Гирей был в селении, как и в прошлый раз, один.
Ехал он в лес на охоту, а сам думал о Гульнаре…
Направился он к колодцу и на дороге встретил вчерашнего нищего, который едва завидел его, шапку снял и униженно кланялся.
— О, храбрый сын славного хана, — запел было он, но Аслан-Гирей остановил его.
— На вот тебе, старик, — бросил он ему золотой, — только и ты услужи мне: укажи дом отца Гульнары…
Держа шапку в руках, провел старик Аслан-Гирея на край селения, до старого домика с огородом и садом.
Подъехал Аслан-Гирей к воротам и громко крикнул:
— Лебедь, Лебедь!
На крик вышел Меджид, отец Гульнары, уже старый человек, узнал Аслан-Гирея, шапку снял.
— Добро пожаловать, молодой хан, — проговорил он, кланяясь.
— Мой конь устал, дай отдохнуть ему в твоем дворе, — сказал Аслан-Гирей, слезая с коня.
Из дома вышла Гульнара, и щеки ее вспыхнули, и потупила глаза она.
Радость охватила Аслан-Гирея.
— Лебедь, — проговорил он, подойдя к ней. — Милая девушка, люблю я тебя…
И тихо отвечала ему Гульнара:
— Не смейся, хан, над бедной девушкой.
— Я не смеюсь, — сказал Аслан-Гирей, — я люблю, люблю тебя, моего милого Лебедя… Скоро наступит время, когда я должен буду взять себе жену, и возьму я дочь твою, — сказал он Меджиду.
Отвечал ему старик:
— Воля твоя, молодой хан. Но подумал ли ты о том, что скажет отец о твоем намерении? Ведь старый хан не захочет, чтобы женой твоей была дочь огородника…
— О! — весело воскликнул Аслан-Гирей. — Я об этом не беспокоюсь: для любимого сына отец все сделает…
Вздохнул Меджид.
— Воля твоя, — покорно промолвил он.
Хан удивился, что сын его стал часто ездить на охоту, а домой возвращаться без добычи, и еще сильнее удивился, когда узнал, что никто из слуг не сопровождает его на охоту.
И призвал он Аслан-Гирея.
— Что случилось с тобой, что охота твоя стала неудачной? — спросил он.
— Бог не посылает удачи, — ответил сын.
— А почему ты один ездишь на охоту, не берешь с собою слуг? — продолжал хан.
Потупился Аслан-Гирей.
— Я теперь сокола вынашиваю для охоты, и слуги мне не нужны, — проговорил он и покраснел, потому что солгал он отцу — сокола не вынашивал он.
Испытующе посмотрел на него хан, нахмурился.
— Завтра на охоту ты не поедешь! — сказал он. — Иди.
И целый день протосковал по Гульнаре Аслан-Гирей, ночь спал неспокойно, а утром вышел к отцу бледный, осунувшийся.
Испугался хан.
— Что с тобой? — спросил он. — Ты болен?
— Голова болит, — отвечал Аслан-Гирей. — Поеду в степь, освежусь…
Отпустил хан сына, а как только он уехал, призвал сановников и долго советовался с ними, где найти достойную для сына невесту, и потом поручил трем сановникам поехать в соседние страны посмотреть ханских дочерей.
Старый Мустафа в город притащился, к ханскому дворцу пробрался и стал у ворот, сняв шапку.
Сановник увидел его спросил:
— Что тебе, старик, надо?
И, униженно кланяясь, Мустафа отвечал:
— Хана мне видеть надо, чтобы сказать ему то, что, кроме него, никто не должен слышать.
И сановник привел его к хану, а сам удалился.
Упал, распластался перед ханом Мустафа и заговорил:
— О, луч солнца! О, великий, могущественный хан! О, добродетель, которой нет равной на земле.
Нахмурился хан и крикнул:
— Перестань выть и скажи, что тебе надо?!
И Мустафа, продолжая лежать, рассказал хану о том, что сын его Аслан-Гирей, красоте и доблести которого нет и не может быть равного, полюбил дочь бедного огородника, живущего в селении. И каждый день он приезжает к ней, от нее не отходит ни на шаг, ибо очаровала она его своей красотой. Но красота ее не от Бога: ее мать ведьмой была и умерла странной смертью: вниз головой в колодец она упала и захлебнулась в нем. И воду народ из колодца не брал до тех пор, пока мулла не прочитал над ней очистительной молитвы. И очаровала, совсем очаровала красивая Гульнара молодого хана: как простой работник, как раб, он копается с ней в земле и садит овощи…
Хан чуть не задохнулся от гнева.
— Ты… собака презренная, — проговорил
