User - o bdf4013bc3250c39

пространство огласилось пошлейшей песенкой с дурацким рефреном:

«Милая моя, где ты?»

Это рефрен назойливо проникал через открытую форточку, повторился,

наверное, раз двадцать или тридцать. Добряков снова усомнился, что припев

может длиться так долго, но легче от этого не стало. Проклиная все и вся, он

поднялся, захлопнул форточку, снова лег спиной к окну и, стиснув зубы и

призывая все свое хладнокровие, стал принуждать себя ко сну. Когда-то, в

экстремальных военных ситуациях, это помогало. Помогло и теперь.

Добряков наконец-то заснул, а когда проснулся, никаких рожиц на окне, слава

богу, уже не было. Не было и голосов на площадке. Но что самое радостное –

Добряков понял, что с ним произошло. А способствовал этому пониманию

его дверной замок. Когда, проснувшись, он пошел на кухню, то еще раз

внимательно и с опаской посмотрел на замок. Вот чудеса! Как он этого тогда

не заметил? Никакой замочной скважины изнутри на его замке не было. Была

самая обыкновенная вертушка, так что видеть поворачивающийся в скважине

ключ он просто не мог. А раз не мог, значит, все случившееся с ним, - просто

наваждение. Только чуть позже он узнал, как именно называется такое

наваждение. А в тот момент с его души словно десять пудов спало…

375

- В общем, так, - прервала его воспоминания Зина, положив трубку. – По

большому счету ничего страшного. Самое главное – дать ему проспаться, -

она кивнула на Виктора, который по-прежнему смотрел в окно, одной рукой

крепко прижимая подушку, а другой отмахиваясь от одних ему видимых

соперников.

- Она сказала, что у него скорее всего никакая не «белочка», а острый

алкогольный галлюциноз.

- Нам от этого не легче, как ни назови, - возразил Добряков.

- Не скажи. В этом случае возможно, что он нас все-таки услышит…

- Ага. Или увидит, - скептически вставил Добряков, вспомнив свои

безрезультатные манипуляции перед носом Виктора.

- Нет-нет, должен услышать, - не сдавалась Зина. – Надо дать ему снотворное, разбавленное в воде.

- И как он его выпьет, по-твоему? – стоял на своем Добряков. – Если он

целиком там?

- Тут надо покумекать, - Зина закусила губу и задумалась. – Может, нам как-

нибудь вклиниться в тот его мир, подыграть? Надо, надо, чтобы он уснул.

Тогда все пройдет.

С этим Добряков не мог не согласиться. В тот раз с ним было точно так же.

Правда, потом немного болела голова, но это его ничуть не беспокоило. Он

похлебал бульона, выпил таблетку пенталгина, еще снотворного – и пошел в

ночь. А наутро встал совсем здоровым, как будто никогда не пил. То, что

через неделю он снова сорвался и запил, к тому приступу «белочки»

никакого отношения не имело. А то, что с тех пор Добряков никогда

376

«белочкой» не страдал, объяснялось только тем, что напуганный ею, он

никогда не оставался абсолютно трезвым дольше двух дней.

- Да, должно пройти, - согласился он. – Готовь тогда снотворное.

- Ты погляди за ним, - и ушла на кухню.

Виктор прижимал подушку, отмахивался рукой и бормотал уже отчетливее:

- Попробуй… Слабо?.. Хер тебе в жопу!

«Может, и впрямь втереться, подбодрить его? Верка, мол, вернулась к тебе…»

Вошла Зина с полным стаканом, на дне которого болтался мутноватый

осадок.

- Не растворилось? – спросил Добряков.

-А таблетка никогда целиком в воде не растворится, если не шипучая. Ничего, покруче наклоню, уйдет… Кто будет поить?

- Давай уж ты. Ты прикинься Веркой – мол, вернулась я. Может, он твой

голос за ее примет.

Зина кивнула и осторожно подошла к сыну. Виктор теперь уже раскачивался, перекатываясь с носков на пятки, и бормотал угрозы медленно, отчетливо.

- Витя, они больше тебя не тронут, - негромко, выговаривая каждое слово, сказала Зина. – Это я, Вера. Я вернулась к тебе. Мне никто, никто, кроме тебя, не нужен. Прости меня. Я тебя люблю!..

Подружка-медсестра, видимо, оказалась права: голос, раздавшийся в его

теперешнем мире, Виктор услышал. Он слегка вздрогнул, медленно повернул

голову к матери и посмотрел на нее в упор невидящими (она понимала)

глазами.

377

- А эти твари не получат ее… - скороговоркой, взахлеб зачастил он. – Думают, получили… Не знают, что я герой афганской войны… (Зина удивленно

посмотрела на Добрякова, тот пожал плечами.) Я их всех!.. Вот только взвод

свой построю… В ночную разведку… Найдем ее…

- Витенька, да вот она я, - снова начала Зина прежнее. – Я вернулась. К тебе

вернулась. Хочу, чтобы ты со мной выпил. За то, чтобы никогда больше не

разлучаться… На вот, выпей, - она поднесла стакан к самому его лицу и

коснулась кромкой губ.

