Сергей Романов - Нищие
Старший лейтенант достал пачку "Явы", вытащил сигарету и отломал фильтр. * Боишься, что вену вскрою, начальник? - изобразила она на лице нечто вроде улыбки. * Кто тебя знает?
Маргарита вопросительно смотрела на инспектора, но тот и не думал ей что-то пояснять. По его лицу было видно лишь то, что он тяготится присутствием начальника отдела социальной защиты из окружной префектуры. Его можно было понять: бомжей в обезьяннике скопилась целая рота. И разбор мог затянуться надолго. Но Маргарита не обращала внимания на нервные вздохи инспектора и старалась вести с опустившейся женщиной задушевный разговор.
Когда старший лейтенант с мольбой в глазах посмотрел на вошедшего Бурдакова, тот сделал предупредительный жест рукой, пусть, мол, поговорит. И, обращаясь к Маргарите, пояснил: * Иногда сигаретный фильтр в руках задержанных может стать обыкновенным лезвием. Если его сдавить пальцами и поджечь, то, оплавляясь, бумага может стать такой же острой, как стекло.
Маргарита тепло посмотрела в его сторону и с благодарностью кивнула.
В коридоре раздался шум. Кто-то схватился за ручку двери с наружной стороны, и она распахнулась. Девушка лет восемнадцати вырывалась из рук сержанта: * Не пойду в эту вонючую камеру. Там полно бомжак...
Женщина вздрогнула, и её прорвало: * Все от нас отворачиваются. И не только вы, - она кивнула в сторону Маргариты, - меня даже последние пропойцы сторонятся. А задумывался кто-нибудь из вас над тем, что каждому дана жизнь, чтобы почувствовать себя человеком, а не валяться в подвале. * Кто вас так? - участливо спросила Маргарита под тяжелый вздох инспектора, которому, по всему было видно, надоело её сюсюканье.
Бомжиха жадно затянулась сигаретой, выпустила дым и, оценивающе посмотрев на Маргариту - насколько откровенна её жалость? - решила поделиться своим горем. * Били меня сильно. Такие же бродяги. Особенно, помню, зверствовал Аркашка. То руку перебьет, то со всего размаха бутылкой по голове. Боли не чувствовала. Может, оттого, что драки по пьянке происходили. А может, потому, что любила его. Какой-никакой, а мужик. Я его понимала. Всю жизнь маялся без женской ласки, заботы. А кому из мужиков не хочется покапризничать? Принесешь вместо "Тройного" другой одеколон, он сразу с кулаками...
Она затянулась и, оглядев присутствующих, спросила: * Задерживаю я вас, начальники?
Маргарита просяще посмотрела на Бурдакова - пусть, мол, выговорится. * Инспектор, - обратился Бурдаков к старшему лейтенанту, - Стельнов на задание уехал, кабинет свободный. Можете расположиться в нем и работать с бездомным контингентом. * Спасибо, Михаил Иванович, - поблагодарила Белякова за услугу, когда инспектор, собрав свои бумаги, вышел и опять перевела участливый взгляд на задержанную: - Продолжайте, я вас слушаю. * А вы-то кто будете, дамочка? - спросила бомжиха. * Я из отдела социальной помощи. * А-а-а, - протянула бомжиха, - важная персона. Стало быть, воспитывать меня будете. Но прежде чем воспитывать опустившихся, надо людям создать условия для жизни. Не такие скотские. Вот нам летом хорошо жилось. У нас на Лосинке землянка была. Лес, простор. Плохо, когда дождь. Но мы одежду в целлофан прятали. Утречком на дачу бегала. Их много вокруг. Лучка нарвешь, огурчиков. Торговала овощем на Лосиноостровской. Народ доволен, быстро все раскупалось: очень дешево продавала. Весной с могилок цветы собирала. Женщина какая-то сильно меня побила. Там её бабушка лежала. Расплакалась, то ли цветы ей жалко, то ли бабушку... К чему, спрашивается, покойнице цветы? А я бы хлебушка купила. Ведь, бывало, и кору от деревьев варили и грызли. Не столько от голода, сколько от тоски и безысходности.
Она тяжело вздохнула и загасила в пепельнице сигарету.
Честно сказать, Бурдаков никогда не слушал откровений от потерявших себя в жизни людей. Не то, чтобы брезговал, просто деловая круговерть не позволяла выкроить для этого времени. Да и он не выдачей гуманитарной помощи занимался, а отловом бандитов и преступников. Он бы и сейчас занялся делом, но ему так хотелось побыть с Маргаритой, пусть даже в присутствии жалующейся на жизнь бомжихи. Он расстегнул китель, показалось, что в кабинете слишком жарко, положил как школьник руки на стол, втянул голову в плечи и, изредка поглядывая на Маргариту, слушал. * Однажды хотела покончить с такой жизнью и повеситься. Но собачонка, которая жила со мной в землянке, удержала. Положит, бывало, голову у меня на коленях, и сопит от удовольствия. Как человек, только очень добрый. И я подумала тогда, что и нас, людей, как и собак, бездомными считают. А ведь бродяжничество, ох, как надоедает. Хочется приносить кому-то пользу, делать приятное. Пусть даже гавкать, охранять хозяйское добро. Потому и я стала по белу свету скитаться, когда поняла, что никому не нужна. Пустоцвет. А чем же я, извините дамочка, виновата, если меня, будто ту собачонку, выгнали из дома?
