Мы здесь живьём. Стихи и две поэмы - Анна Николаевна Ревякина

И до взморья отсюда добраться – две сотни гривен

по наезженной трассе, не так ли, – знакомая блажь?

Но ведь ты здесь родился, а значит, не будь наивен,

эта степь – твоё личное море, твой дикий пляж.

Под обветренной кожей, под веками, в подреберье

море плещется, как живое, – искрит янтарь.

Это море – твоя свобода, твой дом, твой берег,

оберег твой, твоя история и печаль.

Знаешь, Господи, это счастье, что так привычно

из окна наблюдать, как морем вскипает степь

и плывут облака – вон одно, словно ключ скрипичный,

и так хочется каждое облако рассмотреть…

Каждый камень под ярким солнцем играет светом,

преломляет луч, так хлеб преломляешь ты

с самым близким, твоим, проверенным человеком,

с тем, кто знает тебя до точек и запятых…

С тем, кто тоже почувствовал море однажды кожей,

на безморье иные смыслы, иные ветры, иное дно.

Город мой. Будь. Пожалуйста. Осторожен.

Мой степной чёрнокаменный Город До.

2014 год, Донецк

«На войне не отыщешь ангела – жодного…»

На войне не отыщешь ангела – жодного.

То куди подівалися янголи? Холодно

на морозном ветру стоять, и молиться Господу,

и глядеть, как на белом снегу возникают оспины.

Подари мне цветы – живые, а не железные,

и не надо, прошу тебя, плакать и соболезновать,

просто дай мне возможность выжить и не отчаяться,

разреши мне проснуться в спальне. Не в усыпальнице.

Я прощу тебя. Я прошу тебя, стань мне Родиной,

только ты всё глядишь на оспины, как на родинки,

говоришь: «Потерпи, и услышишь ангелов».

Но они не поют, а глядят, затаив дыхание,

как в мучительном небе цветы расцветают дикие —

ядовитые гиацинты да траурные гвоздики.

2014 год, Донецк

«в небе над нашим Донецком…»

в небе над нашим Донецком

цветут цветы

гиацинты

гвоздики

пионы

в небе над нашим Донецком

кровавый закат

в окнах домов Донецка

иконы

чтобы не прилетело

чтобы никто не погиб

только бы наступило утро

оно вечера мудренее

страшно

это когда

гиацинт вершит геноцид

а всё остальное

свет мой

наш город преодолеет

2017 год, Донецк

Сара

Моя Сара не носит туфель на низком ходу,

и на каждое слово у неё то байка, то присказка.

С ювелирной точностью Сара предсказывает судьбу,

и судьба эта непременно в затылок выстрелит.

Сара кольца снимает и раскладывает Таро,

у неё на груди под крестиком бьются голуби,

есть в цыганском сердце потайное – двойное дно,

за семью замками, за десятью щеколдами.

К моей Саре приходят люди со всех сторон,

они все на ладошках приносят для Сары тайное.

Сара знает о каждом всё – от любовниц до похорон,

ведь на то оно и дано, мастерство гадальное.

Сара в чёрном, моя Сара, как ночь, черна,

поправляет платьице и глядится в зеркальце.

Сара знает цену себе, и цена эта высока,

ровно столько бездетные отдают за первенца.

Моя Сара и мне гадает в степной глуши,

я прошу немного, о тебе лишь спрашиваю.

Только Сара в ответ молчит, и с моей души

облетают листья под кружевной рубашкою.

2014 год, Донецк

«На цыганском посёлке детство всегда босоногое…»

На цыганском посёлке детство всегда босоногое.

Эти танцы в пыли и гадания до утра…

У цыганок моих чернобровых губы вишнёвые,

у цыганок моих в тонких пальцах алые веера.

До сих пор, если путь мой лежит мимо их поселения,

я музы́ку делаю тише, чтобы услышать коней.

Запряжённые кони цыган в повозочки трёхлинейные,

бесконечное небо цыган – держателей голубей.

И мальчишки гурьбой, и девчонки в звенящих браслетах.

Всё кружится, и пыль застилает глаза.

И они надо мною смеются, я странно одета,

а ещё у меня в рукаве не найдёшь ни туза,

ни валета червонного. Я приезжаю к ним в гости,

и они меня под руки дружно подводят к столу.

И мне люб этот дикий степной необузданный пёстрый

беспокойный народ, презирающий кабалу.

Все свободны у них, от чумазых детей до барона.

От макушек под солнцем до стоп на линялой траве.

От взмывающих юбок до роз полусонных бутонов.

Я один из них спрячу на счастье в своём рукаве.

2023 год, Москва

«Когда падёт режим…»

Когда падёт режим,

мы тоже побежим.

Ты навсегда, а я

вернусь и буду верить!

Хрустальная страна

за каменною дверью,

но будет и окно,

в котором далеко,

насколько хватит глаза —

разбитая Green Plaza.

Под водами реки

ушедшие полки,

и тоненький мальчонка

стоит на берегу.

И белая пелёнка,

как флаг, на злом ветру.

Обычная пелёнка.

Кого б запеленать?

Как страшно: нет ребёнка,

осталась мать.

2015 год, Донецк

«Кто читает все эти чёртовы сводки?…»

Кто читает все эти чёртовы сводки?

Налей мне водки, промой мои раны,

мы с тобой в подвале сидим, как в подводной лодке,

имени русой Марии, имени плачущей Анны.

Наша лампа-лампочка, наша маленькая лампада,

жёлтая, жуткая, внутриматочная спираль мира.

Не гляди на меня, Мария, я боюсь твоего взгляда,

помолчим, Мария, здесь каждое слово – гиря.

Наш подвал укромен, четыре стены и стулья,

а ещё эти полки с помидорами-огурцами.

Нас подвал уменьшает, съёживает, сутулит,

мы