Того, что произошло потом, ни Добряков, ни Зина даже предположить не

могли. Виктор вдруг подпрыгнул, отскочил в сторону, выронил подушку и

завопил:

- Сволочи!.. Гады!.. Опять увели!.. Ну, берегитесь!

Он напружинился и стремительно кинулся на мать. Выбил из рук стакан и

оттолкнул ее с такой силой, что она, задрав ноги, отлетела в угол и во весь

рост грохнулась на пол.

- Держи его! Нога!.. – простонала она, скривившись от боли.

Добряков метнулся к Виктору, повалил и подмял его под себя. Он

почувствовал, как напряглось тело парня, и ему стоило немалых усилий

удерживать его.

- Чего делать-то будем? – крикнул он Зине, заливаясь потом.

- Не знаю, не знаю! Ничего не знаю! – Зина готова была разреветься. – Что-то

не сработало. Где-то мы дали маху…

378

- Не ной только! – одернул Добряков. – Звони снова, я пока держу его… Витя, спокойнее. Она вернется. Мы их всех отвадим. Передохни чуток, и отвадим.

Разберемся с ними, - успокаивал он брыкающегося Виктора.

Зина кое-как поднялась и доковыляла до телефона.

- У него… приступ… Ну да, внезапно… Не получилось… Удерживаем… Ага,

ладно… А по другому никак?.. Ладно, спасибо…

Она положила трубку и посмотрела на Добрякова взглядом, полным

отчаяния:

- «Скорую» вызывать надо. По другому не выйдет. Она говорит, следить за

ним, чтобы не убежал никуда.

- А без «скорой» нельзя?

- Можно, конечно, но это будет длиться дня два-три… Я не выдержу, Егор…

- Да-а, - протянул Добряков. – Ну вызывай тогда. Он вроде пока присмирел.

Виктор, точно, совсем успокоился: затих и неподвижно лежал на спине,

устремив экстатически расширенные глаза в потолок.

- Пойдем на кухню, - позвала она. – Оттуда позвоню. Как бы он чего не

услышал.

Они вышли из спальни, Зина заперла дверь на ключ.

- Дай мне выпить, что ли, - попросил Добряков. – Сердце не на месте.

- И я с тобой, - поддержала она. – Наливай. Я пока позвоню.

Добряков до половины наполнил два стакана и нетерпеливо ожидал, пока

Зина закончит разговор.

379

- И когда обещали быть?

- Как только, так сразу, не знаешь, что ли, их ответ? – отмахнулась Зина и

передразнила: - «У нас, кроме вас, много вызовов». Будто каждый третий в

Москве страдает сегодня «белочкой»!

Они выпили и едва успели закурить, как из спальни донеслись истошные

вопли Виктора.

- Пустите, гады!.. Всем пасть разорву!.. Всех на кукан насажу!.. – голосил он

и дергал, колотил, толкал, пинал дверь. Зина и Добряков настороженно

молчали.

Потом вдруг крики и удары внезапно стихли. Зина на цыпочках подошла к

двери, Добряков за ней. Из спальни не доносилось ни звука.

- Успокоится, ничего, - понадеялась Зина и поманила Добрякова за собой на

кухню.

Они еще выпили, настороженно переглянулись.

- По идее должны скоро быть, - Зина посмотрела на часы. – Наверное,

спеленают его в смирительную рубашку и обколют уколами.

- В больницу не заберут?

- Только с нашего разрешения. Но мы ведь его не отдадим, правда?

- Нет, конечно, - равнодушно подтвердил Добряков. – Усыпят, проспится…

- Ты на меня не в обиде?

- За что?

- Ну, за все это, - она повела руками по сторонам.

380

- Нисколько. Ты же меня в свое время выручила…

- А вот про это не надо, ладно? – перебила Зина и слегка покраснела.

- Да я и не про «это» вовсе, как ты говоришь, а про адвоката. Денег не

пожалела…

И он замолчал, вертя в руках пустой стакан и примериваясь, как бы снова

наполнить его.

Тишину прорезал громкий и хрусткий звон разбитого стекла.

Забыв про боль, Зина опрометью рванулась в спальню. Добряков был уже

рядом и, не дожидаясь, пока Зина вставит ключ, оттеснил ее, немного

разбежался, выбросил вперед правую ногу и высадил дверь.

Окно в спальне было разбито посредине. Рваные осколки нависали над

отверстием, весь пол был усеян острой стеклянной крошкой.

Добряков подскочил к окну, распахнул рамы и упал грудью на подоконник,

свесившись вниз.

Там, под самыми окнами, был разбит небольшой цветник, огороженный