Даниэль Пеннак - Дневник одного тела
– И без мишени?
– Нет, мишень нужна, но это может быть что угодно. Вон тот кусок соли или еще что-нибудь. На какую-то секунду я – это я и цель одновременно. Единое целое.
Виновато усмехается:
– Думаешь, твой старый кузен совсем умом тронулся, да?
Нет.
* * *
62 года, 29 дней
Пятница, 8 ноября 1985 года
Сегодня утром забыл код своей банковской карточки. И не только сам код, но и мнемотехнический прием, который сам придумал, чтобы его как следует запомнить. И даже движение своих пальцев по кнопкам. Стою перед банкоматом в полном отупении. И в полном смятении. Попытаться еще раз? Чего – попытаться? Я же не помню. Совершенно. И никакой зацепки. Как будто этот код и не существовал вовсе. Нет, хуже: как будто он существует где-то, куда мне нет доступа. Паника вперемешку с бешенством. Стою на тротуаре перед банкоматом и не знаю, что делать. Народ за мной начинает проявлять нетерпение. Аппарат возвращает мне карту. Я говорю: Похоже, не работает. Стыдно: стыдно, что я так сказал, стыдно, что мне поверили. По стеночке, по стеночке смываюсь. Все потеряно: память, достоинство, самоконтроль, благоразумие – я всего лишился. Этот код был я сам. Отсылаю машину – пройдусь до работы пешком. От злости и стыда иду быстро. Перехожу улицу на красный свет. Сигналят машины. Стараюсь себя уговорить, но ничего не получается. Не могу я взглянуть на случившееся с другой, благоразумной точки зрения: в сущности, ничего страшного, маленький сбой без далеко идущих последствий. Сейчас, когда я пишу эти строки (код вернулся сам собой и занял привычное место в голове), мне не хватает слов, чтобы описать тот ужас, в который повергло меня это кратковременное нарушение памяти.
* * *
62 года, 1 месяц
Воскресенье, 10 ноября 1985 года
Внезапные пропажи каких-то данных – код банковской карточки, дверные коды близких друзей, телефонные номера, имена или фамилии, даты рождения и т.п. – сыплются на меня как метеориты. Отчего вся моя планета сотрясается – не столько от самого провала в памяти, сколько от неожиданности. Короче, я не переживаю. Зато меня вовсе не удивляет, когда я правильно отвечаю на вопросы в ходе радио– или телевикторин, которые слушаю вполуха. Грегуар: Так ты всё-всё-всё знаешь, дедушка? И всё-всё-всё помнишь?
* * *
62 года, 4 месяца, 5 дней
Суббота, 15 февраля 1986 года
Парикмахеры. Во времена моей молодости никакого массажа головы они не делали. Вам просто грубо мыли голову, а потом превращали ее в щетку, которая держалась до следующей стрижки при помощи клеящего карандаша «Пинто». (Нет, «Пинто» – это позже, в первые послевоенные годы.) Как бы то ни было, эта профессия феминизировалась, стала более утонченной, и вот уже во время мытья волос ловкие пальцы массируют вам голову. На какие-то секунды ты отключаешься и, при определенном мастерстве массажистки, все мечты становятся реальностью. На грани экстаза я, кажется, даже прошептал: Не надо, пожалуйста, хватит. Вам не нравится, когда вас массируют? – с невинным видом спросила молодая парикмахерша. Я вроде бы промямлил: Нравится, нравится, но не надо. Насчет «невинного вида» – сам я ни секунды в это не верю, потому что, будь я девушкой и занимайся я массажем волосистой части головы, я бы непременно потешался над этими господами, оказавшимися во власти моих проворных рук и не имеющими возможности, в силу их положения в кресле, перевести закатывающиеся под моими пальцами глаза на свой гульфик. Прекрасный повод вдоволь посмеяться с подружками! Вполне возможно, что они еще и соревнуются, чтобы хоть как-то развлечься в течение нескончаемого рабочего дня: Ну а у твоего за сколько секунд встало?
* * *
62 года, 9 месяцев, 16 дней
Суббота, 26 июля 1986 года
Кромешный мрак на душе – все утро. А попало за это Грегуару. Я чуть не подскочил, когда (мы ходили на рынок) он со слезами на глазах спросил, почему я на него сержусь. Какое же лицо я показывал ему все это время? Какую недовольную физиономию? Какую злобную харю? И сколько времени? Впрочем, а какое у нас бывает лицо, когда мы строим козью морду? И какое оно, когда мы ее не строим? Мы живем, скрываясь за нашими лицами. То, что ребенок видит, глядя в лицо взрослого, – это зеркало. И сейчас в этом зеркале Грегуар разглядел свою загадочную вину.
