Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть Вторая - Алексей Хренов
Два выстрела разорвали ночную тишину. Пули пролетели так близко, что Лёха почувствовал, как воздух обжигает лицо. Он ринулся к каминной трубе, прячась за ней, а затем осторожно выглянул из укрытия, стараясь разглядеть врага.
Но темнота испанской ночи была слишком плотной, чтобы позволить увидеть что-то ясно. Лёха медленно выдохнул, держа палец на спусковом крючке.
Спиной чувствовались холодные шершавые кирпичи.
— Давай, сука, шевельнись, — прошептал он себе под нос, готовясь к новому движению.
Стрелявший вдруг рванул вбок, пробежав несколько метров по крыше, и Лёха, улучив момент, выскочил из укрытия. Три выстрела разорвали тишину ночи. Одна пуля угодила в черепицу, расколов её с громким треском, другая рикошетом ушла в сторону, третья — почти задела тень, мелькнувшую на краю крыши.
— Стой, козёл фашистский! — крикнул Лёха, но стрелявший уже исчезал в темноте.
Он прыгнул следом, приземлившись на соседнюю крышу, и тут же побежал, чувствуя, как черепица предательски скользит под ботинками. Впереди мелькнула фигура. Стрелявший спрыгнул вниз, зацепившись за балкон, и исчез в переулке.
Лёха подбежал к краю, остановился и, тяжело дыша, осмотрел переулок. Пусто. Только слабый свет от брошенного фонаря, который теперь лениво мигал на крыше, напоминал о происходящем.
— Чёрт… Ушёл, — выдохнул Лёха, убирая пистолет в кобуру и выключил фонарь.
Он спустился вниз по пожарной лестницы и пошёл, как ему показалось к порту, оглядывая улочки. Всё вокруг было так же тихо и безмятежно. Зловещее ощущение, что противник где-то рядом, не покидало его.
— Ну ничего, тварь, мы ещё встретимся, — пробормотал он, снова доставая из кармана ту самую не закуренную сигариллу.
И на этот раз Лёха, наконец, дал себе пару секунд покоя, чтобы чиркнуть спичкой и сделать глубокую затяжку.
Случайно выйдя из лабиринта переулков к прямо клубу, Лёха наткнулся на безобразную сцену у самого входа. Исабелла, которую он уже успел узнать достаточно хорошо, молча и отчаянно отбивалась от навязчивого хлыща. Тот грубо тянул её за руку, не обращая внимания на протесты. Следом из клуба вывалилась компания франтоватых молодых людей в изрядном подпитии. Смешки и выкрики, явно рассчитанные на подзадоривание хлыща, сыпались один за другим:
— Тащи её, Хосе, тащи! Ну чего ты медлишь!
Лёха остановился на секунду, поморщился и, сплюнув в сторону, пробормотал:
— Что такое не везёт, и как с этим бороться…
Решительно направившись к компании, он спокойно произнёс:
— Отпусти её!
Хлыщ обернулся, смерил Лёху взглядом и, пьяно захохотав, выкрикнул:
— А то что? Нет! Твоя шлюха? Пойдёт с нами!
Смех и одобрительные выкрики его друзей заполнили улицу.
Исабелла, заметив Лёху, резко выдёрнула руку из хватки хлыща и, не раздумывая, с размаху врезала ему ногой между ног. Тот согнулся пополам, завизжал на высокой ноте, и рухнул на землю.
— Бежим! — взвизгнула Исабелла, рванув к Лёхе, схватила его за руку и потянула за собой.
Оглушённый внезапной атакой и криками толпы, Лёха машинально рванул за ней. Пьяная компания, осознав, что происходит, с радостными воплями бросилась в погоню.
Проплутав пару переулков, Лёха понял, что убежать просто так не получится.
Он резко остановился,
Впечатав молодое горячее женское тело в лёгком сарафане в стену очередного переулка он закрыл его своим и выдернул Браунинг.
