Дмитрий Старков - Отдаленное настоящее, Или же FUTURE РERFECT
67.
Времени на все приготовления ушло удивительно мало. В первом же попавшемся Димычу агентстве недвижимости жутко обрадовались клиенту и немедля повезли на Ржевку смотреть квартиру, которая оказалась во всех отношениях подходящей. Возвращаясь с добычей домой, Димыч пытался прикидывать, какие еще понадобятся приготовления, но, стоило по приезде изложить все пришедшие в голову соображения Игорю, как тот немедля отверг их все. - Ничего не понадобится. Туз сказал, что все устроит. Нормально пройдем и заберем. Без помех. Димыч ощутил нешуточную тревогу. Не столько даже из-за видимой легкости предстоящего, хотя бесплатным бывает лишь - известно, что; одной вот такой уверенности в Игоревом тоне с избытком хватало, чтобы забеспокоиться. Раньше за товарищем вовсе не водилось подобного... - Слушай, - раздраженно заговорил Димыч после некоторой заминки, - а тогда на кой хер, вообще, мы-то ему занадобились? В смысле - зачем, в таком случае, нам самим в больницу переться? Если ему все так запросто, почему он этого Николая по воздуху, скажем, не перенесет, благо квартиру можно занимать хоть сейчас? Вот и ключи... С этими словами он брякнул выдернутой из кармана связкой. Твердый взгляд Игоря немного смягчился; появилась в нем едва различимая, странная какая-то беспомощность. - Откуда я знаю, скажи на милость? Не может он, наверное, этого. Или - в принципе может, а именно сейчас что-то ему мешает... да ладно, в конце концов, какая разница! Важно то, что осложнений никаких не предвидится. Если квартира под Николая уже есть, сегодня и пойдем. Димыч и постарался было обуздать собственные лицевые мускулы, поспешившие изобразить гримасу крайней степени усталости и отвращения к жизни, однако не шибко-то в этом преуспел. - Что с тобой? - спросил Игорь, видимо, заметив перемену в его лице. Что еще не так? Димычу очень хотелось ответить начистоту, объяснить все, как есть, но... Инсценировка собственной смерти, видать, сильно повлияла на Игоря; изменился он здорово. Прежний Игорь понял бы его, Димыча, сразу - и даже, может, без всяких объяснений. А вот нынешний - поймет ли? - Ничего, все нормально, - утомленно, безразлично отвечал он. - Во сколько будем трогаться? Игорь взглянул на часы. - Сейчас я отмоюсь поприличнее... полотенце дашь? - Там, в шкафу, чистые. Бери любое. - Так вот... Потом за машиной съезжу... Словом, к девяти будь готов.
Такси подкатило к подъезду, украшенному козырьком на двух вычурных, под кованую бронзу, с фонарями, кронштейнов. Маленькая, едва больше ладони, бронзовая дощечка у дверей сообщала, что именно здесь, на улице Плеханова, приютилось Санкт-Петербургское отделение частного клуба "Ом". Уверенно взойдя по ступенькам, Олег несколько раз, с неравными интервалами, даванул едва приметную кнопку звонка в косяке. Примерно через полминуты массивная, облицованная под дуб створка бесшумно распахнулась. Посторонившись, Олег пропустил Петяшу вперед и сам шагнул в интимный полумрак клуба. Оказавшись внутри, Петяша покосился по сторонам, но никого, кто мог бы отворить дверь изнутри, не увидел. Зато в противоположном конце коридорчика, ведшего, надо полагать, собственно в клубный зал, показался статный, лет сорока мужчина в темных брюках и сером мягком пиджаке с торчащим из нагрудного кармана платочком в цвет галстуку. Олегу он тут же кивком указал на одну из боковых дверей и вплотную занялся Петяшей. - Здра-авствуйте, Петр Алексеевич! - рокотнул он приятным, бархатистым баритоном. - Наслышан, как же... Позвольте представиться: Никомедов, Андрей Васильевич, вице-президент этого клуба. Общество наше уже почти в сборе; идемте, я вас представлю всем, а своих соклубников буду представлять вам постепенно, в течение вечера, так выйдет проще... - С этими словами он мягко подхватил Петяшу под локоть, повлек по коридору, распахнул дверь, из которой за минуту до этого появился. - Господа, минутку внимания! Прошу любить и жаловать...
