Слава Бродский - Страницы Миллбурнского клуба, 4
Приведу лишь один пример, где Сорокин демонстрирует фатальную перепутанность разных, совершенно разных дискурсов в одной голове. Голова эта – прокурорская, что опять навевает на мысль о неразрывной связи абсурдного дискурса, власти и насилия:
«… он был включен в научный совет ИСС и оставался его полноправным членом вплоть до первого ареста. Это произошло в июне 1949 года. ... Утро 16 июня было ясным и солнечным. Позавтракав, как обычно, в восемь пятнадцать, подсудимый снял с себя махровый халат и …принялся одеваться перед большим старинным зеркалом,... В дверь постучали. Подсудимый быстрым движением затянул узел темно-синего галстука и пошел открывать. Ну и взяли молодца. … И попотрошили за милую душу, так, что пух из подушек пропоротых летел в распахнутые окна … А подсудимый сидел на стуле и торчал, как х** ... Выйдя из лагеря в 1984 году, эта сволочь опять засела за книги. Он читал новое, перечитывал старое, смотрел слайды, репродукции, прослушивал пластинки и кассеты. Перечитав Томаса Манна, Пруста, Джойса, Достоевского, …, Орвелла, Гессе, Во, Хемингуэя, он перешел к изобразительным искусствам. ... он сутками разглядывал, перелистывая пожелтевшие страницы, купил, падла, проектор, обзавелся слайдами, проецировал их на простыню послевоенного пошива. Подтаяло, отнялось сердце, когда поползли по ней автоматические рисунки Арпа, Пикабии, Миро, когда сверкнула, перемежаясь, живопись Шагала, Кирико, Пикассо, …, Мондриана ... свернулась кровь в венах у подсудимого, когда попер поп-арт, этот витаминизированный внучок дады, когда засияли томатные супы Энди Уорхола, засмеялись комиксовые бэби Лихтенштайна... Это было ново и не ново и он потел, б**дский потрох, дешевка недое***ная, крутил ручки, менял слайды … Концептуализм ошарашил его простотой своей идеи, после концептуализма он вспомнил про музыку, про поэзию, и вот уже драл горло шёнберговский Лунный Пьеро и тек по нервам огненный коктейль Мандельштама. ... задумался над полетом голубя Леонардо, настроил скрипку Скарлатти и дальше, дальше, бля, через Баха-Генделя, Моцарта-Бетховена, Монтеня-Шеллинга к новым временам, в его (подсудимого) любимый двадцатый век. Растянувшись на диване, внешне он ничем не отличался от себя самого, — лежит себе плюгавый старичок с пепельным лицом и коричневыми губами и, закрыв глаза, теребит загрубевшими пальцами край одеяла. Но внутренне, внутренне, граждане судьи, он напоминал не больше не меньше … — воронку. Все культурные, с позволения сказать, испражнения всех времен перемешивались, уплотнялись, ползли к горлышку воронки, стягивались, стягивались, и … воронка прорвалась его божеством по имени Марсель Дюшан. Да, граждане судьи, и вы, плоскомордые раз**баи, чинно сидящие в зале. Именно Марсель Дюшан являлся для подсудимого высшим феноменом человеческой культуры всех эпох. Почему? Не могу ответить вразумительно. Ведь были же и другие имена и не хуже: Шекспир, к примеру … Или Платон. Тоже ведь не х** собачий. Но для подсудимого — Дюшан и хоть ты за**ись березовой палкой! Вот какая сука своевольная» («Норма»). (Мной выделены и бюрократизмы, и ругань, мат. – И.М.)
В этом феерическом (несмотря на многие мои купюры) отрывке закручена масса смыслов: реальная образованность обвинителя, его литературный дар – и его же глубокая нетерпимость к другому мнению, полное отсутствие сочувствия к человеку, отсидевшему 35 (!) лет, что рекордно даже для СССР. Несчастный несгибающийся интеллектуал, «сука своевольная», дорвавшийся до «испражнений культуры», – и начитанный представитель системы, втайне завидующий обвиняемому, – оба яркие продукты эпохи, и не только сталинской. Преемственность всех (новых и не новых) жанров – и дикий, непонятный для прокурора выбор (а ведь написано это за много лет до того, как «Фонтан» Дюшана на самом деле был в 2004 году назван 500 критиками наиболее важным произведением искусства 20-го века [27].
Но главное – тот же эффект, что я подчеркивал раньше, при рассмотрении абсурда, насилия, секса и др.: при всей несовместимости стилей и идей – глубокая органичность того, что происходит; картина, в которой вместо смертельного антагонизма – неразличимость сторон. Язык прокурора, как и потенциальный (не описанный) язык обвиняемого, содержит всю возможную гамму отсылок, от романтизма до мата, от Бетховена до Уорхола; воронка действительно втягивает в себя все, что есть вокруг. Сорокин един в своих экспериментах как с действиями, так и с языком его персонажей: он использует разные приемы, но говорят они, по большому счету, об одном – что крайности, даже такие необычайно удаленные друг от друга, как в его прозе, удивительным образом сходятся. Это возможно только в нелинейном пространстве – типа тора. Тупик не есть забор в конце дороги, но бесконечное вращение по кольцу.
