Сальтеадор - Дюма-отец Александр
Вот наконец он признался, что уже давно любит меня и что наша свадьба дело решенное, — так решили наши отцы, и что недостает лишь моего согласия, чтобы он стал самым счастливым человеком на свете.
«Сеньор, — ответила я твердым голосом, ибо ответ я обдумала заранее, — я не могу принять предложение, оказывающее мне честь».
Мертвенная бледность покрыла его и без того бледное лицо.
«Боже мой! Да почему же?» — спросил он.
«Потому что я люблю другого и через семь месяцев стану матерью».
Он пошатнулся и чуть не упал.
Это признание, сделанное человеку, которого я видела нечасто, с которым была так мало знакома, говорило о моем безнадежном отчаянии, — ведь я даже не просила сохранить тайну, я доверилась его благородству.
Он склонился передо мной, поцеловал подол моего платья и вышел, проговорив лишь такие слова:
«Да хранит вас господь!»
Я осталась одна. Я все ждала, что вот-вот явится отец, и дрожала, думая о том, что надо будет во всем признаться; но, к моему великому изумлению, он даже не заговорил об этом.
Перед обедом я попросила передать, что мне нездоровится и что я прошу разрешения не выходить к столу. Отец согласился без возражений и расспросов.
Пролетело три дня. На третий день Беатриса, как и в прошлый раз, объявила о приходе дона Руиса.
Как и тогда, я велела его принять Он так держал себя при расставании, что несказанно тронул меня: было что-то необычайное в том уважении, которое он проявил к бедной девушке.
Он вошел и остановился близ двери.
«Подойдите ко мне, сеньор», — сказала я.
«Мой приход вас удивляет и стесняет, не правда ли?» — спросил он.
«Удивляет, но не стесняет, — ответила я, — ибо я чувствую в вас друга».
«И вы Не ошибаетесь, — проговорил он. — Однако я не стал бы вам докучать, если б это не было необходимо для вашего спокойствия».
«Объясните же мне все, дон Руис».
«Я не мог сказать вашему отцу, что вы отказались быть моей супругой, ибо он велел бы все объяснить, а ведь вы не посмели бы признаться ему во всем, как мне, не правда ли?»
«Предпочла бы умереть!»
«Видите, я поступил правильно».
«А что вы сказали?»
«Я сказал, что вы просите несколько дней для размышления и хотите провести эти дни в одиночестве».
«Так, значит, вам я обязана своим спокойствием?»
Он поклонился.
«Теперь, — продолжал он, — всей душой поверьте мне, что я ваш друг, это очень важно».
Я протянула ему руку.
«О да! Друг, искренний друг, я верю», — произнесла я.
«Тогда ответьте мне прямо, без колебаний, как вы сделали в первый раз».
«Спрашивайте!»
«Надеетесь ли вы выйти замуж за человека, которого вы любите?»
«Нет, это невозможно».
«Разве он умер?» — воскликнул дон Руис.
«Он жив».
Искра радости, блеснувшая в его глазах, погасла.
«Вот и все, что я хотел узнать», — и, поклонившись мне снова, он вышел со вздохом.
Прошло еще три дня. Я не покидала свою комнату, и, кроме Беатрисы, никто ко мне не входил, даже отец.
На четвертый день дон Руис появился снова. Я почти ждала его; я перестала дичиться; это был мой единственный поверенный, и я понимала, что он сказал правду — он был настоящий друг.
Как всегда, он вошел очень почтительно и только по знаку, который я подала ему, приблизился ко мне.
Я протянула ему руку, он взял ее и слегка коснулся губами. А после недолгого молчания, глядя на меня с глубоким сочувствием, он произнес:
«Я все время размышлял о вашем положении: оно ужасно».
Я вздохнула.
«Несмотря на все мои старания, нельзя вечно откладывать ваш ответ».
«Увы, это так», — согласилась я.
«Я бы мог сказать, что отказываюсь от своего предложения; сказать, что разорение вашего отца охладило мои чувства. Но что даст вам мой отказ? Отсрочку — в два-три месяца».
Я залилась слезами — ведь он был прав.
«Не сегодня-завтра ваш отец все узнает, узнают люди, и тогда… — он понизил голос, — тогда вы будете обесчещены».