Едва войдя в одну из боковых комнат, Олег сразу понял, что напортачить, очевидно, сумел не только на основном, официальном своем месте работы. Здесь за столом восседал седой, спортивного сложения человек в таком же мягком пиджаке, как и у Никомедова. Пронзительный взгляд его черных, ничего не выражающих глаз препарировал вошедшего, словно черт уже знает, которую по счету подопытную крысу в ходе ужасно длинного биологического эксперимента. Звали этого человека Александром Сергеевичем Виноградовым. В клубе "Ом" он возглавлял секцию обеспечения безопасности. Под препарирующим взглядом главы разведслужбы общества Олег немедля ощутил себя ничтожно маленьким и слабым. Колени - словно превратились в тряское желе. - Звали, Александр Сергеевич? - стараясь не дрогнуть голосом, спросил он. Бессмысленный на первый взгляд, вопрос этот тем не мене был очень нужен и важен - хотя бы потому, что нарушил жуткую тишину в кабинете. Виноградов едва заметно усмехнулся. Идентификация эмоционального состояния пациента не нуждалась в столь явных признаках, как дрожь в голосе. Вопрос, заданный с порога, и без нее прояснял положение самым наглядным образом. - Сядьте, Новиков, - с казенным безразличием приказал он, не отводя взгляда. Олег, словно бы опасаясь поворачиваться к главе разведслужбы спиной, вслепую нашарил стул, неловко придвинул его к себе и сел. - Посидите здесь, в зал не ходите, я вскоре вернусь. С этими словами Александр Сергеевич Виноградов вышел из комнаты, аккуратно запер двери на ключ и прошел в комнату напротив. Здесь, все в том же полумраке, который был, казалось, неотъемлемой частью атмосферы клуба, сидели за покрытым черным сукном столом четверо. - Ну и как? Казалось, вопрос не сразу достиг ушей сидевших за столом. Более того Александр Сергеевич явно знал, что так оно и выйдет, и посему ничуть не удивился и не оскорбился. Приняв позу, исполненную долготерпения, он принялся ждать. Ответ последовал лишь минуты через полторы: - Никак, - точно через силу выговорил старший из четверых, старичок лет семидесяти, в неопрятном черном свитере, с пегой, кудлатой бородкой. На лице Виноградова появилось выражение, весьма странное для человека с его характером, да еще занимающего подобный пост, позволяющий распоряжаться, точно пешками, минимум пятью десятками официально ничем не связанных с ним людей. Взгляд его помягчал. Человек, давно и хорошо знающий Александра Сергеевича, какой-нибудь старинный друг, любовница или еще что-нибудь в этом роде, сразу сказал бы, что глава разведслужбы клуба "Ом" испытывает неуверенность, то бишь чувство, почти незнакомое для него. Однако столь хорошо разбирающийся в настроениях Александра Сергеевича индивидуум был возможен лишь гипотетически - то есть, говоря языком химиков, в чистом виде не существовал. Поэтому четверо сидевших за столом отнесли помягчание взгляда господина Виноградова на счет высокой оценки проделанной ими работы. - Все в том же смысле? - уточнил Александр Сергеевич. - Все в том же, - подтвердил обладатель кудлатой бородки. -Не пробить. - А - по второму вопросу? - По второму - здесь. Один из троих прочих выдернул из-под черного сукна два листа писчей бумаги, соединенных скрепкой, и подал их Виноградову. Раздумчиво покачав головой, Александр Сергеевич повернулся, вышел в коридор, заглянул в другую комнату. Там лежали на кушетках двое, не подававших никаких признаков жизни. Возле кушеток сидели без единого движения еще четверо. Но неподвижность их была особой: они словно бы проделывали в уме некую неимоверно тяжелую физическую работу, отчего тела их едва не сводила судорога крайнего напряжения. Молча оценив обстановку, Александр Сергеевич покинул комнату. Он постоял в коридоре, подумал над чем-то, затем, отперев дверь, за которой томился в ожидании своей участи Олег, все так же аккуратно запер ее за собою, устроился за столом и принялся изучать полученный только что отчет. Олег замер; кончик носа нестерпимо щекотала хрен знает откуда взявшаяся капелька пота, однако смахнуть ее он не мог - казалось, стоит ему пошевелиться, и страшные, бесчувственные глаза-скальпели мгновенно вонзятся, вывернут, выпотрошат... Виноградов покончил с отчетом, но еще какое-то время сидел молча, опустив взгляд к бумаге, будто найдя в ней что-то, видимое и понятное лишь для него одного. - Привел, - наконец начал он разговор, ради которого и был зван в комнату Олег. - Если привел, значит, информацию принес. Капелька пота, сорвавшись с носа, едва слышно разбилась о дубовый паркет, однако легче Олегу не стало. - Н... нет, - на выдохе прошелестел он. - Не получилось. Ответ вовсе не удивил человека, внушавшего Олегу - и не только Олегу страх. Словно забыв о его присутствии, Виноградов вновь опустил взгляд к бумаге и задумался.
