Оленья кавалерия. Очерки о русских первопроходцах - Волынец Алексей Николаевич
По пути в европейскую Россию, 6 июня 1726 года в Тобольске монах Игнатий беседовал с собиравшимся в тихоокеанскую экспедицию Витусом Берингом. Именно ему Иван Козыревский передал свои подробные «чертежи» Камчатки и Курильских островов. Фактически мятежный есаул подарил России первые систематизированные знания об огромном куске мира – от Берингова пролива (еще не получившего это имя) до Японии!
Примечательно, что на составленном Козыревским рукописном «чертеже» Камчатки, самой первой подробной карте полуострова, была и такая запись: «Река прозвищем Козыревская. Сначалу иноземцов в ясак призвал отец мой, Петр Козыревский». Даже спустя три века чувствуется в этой записи любовь и гордость отцом. Первопроходец Иван явно любил грешного родителя, но ведь, несомненно, любил детской любовью и мать, отцом убитую… Трудно представить, что могло твориться в душе и голове такого человека, выросшего посреди сплошных трагедий на непрерывной войне, но при этом явно умного, любознательного, для которого сведения про иные земли были не менее желанны, чем захваченные с бою драгоценные соболя…
«Козыревский был вложен в застенок…»
К 1730 году монах Игнатий добрался до Москвы с обширными планами организации большой православной миссии на Камчатке и Курилах. Бывший первопроходец не только предлагал учредить «в Камчадальской землице» большой монастырь «ради прибежища ко спасению престарелым и раненым служилым людям, которые не имеют нигде главы подклонить», но и представил настоящий план по распространению христианства на далёких дальневосточных землях – с организацией школ во всех острогах, «дабы склоняли учиться грамоте», и предоставлением обширных льгот для «новокрещёных» аборигенов.
Любопытно, что вместе с монахом Игнатием в Москву приехал и принявший православие японец, видимо один из пленников, когда-то привезённых Козыревским с Курил. В верхах Российской империи смелые планы бывшего первопроходца приняли благосклонно. Игнатия произвели в иеромонахи, более высокий монашеский чин, и назначили руководителем будущей православной миссии на Камчатке, куда в качестве священников и проповедников предполагалось взять студентов Московской академии.
Весной 1730 года в «Санкт-Петербургских ведомостях», первой русской газете, даже появилась статья о заслугах Козыревского в открытии Курил и первом описании Японии. Сенат Российской империи выдал бывшему первопроходцу 500 рублей, возместив его личные расходы на строительство «пустыни» у реки Камчатки. Некогда мятежный есаул, умевший считать добычу, однако, хотел большего, доказывая, что на Камчатке ему по заслугам причитается мехов на 7 тысяч рублей. На что Ивану Козыревскому сенаторы отказали с ехидной формулировкой: «Понеже многия имения монаху содержать не надлежит».
И всё же в то лето 1730 года казалось, что почти все планы иеромонаха Игнатия удались – он уже готовился с триумфом возвращаться на Камчатку в качестве руководителя большой миссии, а пока вместе со своим спутником-японцем отправился на богомолье в Киев, в знаменитую лавру, о которой когда-то на берегах Лены рассказывал ему дед. И тут ситуация резко и трагически поменялась – вероятно, кто-то из дальневосточного церковного начальства очень не любил монаха Игнатия, либо сам был не прочь покомандовать духовной миссией на Камчатку… В июле 1730 года в Москву с Дальнего Востока пришёл очень грамотно составленный донос – Ивана Козыревского не только обвинили в растрате церковного имущества на 5 руб. 77 коп. (напомним, он потратил на церкви Камчатки сотни рублей), но, главное, с указанием, что монах Игнатий это мятежник, убивший трёх камчатских «прикащиков», включая Владимира Атласова.
Поначалу монах всё отрицал. Началось следствие – обвинение в антигосударственном мятеже было слишком серьёзным. Через несколько месяцев, как бесстрастно записано в архивном деле Синода: «Козыревский был вложен в застенок, подыман да дыбу, чинена ему встряска бревном между ног, руки его в хомуты кладены».
На пытке монах признался, что «воровской» есаул Иван Козыревский это он и есть. Однако отрицал личную причастность к убийству «прикащиков» и вообще утверждал, что давно помилован за заслуги. В январе 1732 года церковные власти умыли руки – лишили Игнатия монашеского сана и передали для дальнейшего следствия светским властям. Предлагавшуюся им просветительскую миссию на Камчатку смогли начать лишь десятилетием позднее.
Вопрос же об участи самого Ивана Козыревского оказался запутанным – еще в 1712 году всех убийц камчатских «прикащиков» заочно приговорили к смертной казни, но бывший мятежник упорно утверждал, что лично Атласова и прочих начальников не убивал. Он твердил, что давно должен быть помилован за поход на Курилы, напоминая приказ покойного царя Петра I дать дворянское звание тем, кто изучит неведомые острова к югу от Камчатки.
Следствие вела Юстиц-коллегия, в то время высший суд Российской империи. Правительственные бюрократы пытались взвесить заслуги и преступления бывшего иеромонаха и первопроходца. Решили вновь собрать все документы и свидетельские показания из Якутска и Камчатки. В то время даже царский курьер добирался до тихоокеанского берега почти год – в итоге Иван Козыревский не дождался ни приговора, ни оправдания. Первопроходец Курил умер под следствием в московской тюрьме 2 декабря 1734 года.
Глава 22. «На бою ранен в муде»: мозаика фактов из истории первопроходцев
Кто такие «своеуженники», русский мат от «авачинских мужиков» и многое другое
Наш ответ корсарам и флибустьерам: «покрученники» и «своеуженники»
Сибирские воеводы XVII века не получали жалованья. То есть все «служилые люди» (городовые казаки, стрельцы, подьячие и т. п.), находившиеся под их началом, жалованье от государства получали, и деньгами, и хлебом. А сам воевода был, как в том анекдоте – «выдали пистолет и крутись, как хочешь». Притом государство ещё и строго запрещало сибирским воеводам заниматься какой-либо коммерцией и торговлей!
Понятно, что в сибирских далях эти государственные требования нарушались – воеводы и приторговывали втихую, и с купцами тайно дела вели, и вообще пускались во все тяжкие. Понятно, что ещё большим источником воеводских доходов была коррупция и перегибы при сборе ясака, налога мехами. Но в любом случае – воеводская коммерция была абсолютно незаконна, а налоговые перегибы имели пределы, ибо вели к жалобам и бунтам «ясачных инородцев», что считалось страшным косяком в воеводской службе. При этом жалованья, напомню, воевода не получает!
И вот в таких условиях, у первых русских воевод Сибири XVII века оставался только один легальный способ обогащения – «объясачивание» новых инородцев на новых землях! Ибо трофеи при завоевании новых территорий, они же награбленная добыча – это святое… Плюс обязательные денежные награды от царя за «приискание» новых «землиц».
Теперь понятно, какой была одна из главных причин того, что сибирские первопроходцы столь активно бежали «встречь солнцу», всего за век освоив шесть тысяч вёрст от Урала до Камчатки?..
То есть прямой материальный интерес идти «встречь солнцу» в Сибири XVII века был абсолютно у всех, снизу доверху – от последнего «охочего казака» до царского воеводы, предусмотрительно лишённого царём жалованья.
Яркий пример тому – первая русская попытка присоединить к России берега Амура. Помимо жажды «охочих казаков» и самого Ерофея Хабарова разжиться добычей, там был и прямой материальный интерес якутского воеводы Дмитрия Францбекова («православного ливонского немца из рыцарских людей» – по определению документов тех лет, ведь изначально он не Францбеков, а Fahrensbach). Именно Францбеков из личных средств внёс основную сумму денег – 2900 рублей – на снаряжение экспедиции Хабарова, с условием, что тот вернёт всё потом в полуторном размере. Хабарову даже пришлось написать завещание, что всё его имущество в случае смерти отходит воеводе Францбекову.