«Как же мне быть?» — воскликнула я.
«Выйти замуж за человека, преданного вам, готового стать вашим супругом перед светом, а для вас только братом».
Я покачала головой и прошептала:
«Да; но где найти такого человека?»
«Вот он — представляю его вам, Мерседес, ведь я говорил, что давно люблю вас».
«Вы любите, но…»
«Люблю страстно, всем сердцем, всей душой, и преданность — одно из тех чувств, которые я питаю к вам».
Я подняла голову, почти испуганная его словами.
Я не думала, что преданность всесильна!
«Я буду вашим братом, — повторил он, — а ваше дитя станет и моим и клянусь честью дворянина, никогда, ни единым словом мы не обмолвимся об этом».
Я смотрела на него, полная сомнения и колебаний.
«Пожалуй, поступить так все же лучше, чем броситься из окна в реку, протекающую под окнами вашего дома…»
Я промолчала, а потом упала перед ним на колени.
«Брат мой, — умоляла я, — сжальтесь над своей супругой и пощадите честь моего отца».
Он поднял меня, поцеловал мне руку и удалился.
Через две недели я вышла за него замуж.
Как подобает человеку благородному, дон Руис выполнил обещание, но сама природа восстала против обмана, и хотя дон Руис всегда по-отцовски заботился о Фернандо, Фернандо не питал к нему сыновних чувств.
Вот, ваше величество, теперь вы знаете все!..
— Кроме имени отца, — возразил король, — но вы сейчас его назовете.
Опустив глаза, донья Мерседес прошептала:
— Дон Иниго Веласко.
— Хорошо, — сказал король. — Я узнал все, что хотел.
И он вышел с важным и мрачным видом, а она так и осталась стоять на коленях. Перед уходом он негромко произнес:
— Я так и думал: не может быть, чтобы сын дал пощечину родному отцу.
XXXI. ЭПИЛОГ
На рассвете несметная толпа заполнила площадь Лос-Альхибес, теснясь около эшафота, воздвигнутого посреди площади. У подножия стоял палач со скрещенными руками. Все, что предстояло, держали в строгой тайне, но люди говорили, что будет приведен в исполнение первый смертный приговор, вынесенный королем доном Карлосом.
В многолюдной толпе попадались мавры. Их сразу можно было узнать по восточному одеянию и горящим глазам.
Глаза эти блестели от радости — ведь им доведется увидеть казнь дворянина, rico hombre и христианина.
На башне Вела пробило девять часов утра, и в тот же миг врата Альгамбры распахнулись, стража построилась двойным рядом, потеснила толпу, образовавшую огромный круг, в центре которого возвышался эшафот.
Немного погодя появился король дон Карлос, он щурился и с тревожным нетерпением поглядывал по сторонам. Казалось, он, по обыкновению, ищет глазами гонца, которого ждет уже давным-давно. Но гонца не было, и взгляд короля вдруг стал, как всегда, бесстрастным.
Рядом с королем шла девушка, ее лица не было видно под покрывалом, но, судя по богатому и вместе с тем строгому наряду, легко было догадаться, что она принадлежит к знатному роду.
Дон Карлос прошел через расступившуюся толпу и встал около эшафота. Вслед за ним появился верховный судья с доньей Флорой. Она опиралась на руку отца. Увидев эшафот, они остановились, и трудно было сказать, кто из них — отец или дочь — был бледнее.
Король обернулся, чтобы удостовериться, идет ли за ним верховный судья, увидел, что тот рядом, что поддерживает дочь, чуть не потерявшую сознание, что сам вот-вот упадет без чувств, и послал за ним офицера.
В то же время с противоположной стороны появились еще двое — то были дон Руис и донья Мерседес. Как отличны были выражения лиц у каждого из них, когда они взглянули на эшафот!
Через пять минут, в сопровождении стражи, показались соперники — дон Фернандо и дон Рамиро. Дон Фернандо, как мы уже говорили, был взят под стражу накануне, дон Рамиро пришел в тюрьму по повелению короля.
Собрались все действующие лица драмы, четыре акта которой уже завершились, оставалась только заключительная сцена. Наступила тишина, все ждали развязки — присутствие палача делало картину еще более зловещей.