5. ВЗАИМОСВЯЗИ МЕЖДУ СВОЙСТВАМИ
Я уже не раз говорил о том, что разные свойства прозы В. Сорокина именно в сочетании дают наиболее сильный эффект, и приводил соответствующие примеры (секс – насилие; критика соцреализма – буквализация метафор; власть – речевой абсурд и др.). На самом деле число такого рода комбинаций 23 различных свойств из табл. 1 очень велико – 253. Рассматривать их все и нет смысла, и невозможно физически в пределах данной статьи. Однако на некоторых, наиболее характерных, имеет смысл остановиться, поскольку они как-то проясняют внутреннюю логику автора. Писатель, естественно, не думает о том, какие свойства сочетать в тех или иных пропорциях. Но даже простой статистический анализ, типа приведенного ниже, позволяет найти какие-то закономерности, говорящие о важности данных комбинаций для автора, осознает он их ясно или нет.
Я рассчитал коэффициенты пересекаемости различных свойств в произведениях следующим образом. Допустим, требуется понять, как связаны два свойства: насилие и власть (табл. 1). По исходной таблице данных первое встречалось в 57 произведениях, второе – в 32, а совместно – в 22. Коэффициент равен 22/(минимальное значение из 57 и 32) = 22/32 = 69%. Конечно, я мог бы делить и на максимальное значение (57), и на сумму двух значений (57+32), и т.д., и каждый раз интерпретация коэффициента была бы иной. Но в принятом варианте, мне кажется, она достаточно ясная: в 69% случаев рассказов о власти говорится также о насилии, то есть власть тесно связана с насилием (но это не значит, что насилие так же тесно связано с властью, ибо 22/57 = 39%, что значительно меньше 69%).
Значения некоторых коэффициентов пересекаемости приведены в табл. 2.
Таблица 2. Взаимосвязи некоторых свойств прозы В. Сорокина
Необычностьь
Насилие
Власть
Россия
Абсурдность действий
Утопическое
будущее
Частота
63
57
32
20
18
10
Необычность
63
100%
Насилие
57
56%
100%
Власть
32
69%
59%
100%
Россия
20
70%
65%
60%
100%
Абсурдность действий
18
78%
61%
28%
33%
100%
Утопическое будущее
10
40%
80%
60%
60%
20%
100%
Груз прошлого
7
43%
71%
57%
71%
14%
71%
В ней выделены значения, превышающие 50%, то есть говорящие о сильной связи. Сюда попали только некоторые характеристики из табл. 1; языковые проблемы я не рассматривал. Также я исключил некоторые свойства, уже рассмотренные в деталях (например, секс), но добавил некоторые важные свойства, такие как груз прошлого, Россия, утопическое будущее, необычность, которые затрагивались или очень мало, или вообще никак.
Свойства расположены в порядке убывания частот, то есть любое число в таблице показывает долю количества совпадений свойств по строке и по столбцу к общему количеству свойств по строке: например, 65% российской тематики связано с насилием (Россия стоит по строке); 57% груза прошлого сопряжено с властью (груз по строке) и т. д. Рассмотрим некоторые наиболее интересные связи в табл. 2 подробнее.
Насилие – Необычность ситуации (56%). Примеры уже приводились: один из наиболее ярких – «Падёж», другие – с переплавленными золотыми руками («Самородок»), с «е**нием мозгов» («Сердца четырех»). Вот еще – наиболее, пожалуй, развернутый: вся «Ледяная трилогия» одновременно фантастична и полна насилия, причем своеобразного: для поиска «братьев» необходимо произвести очень сильный удар по груди, в результате которого многие просто умирают. Если таковой проверенный оказался «пустым» – никто даже не пытается его спасти. Другой большой пример – «Голубое сало», в котором, скажем, «земле*бы» олицетворяют не просто наиболее первобытный патриотизм, но и направляют насилие на неясное им суперсовременное мероприятие (проект по выращиванию этого самого сала). То же в «Отпуске в Дахау». Особо изысканные (хоть и наименее, пожалуй, брутальные) формы насилия – в фееричной «Теллурии». В одной из новелл молодая Татьяна (чуть ли не принцесса), переодевшись, ходит по улицам Москвы и провоцирует ситуацию своего собственного изнасилования. Ее ближайшая подруга выговаривает ей за то, что она подвергает себя неоправданному риску, и шутя просит Татьяну взять ее с собой:
