Мы здесь живьём. Стихи и две поэмы - Анна Николаевна Ревякина
«Стёкла разбиты – пара десятков стёклышек…»
Стёкла разбиты – пара десятков стёклышек.
Мир, как музейная ценность в руках уборщицы,
нам уже впору всем поголовно чокнуться,
если я чокнусь первой, то стану горлицей.
Птичкой без обязательств пути и времени,
мир распахнётся в окнах, что зарешёчены,
Будут ли мне от музея ключи доверены
и уцелевшие чудом часы песочные?
Линия фронта тянется внутри города,
мы на бульваре Пушкина жмёмся к зданиям,
всё, что мне было так бесконечно дорого,
вдруг превратилось в стеклянное дребезжание.
Стёкла сложились в мозаику на подоконнике,
словно прошёл над городом с виноградину
град, – и уже горожан не спасают дворники
автомобилей, что были у них украдены.
Стёкла разбиты, в окнах свистит безвременье,
у сквозняка нет жалости к обездоленным.
Можно я тоже стану музейной ценностью,
можно я тоже стану холстом разорванным?
Всё, что мне нужно, это немного мирного
неба в окне разбитом. Мой птичий промысел —
это уже не выдумки ювелирные,
это гораздо больше, чем скажешь голосом.
Это во сто крат больше, чем чувства воина,
это сравнимо разве что с болью матери.
Я так боюсь, что невозвращенье пройдено,
я так боюсь, что мир мы уже утратили.
2014 год, Донецк
«Видимо, что-то в воздухе, веет смертью…»
Видимо, что-то в воздухе, веет смертью,
ты, не меняя позы, следишь за дверью,
словно стеклянный пёс, что утратил голос,
милый, война всерьёз, набирает скорость.
Наша хрустальная люстра накрыта тряпкой,
в доме от запаха смерти темно и зябко,
воздух сгустился в лёгких и стал бетонным,
ты не боишься, но страх, что во мне, огромен.
Он проникает в клетки, как древний вирус,
милый, война всерьёз, набирает силу.
Слышишь, по улице майский гуляет ветер,
ветер перенасыщен нелепой смертью,
глупой уродливой смертью за сотню гривен.
Милый, ответь мне, ты мудр и дальновиден.
В воздухе смертность смертных и горечь горьких,
в мединституте напротив гранитный Горький —
смотрит с укором юный прекрасный мальчик.
Милый, ответь мне, что будет с нами дальше?
Кто нам отмоет души после такого мяса,
жаль, что мы были созданы не из пластмассы,
жаль, что мы были вылеплены из плоти.
Личный изъян в смертельном круговороте —
страх перед жизнью, насильственной и напрасной.
Жизнью, в которой воздух противен связкам
голосовым. Воздух, в котором ядом
дым от покрышек разносится на баррикадах.
2014 год, Донецк
«Сезон открыт – открытая вода…»
Сезон открыт – открытая вода.
Ладья Харона снова возит души,
я не умею оставаться равнодушной.
Мне нужно знать, что льдами берега
уже отпущены, уже почти цветут.
Мне нужно видеть ветви старой ивы
и слышать, как трава речитативом
поёт о жизнях, что не истекут.
Мне важно видеть, как уходит день,
как мальчик управляется с каноэ,
как наше солнце – древнее, степное —
ныряет в воду, погружая в тень
пространство над водой и надо мной.
Остатки бликов – алые побеги,
мне важно думать, что внутри ковчега
найдёт нам место неподкупный Ной.
Мне важно быть на этом берегу,
мне говорили, этот берег – правый,
он круче, и на нём стоит держава,
в которой мы – былинки на ветру.
2014 год, Донецк
«И, хотя моя цель – не вырасти, но расти…»
И, хотя моя цель – не вырасти, но расти,
ужасаясь дремучести воздуха над головой,
я всегда вспоминаю, что здесь полегли костьми,
уходя в забой, уходя в запой.
По стеклянное горлышко узких шахт.
Четверенили потихоньку, как муравьи.
Не отмыть под ногтями, и в пальцах суровый такт —
сама соль земли, сама боль земли.
Словно стон роженицы – выдох, вдох —
нарастает рокот внутренних галерей.
Уповай на Бога, но помни, что этот Бог
не жалеет даже собственных сыновей.
Но руда-земля тебя любит – вторая мать,
подземелий пыль не похожа на стылый прах.
Если цель твоя – выстоять, так учись стоять,
но тебе в этом не помощник страх.
2014 год, Донецк
«И, хотя моя цель – не вырасти, но расти…»
И, хотя моя цель – не вырасти, но расти.
Ты, когда упрямишься, – румянишься, хорошеешь.
Я тебя целую чуть ниже незагорелой шеи,
влажный поцелуй – укол в позвоночный столб.
Мне твоя рубашка к лицу, к бедру, рукав широк.
Я тебе не лгу, так, изредка, привираю даты.
Я по всем статьям и параграфам виновата —
обвиняемый в бедствиях молодой восток.
Стреляный воробушек, а как мало жил,
оставляй следы, тёмные проторённости,
меховыми гроздьями видятся нам условности.
Мы в тисках зашоренности гостим
парочку веков, для других два дня.
У тебя рука тоньше птичьей лапки,
изучаю твои странности – вежливости, повадки.
Снег пошёл, и градусник до нуля,
задержался ртутью, с места не подтолкнуть.
В заоконное королевство протрём глазницу,
всё, что здесь возможно, с нами ещё случится.
Третья мировая, Авдеевка и Бахмут.
2011–2022 годы, Донецк
«Город мой. Тот, где с детства отсутствует море…»
Город мой. Тот, где с детства отсутствует море,
и повсюду степь – невозможно рыжая с янтарём,
словно вечный рассвет, как картинка на мониторе,
словно юность отца, упакованная в альбом.
Не сдержаться, когда прикасаешься к камню,
когда трогаешь тёмную землю, что на крови.
Если ты здесь родился, то родился ты неслучайно
в чёрнокаменном городе, что стоит на краю земли.
