Поцелуй негодяя - Пётр Самотарж
В его голове сами собой сооружались некие логические конструкции, о которых он никому не рассказывал, поскольку боялся испортить свой образ. Почему именно этим летом в его полупустой квартире собрались отовсюду изгнанные люди, и почему они не задержались здесь надолго? Почему Вера с Петькой пришли первыми, но до сих пор не ушли? Зависит в этой истории хоть что-нибудь от него, или события текут по заранее условленному руслу, повинуясь чьей-то незримой и неосязаемой воле? Почему он встретил Веру на улице и почему не прошел мимо, хотя до сих пор не мог объяснить сам себе причину внезапно сделанного им предложения? Мысли толкались в голове, мешали друг другу и лишали Воронцова покоя, заставляя не спать порой ночи напролет. Иногда на него словно обрушивалась холодная волна, он трясся от мерзкого озноба и объяснял случившееся злым роком. Простых совпадений не могло случиться так много, в одном месте, с одним человеком. В конце концов, к нему в кабинет тихо вошла Вера и встала в смиренной позе прямо перед его креслом.
– Не работаешь? – просто спросила она.
– Нет, думаю, – буркнул Воронцов.
– О чем?
– О всяком.
– Надеюсь, не о нас с тобой?
– Почему надеешься?
– Потому что невооруженным взглядом видно: мысли тебя угнетают.
– Почему угнетают? – встревоженно шевельнулся Воронцов и впервые перевел взгляд с потолка на собеседницу. – Так… Серьезные просто мысли, взрослые.
– Даже так? Поди ж ты! Взрослые… Поздравляю тебя.
– С чем поздравляешь?
– Ну как же! Взрослые мысли в голову пришли и никак уходить не ходят.
– Ты надо мной смеешься?
– Почему? Подшучиваю просто. Нельзя иметь настолько болезненное самолюбие.
– Обыкновенное у меня самолюбие, вовсе не болезненное. Все не любят становиться объектом насмешек.
– Хорошо, хорошо, обыкновенное. У меня к тебе есть вопрос, взрослый человек. Ответишь?
– Конечно, отвечу.
– Точно?
– Точно. Насколько смогу. Я ведь не знаю, о чем ты хочешь спросишь. Может, я не смогу ответить точно.
– Может, и не сможешь. А может, ты об этом и думаешь все последние дни. Глядишь, что-нибудь и надумал .
– Ладно, спрашивай уже.
– Спрашиваю: почему ты тогда остановился, на улице? Почему мимо не прошел? Почему впустил к себе незнакомых людей?
– По-моему, твои вопросы припоздали.
– А по-моему, в самый раз. Ты не увиливай, обещал ответить.
– Обещал, но сам не знаю ответов.
– Как это – не знаешь?
– Вот так, не знаю, и все тут. Ткнуло что-то под ложечку, и остановился. На улице ведь никого больше не было. Если бы кругом стояла толпа, я бы на вас и не посмотрел – чего только не случается на улице. На все оглядываться – голова отвинтится.
– Значит, во всем утро виновато?
– Почему виновато? Я – не пострадавший, ты – не преступница. Утро можно только поблагодарить.
– Ты хочешь остаться с нами? – быстро спросила Вера, и в конце фразы ее голос чуть дрогнул.
– Хочу, – выдавил Воронцов после коротенькой, но многозначительной паузы.
– Чтобы все осталось так же, как сейчас, только мы с тобой переедем в спальню, а Петьку выселим в гостиную?
– Нет, зачем, – протянул Воронцов после гораздо более длинной и значительной паузы. – Лучше по-взрослому.
Вера уселась на подлокотник кресла и низко склонилась над его обитателем, заглянув в растерянные глаза:
– Хочешь лишить невинности свой паспорт?
– Д-да, – неубедительно мотнул головой Воронцов.
– Язык твоего тела сейчас тебе же и противоречит.
– С чего ты взяла?
– Вижу. Я ведь не слепая. Ты не тяготись тем поцелуем – он для меня ничего не значит.
– Ничего? – потерянно проговорил Воронцов.
– Абсолютно. По-взрослому, так по-взрослому. Подумаешь, поцелуй! Вот с Леной у тебя все получилось по-взрослому.
– Опять смеешься?
– Да нет, говорю очевидные вещи. Не станешь же ты утверждать, что у вас с ней случилась только детская шалость?
– Почему не стану?
– Потому что я жду от тебя солидности. Ты ведь не считаешь близость пустяковым приключением?
Воронцов пристально вглядывался в невозмутимое лицо Веры и никак не мог обнаружить в нем признаки шутливого настроя.
– По-всякому случается, – нерешительно ответил он, смущенно отводя взгляд. – И она здесь со мной согласна, раз приехала ко мне домой в первый же вечер.
– И ты, конечно, обрадовался?
– Конечно. А кто бы на моем месте расстроился? Лена – особа занятная.
– Занятная, говоришь?
– Занятная. И вообще, привлекательная.
– Почему же ты ее бросил?
– Я ее не бросал.
– Как это? Ты не забыл, я ведь тоже здесь живу и все вижу.
– Говорю же, не бросал. Бросить можно только то, что подобрал.
– А ты никогда не обращал на нее ни малейшего внимания, – ехидно сложила губки бантиком Вера.
– Я ее не подбирал. И никаких предложений не делал, кроме одного – перепихнуться без обязательств.
– То есть, шлюхе – соответствующая смерть?
– Зачем же приплетать смерть туда, где ей и не пахнет.
– Как же не пахнет? В душе она уже умерла.
– И виноват в этом я?
– Ну не я же. Обвел девку вокруг пальца, и еще строишь из себя оскорбленную невинность.
– Когда я ее обвел?
– Когда принял к себе жить.
– Я ее не принимал, ты с ней разговаривала.
– А ты был всей душой против, но оставил свои несоответствующие мысли при себе.
– Не так уж и против, просто неудобно показалось. Бесприютный человек пришел, у меня уже поселилась целая бригада, а ей я вдруг откажу. Выглядит очень целенаправленно, будто у меня именно к ней некая неприязнь.
– Вот здесь ты и совершил преступление. Сказал бы твердое «нет», она вернулась бы к родителям, и никто из нас о ней бы не вспомнил. Нельзя играть в кошки-мышки с человеком, за которым гонится свора борзых собак – у него есть более неотложные дела, чем общение с твоей священной особой.
– Зачем приплетать священную особу? Я никогда не строил из себя цацу.
– Конечно! Ты просто прикидываешься нормальным мужиком, а когда женщина пытается к тебе прильнуть, ты отталкиваешь ее двумя руками и бормочешь всякие глупости о своей непригодности для семейной жизни.
– Что значит «прикидываюсь»? Почему прикидываюсь? Я никогда никого не обманывал, и ты это знаешь.
– Никогда никого? Так уверенно говорят о своей честности только лжецы.
Вера продолжала сидеть на мягком подлокотнике кресла, удобно закинув на него ногу и облокотившись на высокую спинку. Пальцами левой руки она касалась головы Воронцова, правой упиралась в
