Восемь летчиков или хозяин Байкала - Александр Зубенко
- А ты сама, почитай, кто? Али запамятовала, как нас с тобой люд окружный кличет? Ведьма ведьме не зла подруга. Люди злее будут. Я враз испужалась, увидав её, да молитвою прикрылась. А токмо крови она нашей, зельем колдовским владеет, с духами лесными дружбу водит, аки не трогают они её – ни леший-батюшка, ни кикимора-матушка. Родня, стало быть, она нам, Устиньюшка, вот што разумею. Бери за десницу, а я за ступни в дивных обувках – и понесли. До речки недалёко, а там уж по стремнине.
Когда донесли до лодки и скинули Люду на днище, Устинья взялась за вёсла, и течение понесло судёнышко вдоль берега.. По этой-то реке и приплыли старуха с её дочерью – в лес, видимо, по каким-то известным лишь им делам. Увидев девушку-незнакомку в странном одеянии, они приняли её за дочку лесного духа, и Устинья, подкравшись сзади, ударила с перепуга Люду по голове. Теперь уже оправившись от удивления и признав в ней родственную душу (обе были отшельницами в лесу, живя в одиночестве и пользуясь недоброй славой таких же колдуньей), они направили свою лодку к противоположному берегу реки. Там, среди такого же дремучего леса находился их сруб, сооружённый когда-то древними охотниками. Теперь в эту часть леса никто из крестьян не ходил. Простой люд боялся ведьм и духов, полагая, что мать с дочерью водятся с нечистой силой.
Чтобы окончательно внести ясность, куда попала отважная путешественница, следует упомянуть тогдашнее летоисчисление. На момент встречи в лесу двух девушек, им обеим было почти по 25 лет, а древнерусский календарь отметил цифру 6731 – именно этот год сейчас шёл по просторам Киевской Руси. Для перевода на новое летоисчисление следует из древней даты вычесть 5508. Именно так подсказал бы Василий Михайлович Люде, будь он сейчас рядом. Именно в 1223-м году князь Ярослав Всеволодович привёз в Новгород своих двух сыновей, один из которых впоследствии будет именоваться в истории как Великий Александр Невский.
И когда Люда пришла в себя, она ощутила на голове холодную тряпку в виде компресса. Глаза пробежались по комнате. Что ж, довольно уютно. Кровать деревянная, укрытая шкурами и лоскутными, вручную сшитыми одеялами. Два слюдяных оконца друг напротив друга составляли во взошедшем солнце эффект пляшущих по бревенчатым стенам солнечных зайчиков и искрящейся в пыли радуги, какая бывает в закрытом помещении после чисто вымытых полов. Надо полагать, это была опочивальня. На стенах висели лампады с образами древних икон, у кровати лежал коврик, в углу стояла бадья с набранной доверху водой, три табуретки без единого гвоздя, и под потолком раскинулся белый саван из ткани, зацепленный по углам, как купол шатра монгольского хана.
Старая женщина приблизилась к изголовью и, положив на табуретку принесённые предметы, произнесла уже без испуга:
- Жить тебе и здравствовать многие лета. Устья баит, што ты дщерь духа нашего лесного. Не серчай на неё грешную, што по челу твоему приложилась. Убоялась она тя, как и я впервоначале; молитвою токмо и прикрылись мы от злобы твого батюшки-лешего.
«Вот значит как, - мелькнуло в голове.- Устья, это, видимо, та, что стукнула меня сзади, а сама я в их глазах дочка лешего. Что делать? Прикинуться глухонемой? Пожалуй, опасно. Лучше просто немой, но слышащей. Так они не узнают мою речь, не заподозрят неладное. А понимать их – дело десятое. Слова и наречия вроде приемлемые для слуха – остальное буду догадываться по мере общения».
Поэтому, улыбнулась, кивнула головой, поднялась, спустила ноги с кровати и стала искать свои ботинки. Уже то, что она была в такой обуви и комбинезоне, у недоверчивых людей 13-го века должно было вызвать подозрения о её причастности к нечистой силе.
Хозяйка удивлённо подняла брови:
- Уж не нема ли ты, краса-девица, Господом нашим обиженная? Как величать-то тебя прикажешь?
Люда виновато развела руками, давая понять, что разговор будет односторонним. Улыбка на её лице тут же приобрела печальный оттенок.
- Эк-ма… - протянула собеседница, - дитя Создателем обделённое. - И вздохнула, явно сочувствуя незнакомке. – Давненько, поди?
Люда опустила руки ниже кровати параллельно деревянному настилу вроде пола.
- Сызмальства? Ох…горемычная. И дом-то твой, поди, далече отседа? Так?
Девушка вновь кивнула.
- Пока Устья – дщерь моя значит, вернётся – умойся девица у ручья живого, а там ужо и снедать будем. Пойдём на двор, я укажу тебе закут в кустах тихий.
Люда покорно и молчаливо последовала за хозяйкой. Только бы не забывать прикидываться немой, а так, по сути, всё не так уж плохо. Однако есть ведь ещё дочка. С ней-то как встреча произойдёт?
Переступив порог спальни, она оказалась в чистой светлой комнате, вдвое превышающей по размерам первую; пригнувшись, вошла в неё. Половину избы занимала большая печь. Лавки тянулись вдоль бревенчатых стен, а в красном углу, убранный узорчатым полотенцем, висел закоптелый образок, писанный на покоробившейся дощечке. Под деревянным потолком на бечёвках сушились пучки целебных трав. Пол был усыпан опилками и хвойными иголками, от времени ставшими жёлтыми и мягкими.
Около избы, окружённой плетнем, протянулся небольшой огород. Там зеленели стебли гороха, редьки, лука и расползались по грядкам шершавые листья огурцов. Сразу за старыми елями начинались сплошные заросли орешника, бузины, дикой смородины и малинник, окружённый буйно растущей высокой крапивой.
Пробравшись сквозь кусты, Люда увидела ручей и подошла к нему. Он был едва заметен в траве, но умыться и что-либо простирнуть как раз годился. Место тихое и уютное – как душа желает.
Человеческие по пояс фигуры, искусно вырубленные в дереве, со сложенными на животе руками, в духе работ великого скульптора Сергея Конёнкова, смотрели своими выпученными глазами, повернув свои страшные лица в сторону избы. Девушка вздрогнула от неожиданности. Истуканы были окрашены яркими красками: судя по всему, их раскрасила сама хозяйка, следуя, одной ей известному ритуалу – может на праздник Ивана Купалы, может на медовый спас в начале августа. Краски были относительно свежими, и Люда невольно задалась вопросом: для чего они? Поражало другое. Их было ровно…ВОСЕМЬ, расположенных в два ряда, по четыре в каждом.
«И тут эта цифра…» - подумала она. И тут же вспомнила, какое мистическое предназначение она имела место в их экспедиции. Дядя Вася намекал на некое сходство этого числа с их постигающими бедами, но, почему-то, ни разу не упомянул восьмёрку в своих приключениях в 19-м веке. Да и Саша не вспомнил её на Курской дуге. И это весьма странно. Впрочем, подумала Люда, если
