Сказки и легенды - Иоганн Карл Август Музеус
У доброго султана, который в силу хода вещей был не таким уж безнадежным кандидатом на райские блага, с давних пор было столь же смутное понятие о рае, как у наших будущих небожителей о жизни и устройстве небесного Иерусалима; вернее, он, как все баловни счастья, которым привольно живется в подлунном мире, никогда не тужил о том, какие перспективы ожидают его на небесах. Когда имам, дервиш или иная священная особа напоминали ему о рае, последний представлялся султану старым садом, который и без того надоел. Теперь же фантазия рисовала ему новую картину, которая наполнила его душу радостным восторгом; по крайней мере теперь рай казался ему привлекательнее, чем он полагал до сих пор, и так как он верил, что владеет его моделью в миниатюре, то парк поднялся в его мнении очень высоко, в доказательство чего он тут же произвел шейха в беи и пожаловал ему почетный кафтан. У всех царедворцев, во всех частях света нравы одинаковы, вот почему Киамель без зазрения совести присвоил себе заслуги, принадлежащие его садовнику, ни словом не упомянув султану о последнем и полагая, что наградил раба сверх меры, увеличив на несколько асперов его поденную плату.
Когда солнце стало всходить над тропиком Козерога, каковое указание небес в северных странах означает поворот на зиму, а в мягком климате Египта возвещает прекраснейшее время года, принцесса Цветок Мира вступила в приготовленный для нее сад, и он вполне отвечал ее иноземным вкусам. Сама она была, конечно, лучшим его украшением. Куда бы ни ступила ее нога, будь то каменистая Аравийская пустыня или гренландские льды, — любое место в глазах знатоков женской красоты с ее появлением неизменно превращалось в райские поля. Изобилие цветов, перемешанных без всякого порядка на необозримых куртинах, давало пищу одновременно и глазам ее и уму. Остроумно сочетая различные цветы по их значению, она в беспорядке находила видимость порядка.
По мусульманскому обычаю, когда дочь султана посещала сад, дежурные евнухи удаляли оттуда всех мужчин землекопов, садовников и водоносов. И потому божественная грация, для которой трудился художник, оставалась скрытой от его глаз, хотя ему не терпелось увидеть этот Цветок Мира, название коего при невежестве графа в ботанике долго было для него загадкой.
Но поскольку принцесса пренебрегала некоторыми обычаями своей страны, ей постепенно стало казаться обременительным общество сопровождавших ее евнухов, важно выступавших впереди нее, будто сам султан ехал в мечеть на праздник байрам, ибо сад с каждым днем представлял для нее все больше прелести, и она посещала его по нескольку раз в день. Зачастую она приходила сюда одна, иногда под руку с любимой наперсницей, но всегда с тонким прозрачным покрывалом на лице и с плетеной тростниковой корзиночкой в руке.
Она бродила по дорожкам сада, срывала цветы и, по привычке связывая аллегорические букеты, делала их толкователями своих мыслей, после чего раздавала девушкам из своей свиты.
Однажды утром, до того как воздух налился зноем, а роса на траве еще играла всеми цветами радуги, она направилась в свое святилище, чтобы насладиться живительным весенним воздухом. В это время садовник вырывал из клумб увядшие цветы и заменял их новыми, только что распустившимися, которые он заботливо выращивал в глиняных горшках, чтобы затем искусно пересадить в землю, будто цветы эти за одну ночь, как по волшебству, поднялись из ее недр. Этот остроумный обман понравился девушке, и, открыв теперь тайну, каким образом увядшие цветы ежедневно заменяются новыми, так что в них никогда не бывает недостатка, она захотела использовать это открытие и дать садовнику указание, где надо заменить то или иное растение. Подняв глаза, тот увидел перед собой ангела в образе девушки и догадался, что перед ним — владелица сада: была она несказанно прекрасна, будто небесное сияние окружало ее. Это видение до. того поразило графа, что он выронил горшок с прекрасным цветком и жизнь нежного растения трагически оборвалась, как в свое время жизнь господина Пилятра де Розье[204], хотя оба упали только в лоно матери-земли.
Граф стоял неподвижно и безмолвно, как статуя, не проявляя ни малейших признаков жизни; ему могли бы отбить нос, как это делают обычно турки у изваяний в парках и храмах, а он бы даже не шевельнулся. Но когда девушка заговорила, открыв свои пурпуровые губки, ее нежный голос привел его в чувство.
— Не бойся, христианин, — сказала она, — ты не виноват, что находишься здесь одновременно со мной. Продолжай работу и рассаживай цветы, как я тебе укажу.
— Роскошный Цветок Мира, — возразил садовник, — от сияния твоей красоты блекнут все краски этих цветов. Ты царишь на земле, как королева звезд на небесной тверди. Твой взор оживляет руку счастливейшего из твоих рабов, готового целовать оковы за то, что ты удостоила обратиться к нему со своими приказаниями.
Принцесса никак не ожидала, что раб осмелится открыть рот в ее присутствии, и еще менее — что он станет говорить ей любезности. Говоря с ним, она смотрела больше на цветы, чем на садовника. Теперь же она удостоила и его взглядом; и увидела перед собой человека, который поразил ее своей мужественной красотой. Еще на турнире в Вюрцбурге граф Эрнст фон Глейхен был кумиром дам. Когда он поднимал забрало, чтобы глотнуть свежего воздуха, то женские глаза переставали следить за поединком смелейших рыцарей. Все смотрели только на него. Когда же он опускал забрало и бросался в бой, то девичьи груди высоко вздымались и сердца бились тревогой и участием к прекрасному рыцарю. Пристрастная рука влюбленной в него племянницы герцога Баварского увенчала его рыцарской наградой, которую молодой герой принял с краской смущения. Правда, семилетнее заключение за решеткой темницы стерло краски с его цветущих щек, ослабило упругие мускулы и погасило блеск в утомленных глазах, но пребывание на свежем воздухе, а также спутники здоровья — прилежание и труд — полностью возместили ему потерю. Он расцвел, как лавровое дерево, что долгую зиму тоскует в теплице, но с наступлением весны развертывает молодую листву и украшается пышной кроной.
Принцесса, питавшая пристрастие ко всему иноземному, бросила благосклонный взгляд на понравившегося ей чужестранца, не подозревая, что созерцание Эндимиона[205] производит обычно на сердце девушки совсем иное впечатление,
