Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть 4 - Алексей Хренов
К нему неслышно подошёл его командир, Николай Остряков. Лёха не видел его больше недели — пыльный, усталый, но довольный, как человек, только что вернувшийся из Мадрида целым и невредимым.
— Ну как там, в столице свободы и равенства? — лениво спросил Лёха, приподняв панаму в знак уважения к командиру.
— Да всё по-прежнему, — отозвался Остряков, улыбаясь. — Зад свой оторвать от лежанки в честь счастливого лицезрения командира — не желаете? А то лежите тут, как бревно, — усмехнулся он.
— Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! Счастлив вас лицезреть живым и здоровым! Лучше строй заход на посадку сюда! — Лёха подвинулся, освобождая командиру лучшее место. — Можно подумать, ты бы не хотел растянуться на пару часиков, — Лёхино лицо засияло дурацкой улыбкой. — Ну что, столицу посмотрел?
— Был. Мадрид как Мадрид. Не поверишь — сходил на настоящую корриду, — Остряков устроился рядом с Лёхой. — На старой арене. Барабаны, флаги, пыль столбом… и бык, и тореадор — всё как в кино показывали. Это в осаждённом городе, представляешь!
Лёха приподнялся на локте и фыркнул:
— Ага. Коррида в Мадриде, говоришь? Это всё фигня, ваша коррида! У нас в Картахене тут неделю назад, в субботу, тоже решили провести корриду. Но, знаешь ли, не судьба!
— Это почему же? — искренне удивился Николай.
— А вот слушай. Произошёл самый настоящий казус! Решили, значит, устроить корриду — ну или хоть что-то на неё похожее, первый раз с начала войны! Собрали людей, развесили плакаты, поставили флагштоки. А для антуража решили быков до арены прогнать прямо по улицам. Ну, чтобы как в старые добрые времена — пробежка по кварталам, публика, крики, праздник.
Остряков даже присел рядом, заинтересованный.
— И что?
— А вот тут начинается веселье.
Как только бедных быков выпустили и они рванули по улицам, тут откуда ни возьмись через забор перепрыгнуло несколько неизвестных личностей в синих тельняшках с наколотыми якорями на руках и плечах!
— Не может быть!
— Лично видел! И с криками: «За Сталина! За морфлот!» — они этих быков пинками, кулаками, матюками и какими-то сугубо морскими терминами загнали обратно в стойла! Без единой потери с нашей стороны!
— Да ладно! — Остряков уже катался от смеха. — Ты-то, небось, участвовал?
— Обижаешь! Конечно, участвовал! — важно кивнул Лёха. — Я же не мог такой блудняк пропустить.
Мы, морская авиация, мы не орём — мы рычим! Я с другого фланга зашёл, как положено, и вопил что есть сил:
«Полундра, гады! Торпеду вам в борт!» Наши подхватили — и с воплями «Полундра!» всех быков и разогнали.
Один бык вообще в мэрию влетел и отказался выходить оттуда. Обгадился, говорят, там знатно и до сих пор там, вроде, сидит.
— И что теперь? — Остряков почти рыдал от смеха.
— А теперь, говорят, быки ссутся, когда слышат крик «Полундра» — и отказываются выходить на улицы. Коррида под угрозой!
— Алафузов теперь не может отбиться от запросов — с него требуют, чтобы этих наших пацанов с парохода отправили военными советниками в интербригады!
Они смеялись так, как умеют смеяться только в молодости — задорно и беззаботно, как будто завтра не существует.
А потом затихли, глядя, как на горизонте начинает ржаветь небо — к вечеру. Жара спадала.
* * *
— Тяжело сейчас под Мадридом, да и вообще по всей Испании стало труднее, — стал серьёзным Остряков и, закуривая, продолжил: — По сравнению с ноябрём прошлого года, скажу тебе — небо стало совсем другим. Франкисты за это время сделали реальный рывок вперёд. И по количеству, и по качеству аппаратов.
Лёха покосился на него:
— С «мессерами»-то сталкивался?
— А как же. Встретились, — кивнул Остряков. — У фашистов новые машины появились, двухмоторные бомбардировщики с такими плавными, округлыми крыльями. Шли на встречных. Мы — на четырёх километрах, а они — ну, так, километра на два выше точно. Шпарим мы парой с армейцами в гордом одиночестве и видим, как почти навстречу нам три самолёта идут — и с истребительным прикрытием. «Мессеры» парами так синхронно и спикировали сверху. Мы в стороны, стрелки открыли огонь, увернулись, конечно, но с большим трудом. А они даже повторно атаковать не стали — потянулись обратно на высоту, к своим бомбёрам.
— Свезло, — пробурчал Лёха. — Могло быть хуже.
— Да уж. А ребята с Алькалы рассказывали, старые «Юнкерсы-52» почти исчезли в дневных налётах, и эти итальянские… как их… «пипистроне» — тоже. Теперь почти всегда новые двухмоторники идут. А они, зараза, шустрые. И-15 толком-то их вообще не догоняют, да и «ишаки», если и могут догнать, то с трудом.
Лёха фыркнул, вспомнив свой опыт атаки гидропланов:
— Сбить такого бомбера из пары пулемётов калибра «на затворной тяге» — это уже из раздела сказок. Или сразу на орден Ленина можно отличившихся подавать. Строчишь, строчишь, а как шёл, так и прёт. Только его пулемётчики осыпают тебя очередями — не жалея патронов…
Николай согласно кивнул головой и продолжил делиться впечатлениями:
— Слышал, Якушин с Серовым ночью «Юнкерс пятьдесят второй» как раз завалили. На И-15-х. Но, в общем-то, случайно получилось. Заметили выхлоп и силуэт на фоне неба, подкрались, как тени, и в упор, по незащищённому топливному баку, который у фюзеляжа — длинными очередями… Пламя сразу полыхнуло — вот и взорвался фашист.
— Да. И ещё — тактика у франкистов сильно изменилась. «Хенкели-51», бипланы, теперь только на штурмовку работают, по тылам, где наши не летают. В боевые стычки стараются не соваться. «Фиаты» же, итальянские, ходят здоровенной толпой, с «чатос», с И-15-ми вполне себе охотно в стычку идут, а с «ишаками» стараются не связываться.
— Знают, суки, что делают, — кивнул Лёха.
* * *
— Лёша, я в штабе днем был. Пару наших, точнее один наш, а второй испанский пароход утопили. Мы провели разведку маршрута перед выходом, вражеских судов не обнаружили, о чем и доложили…
— Похоже, ихние подводники активизировались… — резюмировал наш герой.
— У тебя завтра с самого раннего утра снова вылет на сопровождение, — напомнил Остряков. — Морской патруль. Возьми пару соток,
