Волчья балка - Виктор Иванович Мережко
— Как всегда, — во весь рот улыбался тот. — Мамуль, салатику, домашнего. С помидорчиками, огурчиками, с грядки.
— Так у меня почти все готово, — Александра Михайловна не сводила счастливых глаз с сына. — Только переоденешься, я как раз накрою.
Она убежала в дом, отец снял очки, протер их о край рубахи, повел сына к гаражу.
Там стояли старенькие «Жигули» с открытым капотом, вокруг валялись ключи разных размеров, запчасти, банки из-под масла, тряпки, ветошь.
— Вот, закапризничала, паскудница, — кивнул на машину отец. — Пришлось толкать почти два квартала. Спасибо, соседи подмогнули.
— Что-то серьезное?
— Мелочь. Но три-четыре дня понадобится.
— Вдвоем управимся быстрее.
— А ты надолго?
— Пока непонятно. Потом расскажу.
Отец искоса взглянул на сына.
— В отпуск, или так отпросился?
— Прямо сразу так все и вывалить?
— Много вываливать?
— Прилично.
— Тогда давай за столом. Будет чем еду перебить…
Стол накрыли во дворе, чуть в сторонке от крыльца. Свисавшие ветки старой яблони закрывали от солнца, придавали всему уют и покой.
Александра Михайловна разложила мужчинам салат по тарелкам, крупно порезала белый хлеб, на отдельные блюдца бросила по кусочку оранжевой осетринки.
Джульбарс улегся возле ног гостя, посапывал тихо и счастливо.
Иван Богданович взял бутылку с мутным содержимым, объяснил:
— Домашняя… Нагнали к твоему приезду.
— Вообще-то, я ночью уже выпивал, — неловко объяснил Игорь.
— С кем это?
— С хорошим человеком.
— Ночью выпивал с хорошим человеком, а сейчас у нас что?
— День.
— Вот выпьешь еще и днем. С родителями, — отец налил всем по рюмке, возмущенно крутнул головой. — Ночью с кем-то выпивал, домой приехал отсыпаться.
— Там нельзя было отказаться.
— Там нельзя, а здесь, значит, можно?
— Ладно, Иван, не бурчи! — одернула его мать. — Может, у сыночка голова болит.
— Сейчас вылечится, — Иван Богданович взял рюмку, какое-то время молча подержал ее в крепком кулаке. — Вот что, Игорь… Сказать, что у нас с матерью подушка в головах не вертится по тебе — брехня. Вертится, и еще как. Каждый день с утра до вечера. Думаем, перемалываем, беспокоимся. Время, сам видишь, какое: шаг в одну сторону — знобит. В другую — кидает в жар. Тем более, при твоей профессии. Не дашь соврать — и я, и мать отговаривали. Но ты выбрал, по какой дорожке пойти. Я сам протопал по ней почти сорок лет и знаю, что такое быть милиционером… Не ментом поганым, не мусором позорным, не крохобором! Милиционером!.. Или полицаем по-нынешнему. Честным, порядочным. И пусть мать зыркает на меня, я скажу… молодец, сын, что продолжаешь отцовское дело! Я горжусь этим. И пущай на погонах тлеет пока одна маленькая звездочка, но все малое когда-нибудь обязательно становится большим. А я постараюсь дожить до такого времени!
Отец дотянулся до чарки сына, потом до матери, в один взмах опрокинул самогонку в рот, крякнул.
— Переборщила ты, мать, с градусами. За восемьдесят, никак не меньше!
— Так ведь сам все время пробовал, похваливал, — засмеялась Александра Михайловна.
— Так зараз похваливаю. Но полаяться — дело святое.
— А я ведь, отец, больше не в полиции, — как можно безразличнее произнес сын, накалывая вилкой салат.
— А где же? — поднял тот лохматые брови.
— На вольных хлебах.
— Шуткуешь?
— Говорю как есть. Меня из полиции выгнали.
Мать испуганно вскинула глаза, хотела что-то сказать, но сдержалась.
— И когда ж тебя, сынок… выгнали? — негромко, с загнанной внутрь поднимающейся свирепостью спросил отец.
— Выгнали вчера, сегодня подписал обходной, получил расчет. Денег на первое время хватит, там поглядим.
Иван Богданович отложил вилку.
— Гляди, сын… Я еще не много выпил, чтоб поверить в такое. Получается, ты теперь не офицер?
— Получается, так.
— А кто?
— Пока никто, там видно будет.
Отец все еще не мог поверить в услышанное.
— Ну и куда подашься?
— Подумаю… Похожу в охранниках здесь в магазине, потом буду думать.
— Скажи, что разыграл… как это у вас… поюморил — разом посмеемся.
— Смеяться не над чем, батя… Поперли резко и однозначно.
— Значит, тебя поперли, и ты, хлопчик, явился сюда… домой?
— А куда ж мне еще? — усмехнулся парень. — Не на улице же бичевать?
— А хоть у черта на рогах! — взорвался Иван Богданович, грохнув кулаком по столу.
— Ты чего, отец? — испугалась Александра Михайловна.
— А мне такой сын не нужен! Пущай убирается из дома!
— Сбесился, полоумный? — вскинулась на него мать. — Чего городишь, окаянный? Куда гонишь родного сына?
— Пущай убирается куда глаза глядят!.. Такого позорища на старости мне еще не хватало!
— Так сначала выслушай, разберись, потом уже бесись!.. Ты же отец, а не чужой человек!
— Отец не должен нести позор своего сына!.. Не должен от людей отводить глаза!.. Пусть уходит, полудурок чертов!
— Иван, одумайся! — Александра Михайловна вскочила, принялась кулачками бить мужа по спине, выталкивая его из-за стола. — Чего городишь? Пьяный, что ли? Бельмы залил и несешь непотребное! Извинись сейчас же перед сыном!
— Пусть перед ним кобель извиняется, или вон этот петух в огороде! А пока не восстановится на работе, видеть боле не хочу!
Игорь резко поднялся, быстрым шагом направился в хату.
— Совсем с катушек слетел, старый? — втолковывала супруга Ивану Богдановичу. — Соображаешь, чего нагородил? Куда гонишь? Куда он денется? Из родного дома гонишь!
— Пущай не позорит этот родной дом.
— Так