Она беззвучно заплакала. Маргарита поискала глазами графин с водой и, увидев его на подоконнике, взяла и наполнила стакан до краев. * Выпейте и успокойтесь.
Бомжиха дрожащей рукой взяла стакан, пролив чуть ли не половину содержимого себе на колени и, выпив, немного успокоилась. * Почему вас выгнали? - спросила Белякова.
Но женщина не ответила на конкретно поставленный вопрос. * Я ведь двадцать лет на "Москвиче" отработала. Честно, добросовестно. Грамоты были, благодарности. Потом умер от рака муж. Еще раньше погиб сын в Афганистане. Начала с рюмочки... До этого и вкуса водки не знала. Разве будешь от хорошей жизни пить? А на заводе, когда начали в рынок входить, пошли скандалы, простои. Оказалось, что никому наши "Москвичи" не нужны. Люди русским машинам стали предпочитать иномарки. А я уже последние деньги пропивала. И никто не подошел, не поинтересовался - что у меня на душе. Только и слышала: "Глядите, Шурка опять поддала. Совсем опустилась..." А у меня пред глазами лицо мужа, которому я даже памятник не могла поставить. Зарплату-то не платили. Выпью стопарик, закрою глаза, а он мне говорит: "Держись, Шура, я ж не виноват..."
Она закрыла глаза ладонями и сильно разрыдалась.
Маргарита, отвернувшись к стене, глубоко вздохнула. Бурдаков встал и открыл ящик стола, за которым сидел инспектор. Обнаружив там распечатанную пачку "Явы", он достал сигарету и протянул её женщине. Он не стал обрывать фильтр, словно забыв о всяких предосторожностях. Та взяла сигарету, продолжала рассказывать: * Россия стала такой, что никому уже чужое горе не интересно. Наоборот, если плохо, то стараются ещё хуже сделать. Кто её знает, возможно, все от такой жизни и стали злыми... Нашла на заводе таких же, как я, бедолаг, вместе пили, выслушивали друг друга, сочувствовали. В общем, меня выгнали с работы и из квартиры. Она служебной была. Выходит, за два десятка лет честной работы на квартиру я и не заработала...
Она, наконец, сама взяла со стола спички и, оторвав фильтр, подкурила сигарету. Выпустив дым, подняла глаза на Маргариту и пристально посмотрела ей в лицо: * Где ты раньше была? Я обегала сотни всяких благотворительных фондов и служб. И везде меня выслушают, сделают жалостливые лица, и на том делу конец. Я-то, воспитанная на советской эпохе, думала, что плохих, безучастных к чужому горю людей мало, а оказалось - очень много. И все поступают одинаково. Лежала как-то обессиленная на Ярославском вокзале. Несколько дней не ела, ноги от бродячей жизни стали, как тумбы. Вижу подходит мужчина, солидный, в шляпе и галстуке. Расспросил о жизни, голос мягкий, видно, жалко стало чужую боль. А солнце жарит, просто спасу нет. За целый день глоточка воды не испила. Попросила газировочки принести. Тут автобус. Мужчина стал извиняться: спешу в институт, лекцию читать. И сунул мне мятую тысячу. От этого, наверное, и появилась к людям злость, даже презрение. Ко всем. И потом, когда лезешь к кому-то в карман или тащишь у кого-то чемодан, то уже не думаешь, у какого человека стащила - доброго или злого... Раньше я боялась людям в глаза смотреть, стыдно было. Но стыд пропал быстро. Когда потеряла последнюю каплю человеческого достоинства.
Около месяца жила на вокзале, когда выгнали из квартиры, я тогда ещё на что-то надеялась. Никто даже и не думал, что со мной случились неприятности. Чисто одета, вымыта. Тут меня впервые и арестовали. Проверяли документы, а паспорта не оказалось. Потеряла где-то. Наручники надели. Я сопротивлялась. Это было мое первое настоящее унижение...
Бурдаков заерзал на стуле и покраснел. Он видел, как укоризненно посмотрела на него Маргарита, и подумал о том, что и она теперь готова причислять всех работников милиции к людям бездушным и черствым. Но что он мог сказать тем, кто не был посвящен в их трудности работы. Может быть, многие и готовы были поверить на слово тем людям, которых приходилось задерживать для проверки документов. Но сколько было случаев, когда на постового в это время наставляли ствол. Нет, он был не согласен с осуждением милиционеров, когда они при задержании пользовались наручниками. В криминальной России это был способ самообороны. * Ну, а дальше? - словно торопила Маргарита. * А дальше, как у всех. Привезли в приемник-распределеитель. Думала посадят в нормальную комнату. Но подводят к железной двери с огромным замком. Такую видела только в сказке "Золотой ключик". Впихнули в камеру. Одни доски с тараканами. Отказалась ложиться. Всю ночь стояла - поверишь?
