Культивация зельевара - Макс Крынов
Активирую теневую печать, оставленную на кладбище.
Враг уже ждет. На этот раз никакого замешательства, никакой паники: Лауд и оставшиеся практики стоят плечом к плечу, готовые встретить меня сплошной стеной атак. Едва я появляюсь, Лауд запускает в меня со своего клинка вихрь с огненными всполохами, обозначая мое местоположение. Другой солдат пускает в лицо очень быстрый огненный шар.
Уклоняюсь в последний миг — пламя плавит ледяной шлем, обжигает щеку и плечо, опаляя волосы. Сразу следом несется ледяное копье, за ним — несколько призрачных лезвий. Увернуться от всего невозможно, так что принимаю часть ударов на доспех. Лед трескается и валится с меня кусками, но я уже успеваю уйти с линии атаки.
Враги не дают передышки. Лауд ломает деревянный жетон, выкрикивает непонятное слово, и от него в мою сторону, расширяясь, летит ревущая волна пламени. Она не опаляет даже травы, но я чувствую чудовищный жар.
Пытаюсь телепортироваться, но не выходит. Секундное замешательство стоит мне инициативы — стена взрывается облаком огня, накрывая меня целиком.
Успеваю прикрыть лицо рукой — и тут же кричу от боли. Пламя мгновенно охватывает предплечье, жар проникает сквозь защиту, обжигая кожу и мышцы. Боль ослепляет.
Рефлекторно ухожу в тень, в двумерный мир, перемещаясь всего на несколько метров в сторону, и возвращаюсь обратно. Огонь с руки исчез, но боль остается — кожа краснющая, и спустя минуты наверняка покроется страшными волдырями. Пальцы едва слушаются. Правая рука почти бесполезна.
— Ублюдок ранен! Добить! — ревет Лауд, сжимая меч. — Загоняйте его в круг!
Теперь их атаки становятся слаженнее и опаснее. Практики уже поняли мои способности и теперь действуют осторожно: один за другим выпускают техники, не давая мне ни секунды на контратаку. Вокруг меня разлетаются куски льда и камней, воздух наполнен свистом и ревом пламени, сверканием молний и призрачных клинков.
Я вынужден уходить в оборону, сосредоточившись только на уклонении и защите. Левой рукой сложно удерживать копье, движения теряют точность и скорость. Враг чует слабость и стремится воспользоваться этим. Никаких «последних разговоров», никаких шансов. Ублюдки атакуют.
Лауд вновь разгоняется до невероятной скорости. Я едва успеваю отскочить назад, но его меч все равно оставляет глубокую царапину на груди, прорезая ледяную броню почти насквозь. «Почти».
Соберись, Китт! Если отступлю сейчас, то застать противника врасплох точно не смогу! А доберутся до Никифора, тот и до города доведет…
Наскребаю остатки сил и резко бью копьём в неосторожно подошедшего солдата — тот поспешил выполнить приказ командира окружить меня. Удар выходит малость неуклюжим — напитанный ледяной энергией наконечник копья сталкивается с мечом, по которому струится Ци. От столкновения артефактов раздается грохот и нас обоих отбрасывает назад.
Ноги вспахивают глубокую борозду во мху, но я не падаю. Противник же врезается спиной в старую ель; дерево жалобно скрипит.
Не давая ему опомниться, я мчусь вперёд, уворачиваюсь от выпада Лауда и наношу удар — наконечник пробивает подбородок мужчины и выходит из затылка, насаживая череп на древко оружия. Этого оказывается мало — практик явно пробудил регенерацию — вяло шевелится, пытается загребать руками мох, но я пускаю по копью волну льда. Голова солдата лопается изнутри.
Пять.
С удовольствием отдохнул бы — хватаю ртом воздух, которого отчаянно не хватает, но отдыхать не дадут. Лауд снова кричит приказы; его люди перестраиваются. Он сам бросается вперёд, окружённый вихрем огненной техники — воздух вокруг него исходит маревом от жара.
Я чувствую тяжесть в мышцах, дыхание сбивается; силы на исходе. Слишком быстрый бой, слишком интенсивный. Я к своему удивлению бьюсь с несколькими практиками и все еще жив. Спасибо усиливающим эликсирам.
Ещё немного, — твержу мысленно, пытаясь подбодрить себя. — Ещё немного.
— В кру-уг ублюдка, сукины дети! — воет Крайслер. — Сгною!
В круг так в круг.
Крайслерам хватило пары секунд моего отдыха, чтобы окружить меня.
На мгновение всё застыло. Даже Лауд замер чуть в стороне — потоки Ци двигались к нему для какой-то сложной техники. Вокруг него сгущался багровый свет, воздух дрожал от жара и напряжения. Солдаты тоже не теряли времени: их клинки засияли энергией, тела напряглись, готовясь нанести смертельный удар.
Я крепче сжал древко копья, чувствуя, как холодная энергия течёт из моих пальцев по рукояти. Потянулся глубоко внутрь себя, к опыту владения копьём, который никак не мог принадлежать юнцу, прожившему меньше двадцати лет. Преимущественно — чужому опыту.
Потанцуем.
И тело будто само пришло в движение.
Первый бросился вперёд с мечом, объятым пламенем; второй — чуть сбоку, сжимая короткие кинжалы, покрытые молниями. Я шагнул навстречу им, позволяя интуиции и опыту вести меня.
Копьё описало плавную дугу, отклоняя в сторону брошенный нож. Я двигался легко и свободно, будто на последнем поединке с Гусом.
Мечник ударил сверху вниз; шагаю чуть вправо, и пылающий клинок проносится мимо плеча. Разворачиваюсь на носке и бью древком в висок — хрустит кость, противник падает на землю.
Четыре.
Кинжалы вспыхнули ослепительной молнией. В грудь будто лошадь саданула копытом. Меня откинули обратно в центр круга, и уже не выпускали оттуда. Но и сделать ничего не могли.
Меня окружили опытные практики, но им не удавалось попасть. Даже с обожженной правой рукой, которая едва шевелилась, я превосходил каждого из них — пока я держал копье, я видел рисунок боя целиком. Каждая техника была для меня очевидна за мгновение до её применения: огненные шары пролетали мимо, оставляя обугленные кратеры; земляные пики вырастали там, где я стоял секунду назад; ледяные лезвия рассекали воздух впустую. Я уворачивался, позволяя противнику тратить силы и духовную энергию.
Против девятерых я не мог сражаться так умело. Против четырех я держался на равных.
— Довольно! — взревел Лауд Крайслер. — Сдохни уже наконец!
Шичжан выплеснул накопленную энергию в технике. Огромная волна багрового пламени взорвалась во все стороны, не щадя никого вокруг. Двое солдат закричали в ужасе и боли, их тела мгновенно превратились в пепел. Едва успеваю полностью закрыть льдом лицо, как удар настигает и меня — мир вертится бешеным вихрем огня и боли.
По доспеху снаружи стучит, будто я оказался в дробилке. Меня крутило, вертело и швыряло, срывая ледяные пласты доспеха — тот казался не прочнее бумаги, хотя задерживал мечи. Трещали ребра, руки пронзила жуткая боль.
Наконец тряска закончилась. Смешно, но единственным нетронутым и неповрежденным куском ледяного доспеха был наспех намороженный шлем.
Я заставил лед перед лицом разойтись.
Зрелище не удивило. Пока я летел, я сломал пару хилых
