Поцелуй негодяя - Пётр Самотарж
– Формальности я понимаю, – успокоил его бывалый холостяк. – Ты мне объясни внутренний механизм.
– Какой еще механизм? С каких пор тебя на глупые вопросы потянуло?
– Почему же глупые? Ты не ругайся, а объясни. Я вот давно с женщинами якшаюсь, и ни на одной ни разу не захотел жениться. Какая кнопка у тебя сработала, когда ты сунул шею в ярмо?
– Какое еще ярмо? Причем здесь шея и ярмо? Нельзя же всю жизнь бабочкой порхать. Надо и взрослеть когда-нибудь – лучше рано, чем поздно.
– То есть, просто женился ради женитьбы, чтобы холостым не остаться? И что значит – лучше рано? Ты завидуешь бедолаге, которого Лена захомутала?
– Завидовать – плохое слово. Я их обоих понимаю.
– А я отлично понимаю его, а вот ее – никак. Может, ты сможешь объяснить, зачем он ей понадобился?
– Ты бы предпочел всю оставшуюся жизнь встречаться с ней по утрам и вечерам на кухне, никак не продвигаясь вперед?
– Куда вперед?
– Навстречу друг другу.
– Куда навстречу? По-твоему, она имела ко мне интерес?
– Разумеется. Странно с твоей стороны задавать вопросы старшеклассника.
– Почему старшеклассника? Зачем она от меня пряталась?
– Видимо, рассчитывала дождаться от тебя проявления чувств.
– Каких еще чувств? Мы с ней переспали через несколько часов после знакомства.
– Вот именно. Мог бы обратить на нее больше внимания.
– Почему вдруг я?
– Кто же еще? Я женат.
– Какое там женат! Тебе уже недолго осталось.
– Не каркай. В любом случае, женщины не воспринимают меня свободным. А тебя за пять километров видно.
– И зачем же я, по-твоему, понадобился Лене?
– Ты что, маленький?
– Нет, я о другом. Чего такого привлекательного она во мне разглядела?
– Откуда я знаю? Думаю, она и сама не имеет ни малейшего представления.
– Хочешь сказать, выбор делается по указке свыше?
– Это называется велением чувств.
Мишка поправил очки с видом оскорбленного достоинства и демонстративно не смотрел на Воронцова, будто бы разглядев где-то выше и левее головы собеседника нечто интересное и требующее немедленного пристального внимания. В глубине души он действительно завидовал беззаботному приятелю вообще и его безответственной личной жизни в частности.
С некоторых пор необходимость непременно хранить верность жене стала угнетать сознание начинающего семьянина и отравлять восприятие мира во всех его живописных красках. Тем не менее, расставание с супругой в его планы не входило, он только глупо надеялся как-нибудь наладить отношения с ней, не отказываясь от приятных экспериментов на стороне. Задумываясь время от времени над своими неосуществимыми планами, Мишка волей-неволей перед самим собой признавал очевидное, но острое желание сохранить статус-кво навечно заставляло его производить редкие вялые телодвижения в защиту себя перед лицом обозленного женского эго. Однажды, пытаясь в очередной раз спасти безвозвратно потерянное, Мишка встретился с женой в скромном ресторанчике и за бокалом вина принялся втолковывать ей прописные истины о безусловной ценности детей для семьи и необходимости для детей иметь обоих родителей.
– Родителей? – холодно переспросила обманутая жена, нервно постукивая вилкой по скатерти. – Это ты-то родитель?
– Разумеется, – осторожно подтвердил очевидное Мишка и замер, ожидая от своей визави неприятных открытий из их общего семейного прошлого.
– Ты не родитель. Ты бы предпочел обойтись без наших пацанов – они ведь тебя сковывают. Смотришь все время на своего Воронцова, который всю жизнь болтается, как цветок в проруби, и завидуешь. Для тебя забота о них – в тягость.
– Нет, с чего ты взяла?
– Видела много раз. Если когда и сидел с больным ребенком, то мысленно проклиная несчастную судьбу и мечтая поскорее дорваться до футбола по телевизору.
– Как ты можешь знать?
– Я ведь все видела. Думаешь, твои страдания нельзя заметить со стороны? И не мечтай. Ты у меня весь, как на ладони. Но я думала – ладно, мужик есть мужик, много с него не возьмешь. Деньги приносит, не пьет, в постели не отлынивает, иногда даже может пожертвовать телевизором ради детей, пусть и скрепя сердце. Вроде старается не превратиться в полного подонка, понимает разницу между достойным и неприличным. И потом ты вдруг устраиваешь свое эротическое шоу, да еще и ждешь от меня понимания! Ты совсем больной?
Мишка ожидал от жены некоторого охлаждения эмоций после своего разоблачения и теперь чуть смутился, попав в вихрь прежнего буйства.
– Впал в свальный грех и думает, будто искупает им прошлые подвиги! Нет, вы посмотрите на него! – кричала жена, смутив бедолагу почти до слез.
– Какой еще свальный грех, что ты несешь? – попробовал он возразить, быстро теряя надежду на улаживание жизненных неурядиц посредством легковесного с ними обращения.
– Смотрите на него, дурачком прикидывается! Ты за кого меня держишь, скажи?
– За кого, за кого! За жену, за кого же еще!
– За жену? Ну давай, расскажи теперь, как думаешь обо мне, когда спишь со своими потаскушками!
– Я сейчас сплю с подушкой, – робко объяснил Мишка, не всегда в разговорах с супругой бывший столь же честен.
– Ну конечно, с подушкой! Попеременно с Воронцовым. Или как вы там устраиваетесь – вчетвером одновременно?
– Ты с ума сошла?
– Разумеется, с ума сошла я. А ты просто на старости лет решил попробовать шведскую семью. Может, вы и мальчишку там в компанию приглашаете?
В ресторанной полутьме фигуры людей зашевелились активнее прежнего, в тусклом свете возникали обращенные к спорящим заинтересованные и раздраженные физиономии. Официант подбежал мелкими шажками, лавируя среди столиков и выговорил вполголоса с отточенно корректной интонацией:
– Господа, вы беспокоите наших гостей.
Мишка поднял на него взгляд – бессмысленный, поскольку думал об очень отвлеченных проблемах и совершенно забыл об окружающих его жизненных реалиях.
– Видишь, ты даже посторонним людям надоел! – надрывно крикнула обездоленная жена, на которую официант как раз и смотрел с особой пристальностью. Человек, призванный обслуживать, обязан хранить душевное спокойствие в самых отчаянных публичных положениях, но в данном случае он, заморозив на лице фальшиво доброжелательную полуулыбку, принялся в мыслях формулировать текст обращения за помощью к охраннику. Тот не любил вмешиваться в сложную ткань общественных отношений и не раз сурово карал официантов, посмевших обеспокоить его без достаточных оснований. Молча сидел часами в тесной каморке вблизи парадного входа и читал бесконечные газеты с объемными спортивными разделами, либо полностью спорту посвященные.
– Пожалуйста, потише, – настойчиво и без улыбки сказал официант, чуть наклонившись над столиком скандальных посетителей.
– Послушайте, что вы к нам пристали? – сорвался на невиновном Мишка, желавший поскорее перевернуть новую скучную страницу своей незадавшейся жизни. – Найдите какого-нибудь алкоголика и призывайте его к порядку. В конце концов, мы просто разговариваем!
– Простите, но вы разговариваете слишком громко, – повысил
