Меган Уолен Тернер - Царица Аттолии (ЛП)
Военный министр склонил голову в знак согласия. Аттолия обратилась к дворецкому:
— Проследите, чтобы эддисийцы чувствовали себя хорошо, — сказала она и пошла в свои покои, оставив дворецкого соображать, что он может сделать в столь короткие сроки со столь малыми ресурсами.
* * *В темноте вдоль побережья, осторожно лавируя, продвигался мидийский флот. С возвышения на корме Нахусерех смотрел, как медленно исчезают неясные очертания аттолийского побережья. Камету очень хотелось оставить его, но он не решался.
— Камет, — сказал Нахусерех, — и секретарь неохотно, но послушно подошел ближе.
— Господин?
— Мне очень хочется придушить кого-нибудь. Почему бы тебе не уйти, пока я не решил, что это ты.
Камет наклонил голову.
— Да, господин, — прошептал он и с облегчением удалился.
* * *Утром аттолийская армия двинулась вверх по реке и остановилась напротив эддисийцев на другом берегу Сеперхи.
Большая часть армии горной страны расположилась на равнине под перевалом. Ближе к вечеру после предварительных переговоров между военным министром Эддиса и двумя из трех старших генералов Аттолии армия Эддиса была разделена на две части: первая вернулась в горы, чтобы защитить страну от возможных нападений Суниса, вторая должна была сопровождать царицу, отправляющуюся в столицу Аттолии.
Аттолия предложила Эддис плыть вместе с ней на корабле, но Эддис по настоянию военного министра отказалась. Аттолия отчалила со служанками, охраной и несколькими баронами. Остальная часть ее свиты отправилась по суше. Путешествие в жару по пыльной дороге было не самым приятным, но никто не сожалел о нем, пока царица Аттолии добиралась до столицы самостоятельно по морю.
Аттолия проводила дни на палубе, наблюдая как вдоль борта плавно скользит береговая линия ее страны. Она очень мало говорила со служанками и совсем не разговаривала с баронами. Когда однажды Телеус шагнул вперед, чтобы обратиться к своей царице, одна из служанок бросила ему предупреждающий взгляд, и он поспешно ретировался. Аттолия заметила его, но не стала подзывать. Греясь под солнцем под дуновениями морского бриза, она была всецело занята своими мыслями.
Столица Аттолии сверкала на солнце, как драгоценный камень в зеленой оправе оливковых рощ на берегу мелкой речки Тастис. Дворец располагался на пологом склоне. Крутой холм за городом венчал храм новых богов. Когда-то столица и Мегарон теснились на крошечном плато, но за времена спокойного правления захватчиков город распространился вниз по склону до самой гавани. Гавань была защищена со стороны моря мысом и волноломом, а так же скалистым массивом острова Тегмис, протянувшимся параллельно побережью.
Мегарон в столице Суниса был построен из желтого камня без всякой облицовки, дворец Эддиса по сравнению с ним казался маленьким и темным, но дворец Аттолии был возведен из кирпича и облицован мрамором. Красивое здание с изящными пропорциями сияло на солнце, а ряды окон, отражающих солнечный свет мерцали, как драгоценности.
Во дворце среди слуг события Эфраты казались Аттолии далекими и нереальными. Вернулось знакомое напряжение, и она снова погрузилась в борьбу с миром, традиционно управляемым мужчинами, где она должна была оказаться сильнее и умнее своих противников. Война с Эддисом уходила на второй план. Слухи уже достигли столицы, когда она сообщила своим баронам о предложении руки и сердца Евгенидиса и внимательно наблюдала за их реакцией. Среди баронов оставалось еще достаточно оптимистов, считавших себя возможными кандидатами на руку и престол царицы Аттолии. Они переглянулись с возмущенным и насмешливым видом, и среди громких поздравлений она расслышала хихиканье, гаденькое ликование.
События получили дальнейшее развитие в ее личных покоях. Ее служанки, как всегда были заботливы и добросовестны, но впервые она сама проявила признаки явного нетерпения. Там, где царица была раньше оживленной, она стала раздражительной, где была ровной, теперь стала злой.
К ее удивлению, служанки сплотились, чтобы поддержать ее. Она ожидала увидеть страх за их заботой и угодничество за доброжелательностью, но не обнаружила ничего подобного. Их любовь и нежность казались искренними, даже когда она внезапно вскакивала на ноги, не давая заплести волосы, и убегала в свою спальню, хлопнув дверью так, как она не позволяла себе делать со времен, когда была просто маленькой дочерью второй жены царя. Они хлопотливо кружили над ней весь день, уговаривая что-нибудь съесть, когда кусок не лез ей в горло, следили, чтобы никто не мешал ей, когда она была занята, тщательно готовясь к прибытию царицы Эддиса таким образом, чтобы ей оставалось только одобрить их решения.