Влетевший в переулок первый преследователь даже не успел осознать, что произошло, когда получил удар стволом пистолета прямо в лицо. Второй, натолкнувшись взглядом на наведённый ствол, застыл, а затем, подняв руки, медленно отступил назад.
— Проваливайте отсюда, — рявкнул Лёха так, что голос эхом разнёсся по переулку. — Или есть герои, желающие сдохнуть?
Толпа замерла в нерешительности, затем, обменявшись короткими взглядами, начала отступать, осыпая проклятиями Лёху и Исабеллу. Наконец они скрылись из виду, оставив переулок в напряжённой тишине.
Лёха опустил пистолет, прижал дрожащую Исабеллу к себе и начал тихо шептать что-то успокаивающее. Внезапно он почувствовал, как её тело сильнее прижалось к нему, а через мгновение осознал, что упирается в неё своей весьма выдающейся частью.
Исабелла подняла голову, её огромные чёрные глаза встретились с его. Она обняла его одной рукой, а другую ловко запустила ему в штаны, заставив замереть, чтобы не упустить контроль над ситуацией, и с хитрой улыбкой прошептала:
— Поехали ко мне!
Самый конец апреля 1937 года. Пригороды Сантандера.
Если с Наденькой он занимался любовью, вкладывая душу в каждое касание, то с испанской красоткой подход был совершенно иной. Лёха её драл.
— Принцесса, говоришь? Ну, Изя, держись, — усмехнулся Лёха, ловко поставив её на четвереньки.
— За Сталинград! — бодро объявил он, задирая её юбку с энергией бойца на передовой.
Прошло сорок минут. Диван скрипел в унисон с мыслями Лёхи, который теперь совсем иначе смотрел на происходящее.
— Не! Это был точно самолёт, с фарой на посадку заходил, — радостно билась непослушная мысль, влетевшая в его сознание так же внезапно, как и упавшая звезда.
В два часа ночи, пользуясь моментом, Лёха тихонько поднялся с кровати и, пройдя к телефону в квартире Исабеллы, разбудил сонную телефонистку. Долгие гудки, раздражённый голос на линии, и, наконец, он дозвонился до аэродрома.
— Небо затянуто тучами, полоса раскисла, — сообщил дежурный. — Полётов до обеда не будет.
— Отлично, — подумал Лёха, предупредив о своём отсутствии до обеда. Он повесил трубку и вернулся в спальню, где сладко спала Исабелла, свернувшись клубочком под тонким одеялом.
— Ахули, — философски изрёк Лёха, залезая обратно под одеяло. Лёгким движением он развернул красавицу к себе нужными частями тела.
— Сталинхаад! «Фойя, пэро но деспьертэс,» — пробормотала Исабелла, не открывая глаз, поудобнее прогибая спину.
Лёха хмыкнул, переваривая услышанное.
— «Будешь трахать, не буди!» — сделал он себе вольный перевод с широкой ухмылкой. — Уж извини, этого я тебе точно не пообещаю!
Наутро товарищи на аэродроме с удивлением наблюдали сияющего Лёху, вылезающего из маленького голубенького кабриолета в чистом, выглаженном обмундировании, еще и сидящая за рулём автомобилистка нежно чмокнула его прямо в губы.
— Хренов! Ты сам помятый и с синяками под глазами, словно после пьянки, а обмундирование выглажено, как на парад! Ты что, в прачечной ночевал, что ли? — спросил Остряков, с любопытством и лёгкой завистью разглядывая его.
Лёха лишь хмыкнул и, поправив ремень, подмигнул:
— Вроде того! В стиральной машине всю ночь кувыркался!
Самый конец апреля 1937 года. Аэродром Ла Альберисия, пригород Сантандера.
И вот через неделю пребывания в гостеприимной Астурии, утром, не успев закончить завтрак, лётчики были
