Громов: Хозяин теней. 2 - Екатерина Насута
— Вот… жопа!
Метелька выругался, а потом опасливо оглянулся. Еремей боролся за чистоту нашей речи собственными методами. Но к счастью для Метельки сейчас Еремею было не до филологии.
— Однако чужая сила и сила артефакта, контактируя с одарённым, дестабилизируют его, — продолжил Серёга, явно наслаждаясь моментом. Ну да, он был очевидно образованней нас с Метелькою вместе взятых. Ну, хотя бы в том, что касалось артефактов. — Он перестаёт воспринимать мир…
Серёга запнулся.
— Адекватно? — подсказал я нужное слово.
— Именно… поначалу это незаметно. Иногда человек в печаль впадает или веселиться начинает, или ещё как себя вести, не так, как всегда. А сам этого не видит. Но чем дальше, тем сильнее. А там и амок случается…
— Это как у твоего деда было?
— Думаю, что нет… не совсем… он не окончательно выпал… если вернулся, — тут уж Серёга смутился.
— Что это вообще такое? — раз уж случай выпал, нужно узнать побольше. — Ну… и не накроет ли его снова?
Серега ответил не сразу. Он сел, обняв колени, глядя перед собой, точно раздумывая, а стоит ли вообще говорить. Явно тема не та, которую можно обсудить с приятелями. Но и промолчать нельзя, если мы видели этот самый… амок.
Слово-то какое.
— Амок, — голос Серёги был тих. — Это такое состояние… это когда дар берёт верх над разумом. И ты уже ничего не понимаешь. А дар, он выплёскивается, он сжигает дотла… и остановить почти невозможно. Правда, случается это редко, обычно, когда есть опасность или вот… когда вариантов других нет. Например, если враги кругом и всё равно умирать…
Понятно.
Умереть, прихватив с собой пару-тройку врагов, всяко приятнее, чем просто умереть.
— В это состояние учат входить, точнее в подпороговое. Но уже в университете, на старших курсах… и если дар полностью стабилен, контролируем. Да и то не всех. Обычно, тех, кто по военному делу…
Серега чуть прикусил губу.
— Их учат держаться на грани… терпеть эманации смерти… говорят, что тогда основной отсев и происходит.
— В смысле?
Определённо, хорошо сидим, пусть и разговоры не детские, но полезные до крайности.
— Эманации смерти воспринимаются даром как сигнал опасности. И вызывают острую реакцию… это было обнаружено давно… очень давно… поэтому дарники редко обращают свой дар против людей. Только если специально обученные и то… скажем, одно дело вызвать камнепад и засыпать горцев, и другое смести их даром. Дар, когда уничтожает чужие жизни, он поглощает с ними и чужую силу. Это первичное свойство… вот… сродство… выбросы… наука точно не объясняла, главное, что если камнями, то ничего, а если вот прямо даром положить, то получается, что отток. И поглощаешь жизни. И с ними — чужую силу. А чужая сила, она дестабилизирует. И многое зависит от того, насколько дарник способен справиться с… даром. И с этим вот.
Серега поёжился.
— Погоди… то есть, получается… дарники не воюют⁈
А вот это открытие.
И как-то оно в голове не укладывается. Дар… это же сила. И не использовать её? А как же…
— Ну… как… так-то нет, — Серёга точно растерялся. — Если против людей и тех много, то это же ни один не справится… хотя, говорят, что старые, они могут… ну, которые давно и с даром… и есть способы… что охотники могут… ну, как бы гасить… или вот на себя оттягивать, — Серёга перешёл на шёпот. — Но это я точно не знаю.
Ещё бы.
Он и так знает много для своих лет. А я вот всё чётче понимаю разницу. Его учили. И рассказывали вот, что про дар, что про остальное. А Савка… Савка и десятой части того не знал, хотя был старше. Почему? Потому ли, что у него дара не наблюдалось? И не ожидалось? Или по какой иной причине, мне пока неясной.
— Тогда как? — не усидел Метелька. — Они ж в армии… твой дед… и отец…
— У отца дар совсем слабеньким был. Так, искра… ну у меня вроде бы посильнее быть должен, но это развивать надо. А от слабого опасности и нет. Ну и воевать же ж по-разному можно… дед вон возьмёт и мост обрушит. Или там ров раскроет… или кто-то другой реку повернёт, чтоб людей смыло. Оно вроде и не напрямую…
Но тем, кого смыло, будет без разницы, даром их или водой.
Начинаю понимать.
Хитровыделанно…
— Дарники, они наособицу вроде как… но большею частью в инженерных войсках числятся. Или вот в особых… в горах их много. Там рельеф сложный. Местность такая, что большими группами действовать не получается, если ввысь идти, а вот малыми — так очень даже.
— А с малыми, значит, дарник справится? — Метелька тоже слушал с большим вниманием, явно делая какие-то выводы про себя.
— Так… можно вон тропу перекрыть. Или обвал вызвать, направленный… или ещё что.
А брат Евдокии Путятичны служил в горах… и погиб.
Стало быть, дарники не бессмертны?
— Но там у горцев свои есть. Говорят, там, в горах, у них старец сидит, которому тысяча лет, — глаза Сереги заблестели. — Борода седая…
— В землю уходит… — продолжили над нашей головой. — Сидите, сидите, юноши… я так, зашел проверить, как вы тут, и услышал вот. Если позволите… давненько я не сиживал подле костра.
Алексей Михайлович опустился на ящик.
Интересно, давно он слушает?
А главное, вон, и Еремей за плечом маячит с премрачною рожей. Эх… надо было тень выпустить, а теперь чего уж тут. Сами виноваты. Заслушались. Увлеклись… хотя, вроде, ничего такого сказано и не было. А всё одно неприятно.
— Живёт тот старец в пещере, которая находится на самой вершине Атый-горы или Святой горы. Путь к той пещере зачарован. И лишь тот, кого призвал Старец, способен отыскать его. Многие юноши каждый год уходят в горы, чтобы отыскать этот путь. И те, кому открывается он, становятся верными слугами. Три дня и три ночи они проводят в пещере, без еды и воды, без сна и покоя, но в молитвах. А на четвертый берет Старец искру из своего сердца и вкладывает в другое. И