Эддис задерживалась в Эфрате, дожидаясь сестру и тетю со служанками, чтобы смягчить милитаристское впечатление своего визита. Тетушка Эддис, княгиня, под предлогом своей старости и слабого здоровья настояла на необходимости путешествия с максимальным комфортом. Затем она бодро проскакала на лошади до самой Эфраты, пока громоздкий дормез[7] спускали с гор вслед за ней, причем большую часть пути на руках. Достигнув равнины, сестра Эддис, тоже, кстати, княгиня, и все служанки объединили усилия, желая быть уверенными, что их царица сможет представить свою страну с должным блеском. Вызывая своих женщин, Эддис имела в виду именно такую поддержку, поэтому невозмутимо отдалась в их заботливые руки.
Она также пригласила халдея, но он вежливо отказался. Опытный политик все еще наделся помириться со своим царем и предпочитал сохранять формальные признаки плена.
Когда Эддис прибыла в столицу, Аттолия приветствовала ее изящно и с соблюдением всех церемоний. Ни разу не взглянув на Евгенидиса, она пригласила их к себе во дворец и выразила надежду, что их пребывание здесь будет приятным. Пока Аттолия делала вид, что Евгенидиса не существует, ее дамы тщательно осмотрели Вора и, кажется, остались недовольны увиденным. Эддис отметила недоброжелательность слуг, а так же холодность Аттолии. Она беспокоилась, что склонность ее Вора отвечать насмешкой на враждебность может возродиться и приведет к катастрофическим последствиям, но Евгенидис только вежливо поклонился и мягкая улыбка не сошла с его лица, даже когда Аттолия, глядя сквозь него, ответила ему небрежным реверансом.
В тот вечер перед ужином Евгенидис присоединился к Эддис в ее покоях. Служанки сновали по комнате и останавливались, чтобы приложить к ее лицу серьги, а затем посовещаться между собой, не окажется ли другая пара более подходящей. За ними, подобно коршунам, наблюдали две зоркие княгини, время от времени отпуская свои замечания.
Эддис демонстрировала ангельское терпение. Евгенидис забавлялся, глядя на нее.
Ксанта, старшая из служанок, подтолкнула руки царицы, и Эддис покорно подняла локти, давая Ксанте завязать пояс на талии.
— Не думаю, чтобы служанки Аттолии нянчились с ней, как с призовой кобылой, — заметила царица, пока старуха расправляла вышитую золотом ткань.
— Уверена, что им не приходится, — ответила Ксанта. — Наверняка она сама выбирает свои платья, а не норовит запрыгнуть в штаны и сапоги при каждом удобном случае.
Эддис с улыбкой покосилась на Вора.
— Видывал я золотых тельцов, охраняемых менее яростно, — заметил Евгенидис.
— А я заметила во дворце множество вооруженных стражников. Это ради нашего присутствия? — спросила Эддис, все еще стоя с разведенными в стороны руками.
— Нет, — сказал Евгенидис. — Они всегда рядом с ней.
Это было общеизвестно, и Эддис решила не углубляться в подробности.
— Сегодня вечером будут музыканты с континента и танцы, — предупредила она своего Вора. — Протокол требует, чтобы жених пригласил невесту на первый танец.
— Я подготовился, — ответил он и после ужина, когда столы были убраны, и зазвучала музыка, он послушно подошел к помосту и протянул руку вперед. Аттолия вежливо, не глядя на него, вышла в круг и танцевала, не сказал ни единого слова. В конце танца он вернул ее к помосту с чувством, что водружает статую обратно на ее пьедестал. Он поклонился и вернулся к Эддис.
— Кажется, ты пришелся не ко двору, извини за каламбур, — сказала царица, пока он устраивался в кресле между нею и ее церемониймейстером.
— Я не видел столько ядовитых взглядов со времен, когда украл те самые изумрудные серьги, — заметил Евгенидис.
— Не могу поверить, что они тебя невзлюбили, — ответила Эддис.
— Ты видел ее охрану?
— О, да.
— А дворецкого и слуг, всех до последнего виночерпия? Все десять служанок царицы, как видишь, проголосовали против меня.
— А сама царица? — спросил церемониймейстер, сидящий по другую сторону Евгенидиса.