Петяша в это время и не подозревал, что приходится выносить из-за него несчастному Олегу. К данному моменту он успел хлопнуть за приятное знакомство две солидных порции местного коньяку, закушав их "Реми Мартэном" из личной фляжки, и теперь дымил сигарой, к которой кто-то из находившихся рядом с ненавязчивой заботой поднес огонек зажигалки. Народу в зале, за столиками, присутствовало человек тридцать, вокруг творился массовый треп на общие темы, однако Петяша почему-то чувствовал себя в центре всеобщего внимания. Вот, вроде бы, все говорят себе тихонько о своем, выпивают и закусывают, но - поди ж ты - никак не оставляло ощущение, будто смотрят только на него, Петяшу, слушают только его, вообще - оценивают. Ощущение не было неприятным, но все-таки... Ладно, - подумал Петяша, почувствовав внезапный прилив озорного, бесшабашного вдохновения. - Щ-час... - Извините, - обратился он к двум солидным, в возрасте, мужикам за соседним столиком. - Вот вы сейчас говорили о свободе, о переменах в обществе... И, судя по тому, как вы об этом говорили... Хотя - нет, так не пойдет; если позволите, я - для большей ясности - совершу небольшой экскурс в наше недавнее прошлое. Не возражаете? Вовлеченные в беседу согласно кивнули. Может быть, слишком уж поспешно, с чего бы это... Да ладно, хрен с ним. Если кивнули только из вежливости, пусть за эту самую вежливость и расплачиваются. - При социализме еще, - заговорил Петяша, - мне доводилось встречаться со множеством людей, которые были недовольны обстановкой в стране. Они могли долго и красиво рассуждать об абстракциях наподобие "внутренней свободы", "свободы самовыражения", "свободы творчества", "свободы совести" и далее в том же духе. Существующий строй, по их словам, злонамеренно лишал их всех названных свобод. Так вот, всех этих людей отличала от прочих граждан одна характерная деталь - крайняя неопрятность в быту. Они могли по году не стирать единственные штаны, неделями не мыться... Причем - не из-за бедности; многие имели вполне приличный доход... Но главным недостатком этих людей была полная неготовность, неспособность к активным действиям. Ради превозносимых ими на словах идеалов они не соглашались шевельнуть даже пальцем! Да-да! И при этом непрерывно искали среди окружающих стукачей, пособников ка-ге-бе, всерьез верили в повышенный к себе интерес со стороны карательных органов - это было необходимо им, как воздух, без этого они немедленно утрачивали ощущение собственной значимости. Хотя - ощущение это, по-моему, не имело под собою никакой почвы... А надо вам сказать, что этот их термин - "внутренняя свобода" по всем признакам означал свободу болтать, что угодно, пока никто не слышит, но при малейшем проявлении опасности делать преувеличенно верноподданную мину. И как-то раз я, находясь в компании подобных, не выдержал и спросил, повторяя кого-то из запрещенных тогда писателей: если кукиш в кармане есть "внутренняя свобода", что же тогда есть внутреннее рабство? Меня, конечно же, с ходу объявили агентом ка-ге-бе, хотели было побить, но это им не слишком удалось. Тогда наши свободолюбы попытались решить дело путем открытой дискуссии, подробности коей я здесь опущу, поскольку интересен для нас лишь ее результат. В конце концов мы пришли к тому, что они не желают добиваться влияния в стране, так как для этого придется принять правила игры, навязанные нелюбимой ими властью. Игра же по правилам, приемлемым для них, опять-таки, ни к чему хорошему привести не могла. Собственно, все эти "правила" - до единого, господа! начинались со слов "если бы". "Если бы у нас было..." "Если бы нам дали..." "Если бы нам позволили..." и так далее. Получалось, что граждане, столь горячо любящие свободу, согласны - так уж и быть! - шевельнуть ради нее хотя пальцем, если им предоставят всю полноту власти на блюдечке с голубой каемкой. Вот тогда они - может быть! - подумают, "как нам обустроить Россию"... Одним словом, ушел я с той посиделки -точно в грязи вывалявшись. Однако все, пожалуй, было не зря -на следующий же день двое из той компании появились в обществе чистыми и опрятно одетыми, извинились передо мной за вчерашние нападки... Только теперь Петяша отметил всеобщую мертвую тишину в зале. Все присутствовавшие бросили свои светские беседы, все взгляды были устремлены к нему. К чему же я это все? - подумал Петяша, слегка напуганный неожиданной результативностью своего собственного мелкого хулиганства. - Надо как-то закруглиться помягче, а то -неудобно. Люди мне ничего плохого не сделали, а я... - Так вот, - продолжал он. - Собравшиеся здесь сегодня, на мой взгляд, ничем не напоминают прежних кухонных политиков, любителей впустую перемалывать воздух единственно ради самоутверждения. Не сомневаюсь, что все вы, говоря об улучшении обстановки в стране, улучшении нашей с вами жизни, не станете отделять слова от дела, и, являясь сегодня вашим гостем, поднимаю этот бокал за хозяев. За вас, господа! Стараясь не дрожать пальцами и не втягивать голову в плечи, Петяша взял со столика наполненный кем-то загодя бокал и единым духом выпил. Внутри все сжалось в комок. Вот бред получился, - пронеслось в голове. - Возьмут сейчас за шкирятник, напинают и выкинут с позором. И ведь правы будут... Зал взорвался аплодисментами.
