Моя жизнь хикикомори. Том 3: После перемен - Отшельник Извращённый
— А потом появился ты, — её голос изменился, став глубже, тяжелее. В нём звучала какая-то странная боль. — Я думала, что наша жизнь наконец обретёт смысл.
На мгновение я почувствовал, как внутри всё сжалось. Она замолчала, подбирая слова. Свет фонарей в саду стал приглушённее, мрачнее.
— Но ты был особенным, Казума. Не таким, как другие дети. С самого первого дня ты смотрел на мир взглядом, который пугал даже врачей.
Её пальцы нервно теребили край рукава юкаты:
— Младенцы обычно плачут, спят, требуют внимания. Ты же… ты просто наблюдал. Твой взгляд, — она невольно вздрогнула, — он был слишком осознанным. Даже ночью, когда я заходила в твою комнату, ты не спал. Просто смотрел. Не моргая. Изучал каждое моё движение. Никогда не отворачивался. Прямо в глаза. Это было пугающе. Лучшие специалисты Токио говорили, что с тобой всё в порядке. Что ты просто необычный ребёнок. Но я видела в твоих глазах что-то другое. Что-то, что заставляло меня бояться. Сходить с ума.
Она подняла на меня взгляд, полный застарелой вины:
— В полтора года ты всё ещё молчал. Но твои глаза. Они говорили больше любых слов. Казалось, ты видишь насквозь не только меня, но и весь этот фальшивый мир вокруг нас. И я… — её голос сломался, — я не выдержала. Больше не могла это вынести…
Тишина стала оглушительной.
Я пугал её? Свою собственную мать?
Её глаза поднялись на меня, полные стыда и боли.
— Я сбежала. Оставила тебя с отцом, потому что он мог выдержать твой взгляд. А я… я была слишком слаба.
Чёрные глаза матери наполнились слезами, но она не позволила им упасть:
— Я думала, так будет лучше для всех. Теперь понимаю, что просто спасала себя.
Она опустила взгляд, пальцы дрожали, слёзы, всё же, капнули, но она продолжила говорить, будто боялась, что если замолчит, то уже не сможет продолжить.
— После моего… ухода, — её голос засипел сквозь слёзы, — я потеряла себя. Полностью.
В саду повисла тяжёлая тишина. Сам ветер замер, боясь нарушить этот момент откровения.
— Частная клиника в Швейцарии, — произнесла она почти шёпотом. — Восемь месяцев терапии. Я балансировала на грани безумия, пытаясь убежать от твоего взгляда, который преследовал меня даже во снах.
Сделала глубокий вдох, как перед погружением в глубокие воды памяти:
— Я пыталась начать новую жизнь. Новый брак, новые планы… Но судьба оказалась жестокой. Я больше не могла иметь детей. Сама природа вынесла мне приговор.
Внутри меня всё сжалось от её слов.
Её взгляд затуманился, уносясь в прошлое:
— Однажды в парке Уэно… через несколько лет после того, как я ушла, я увидела твоего отца… и тебя. Тебе было пять. Ты держал Дзюмпея за руку и смеялся так беззаботно. Твои глаза больше не пугали. Они сияли. Ты выглядел таким счастливым, — продолжила она, вытирая слёзы и улыбаясь.
Она замолчала, а затем произнесла:
— Это разбило моё сердце. Я поняла, что не смогла пройти то испытание, которое прошёл твой отец. Он справился, а я…
Её голос сорвался на всхлип, но она продолжила:
— Я возненавидела себя, но это чувство трансформировалось во что-то другое. В потребность защищать тебя, даже издалека. Я не могла быть рядом, но могла наблюдать.
Она встретила мой взгляд:
— Я следила за твоей жизнью. Узнала, что твой мозг уникален. Синдром Саванта — так назвали это врачи. Ты был не просто одарённым ребёнком, ты был феноменом.
Я нахмурился, но ничего не сказал, позволяя ей продолжить.
— Но каждый дар имеет свою цену, Казума. Твой отец — настоящий гений. Гений, приложивший все усилия, чтобы развивать тебя. И дать твоему разуму расцвести.
По её лицу пробежала тень горькой улыбки:
— В шесть лет ты уже разбирался в квантовой физике. Поглощал информацию как губка, решал задачи, которые ставили в тупик профессоров. Ты становился чем-то большим, чем просто человек. Поглощал знания, будто они были частью тебя. Превращался в того, кого можно было назвать монстром в плане интеллекта.
Её голос дрогнул:
— И твой отец понял то, чего не видели другие. Этот путь вёл тебя в пропасть абсолютного одиночества. Ты превращался в существо, для которого весь мир казался слишком примитивным. И если это не остановить… ты станешь чудовищем, что не сможет ни с кем ужиться. Станешь одиноким, потому что никто не сможет быть тебе равным.
Слеза скатилась по её щеке, но она даже не заметила:
— И тогда он принял решение. Остановить это, пока не поздно. Вернуть тебя к человечности. Он хотел спасти не твой гений, Казума. Он хотел спасти твою душу. Чтобы ты… жил. Чтобы жизнь не превратилась для тебя в одиночество, полное презрения к остальным.
Она замолчала, плечи дрожали.
«Отец спас меня от самого себя, — пронеслось у меня в голове. — Защитил от одиночества совершенства…»
Мать на мгновение замолчала, собираясь с мыслями.
— К восьми годам ты стал полностью самостоятельным, Казума. И скрывал свои знания от окружающих. Ведь, как сказал тебе Дзюмпей: твоя звезда, что зажжётся однажды, осветит весь мир, ты поймешь, когда наступит это время.
Её пальцы нервно теребили шёлк юкаты:
— Что до самого Дзюмпея — он был слишком горд, чтобы признать, что на тот момент я могла дать тебе то, чего он не может. Поэтому он сделал то, что умел лучше всего — бросил вызов и начал строить свою империю. Не для себя. Для тебя.
Я нахмурился, а она слабо улыбнулась:
— Ты всегда считал, что он ездил по поручениям по всей стране, но всё было не так. Он взвалил на себя огромный груз и, назло всему миру, справился с этим.
Она сделала паузу, глядя в сторону, словно там разворачивались картины прошлого.
— Но сейчас не о нём, — и вернула взгляд ко мне. — Есть ещё события, которые ты должен знать. В средней школе случилось то, — её голос стал тише, — что изменило всё. Ты встал на защиту девочки. Поступил так, как должен поступать настоящий мужчина.
Эти слова не вызвали во мне воспоминания, только обрывки прошлого. Мать продолжила:
— Но ты не знал, во что ввязываешься. Её обидчики были детьми людей из высшего общества. Тех, кто мог уничтожить твоё будущее одним телефонным звонком. Всё чуть не обернулось для тебя тюрьмой. Я среагировала раньше