– Что я сделал?
– Ты сделал, ты сделал такое, что тебе за это полагается мороженое. Какого тебе хочется? Ванильного, шоколадного, клубничного, фисташкового?
– Орехового!
Два ореховых мороженых – два!
Был кромешный мрак, стало – чувство вины… Когда я поведал обо всем Моне, она сказала, что глагол «кульпабилизировать» (в значении «внушать чувство вины» и «чувствовать себя виноватым») вошел во французский язык в 1946 году. А в 1968-м появилось выражение «декульпабилизировать» («снимать вину»). Да уж, тут говорит сама История…
* * *
62 года, 9 месяцев, 17 дней
Воскресенье, 27 июля 1986 года
Лекарством от мрачного настроения может стать посторонний, только он должен быть мне совершенно чужим и безразличным. Еще не бывало, чтобы рабочий день не расправился с моим «мраком». Стоит мне переступить порог нашей конторы, как социальный человек берет верх над человеком, впавшим во «мрак». Я делаю то, чего ждут от меня остальные: внимание, советы, поздравления, приказы, поощрения, шутки, внушения, примирение… Я становлюсь собеседником, партнером, противником, подчиненным, начальником – добрым или злыднем, я – само воплощение мудройзрелости . Эта роль всегда помогала мне справиться с душевным мраком. А вот близким, то есть своим, всегда попадает в первую очередь и именно потому, что они – свои, они – часть нас самих и служат искупительной жертвой для сидящего в нас всю жизнь ребенка. За это Грегуар в тот день и поплатился.
* * *
62 года, 9 месяцев, 23 дня
Суббота, 2 августа 1986 года
Говоря – довольно часто – в этом дневнике о «душевном мраке», я говорю не о душе, не даже о психологии, нет, я остаюсь как никогда верен сфере тела, этого чертова клубка нервов!
* * *
63 года
Пятница, 10 октября 1986 года
Был в кафе на улице Лафайет, пошел пописать. Свет погас в самой середине процесса. И так два раза. Интересно, из какого среднего возраста исходили те, кто устанавливал этот таймер и рассчитывал время, необходимое человеку, чтобы справить нужду. Неужели я делаю это так медленно? Неужели раньше я делал это так быстро? Что за гадость этот культ молодости, который коснулся даже производства таких вот агрегатов, перемалывающих время! То же относится и к таймерам освещения на лестницах, и к лифтам, двери которых закрываются все быстрее и быстрее.
* * *
63 года, один день
Суббота, 11 октября 1986 года
Вчера после ужина по случаю моего дня рождения посидели некоторое время вдвоем с Этьеном в библиотеке. То, в чем он признался, позволяет мне заключить, что мы всю жизнь пытаемся читать по лицам окружающих, не имея ключа для дешифровки написанного. Обрати внимание, что выражает лицо Марселин, когда она ничего не хочет выражать, говорит он: Все черты обвисают, а губы плотно склеиваются в этакую недоброжелательную мину. В этой женщине, которую все считают такой доброй, такой милой, он видит кратковременные, но вполне реальные признаки злобного характера.
– По крайней мере, я замечаю это в последнее время, – уточняет он. Я дешифрую не выражение, а его отсутствие, поскольку в такие моменты Марселин как раз ни о чем не думает. Другие наверняка увидят в ее лице что-то другое. Понимаешь, в день нашего знакомства лицо у Марселин было сплошная прелесть и доброта, а сейчас, когда она не следит за ним, в нем проглядывает нечто такое, о чем я и не подозревал, – доброты там нет и в помине. (Молчание.) На самом деле то, что я вижу на лице моей жены, это результат обид, которые копились с годами и которых оказалось достаточно, чтобы получился вот такой ее портрет. В общем, чистое умствование. Стареем. (Снова молчание.) Ну а я как выгляжу во время таких переживаний? Наверно, не слишком приятно? Думаю, в глазах Марселин мое лицо тоже должно разительно отличаться от того медального профиля, каким оно было для нее в годы нашей юности.
Я слушаю Этьена с волнением. Он остался тем же пытливым мальчишкой, с которым я так любил спорить в пансионе. Теперь его старый лоб навечно перечеркнут двумя вертикальными морщинами. Морщинами страданий. Вдруг он спрашивает: Я порю какую-то чушь? Становлюсь идиотом? Его взгляд внезапно затуманивается. Знаешь, это все голова… Неважно у меня с ней…
* * *
63 года, 1 месяц, 12 дней
