Император Пограничья 14 - Евгений И. Астахов
Они постепенно расходились. Василиса ушла первой, Полина за ней. Ярослава поцеловала меня в щёку и скрылась за дверью.
Остался только отец.
Игнатий Платонов стоял у окна, глядя на ночной город. Седая голова, усталые плечи. Он постарел за последний год, слишком много испытаний. Но держался с достоинством.
— Никогда не думал, что доживу до такого дня, — произнёс он тихо. — Мой сын стал князем.
Я подошёл, встал рядом. Огни Владимира мерцали, как россыпь звёзд.
— Когда тебя увезли в Угрюмиху, я боялся, — продолжал отец. — Боялся, что не вернёшься. Что Бездушные разорвут. Или голод доконает. Или люди. А ты не просто выжил. Ты стал… — Игнатий обвёл рукой зал, дворец, город за окном, — … совсем другим человеком. Сильнее. Решительнее. Иногда я смотрю на тебя и вижу черты деда. Манеру держаться. Взгляд. Будто кто-то из предков вернулся.
Я напрягся, но он продолжал спокойно:
— Твоя мать гордилась бы тобой, — добавил он, и голос дрогнул. — Она всегда верила в тебя. Говорила: наш Прохор особенный. Я не понимал тогда, что она имела в виду. Теперь понимаю.
Пауза. Игнатий смотрел на огни города.
— Смерть меняет человека, — произнёс он задумчиво. — Ты прошёл через петлю. Почувствовал, как жизнь уходит. Мало кто после такого остаётся прежним.
Я молчал. Слова застряли в горле. Этот человек дал жизнь телу, в котором я живу. Воспитывал мальчика, которого я заменил. Любил сына, которого больше нет, но он не знал правды.
Я был не его отпрыском, а пережитком прошлого, застрявшим в чужом теле. Но Игнатий заслуживал уважения. Заботы. Благодарности за то, что сделал для Прохора Платонова — настоящего.
— Мальчик, которого я воспитывал, был добрым, но слабым, — продолжил отец Прохора тихо. — Он бы не выжил в Пограничье. Не смог бы сплотить людей. Но ты смог…
Или знал?..
Трудно сказать. Игнатий Платонов был проницательным человеком. Возможно, он замечал слишком многое. Но если и замечал — молчал, списывая на память предков.
— Спасибо, — сказал я просто.
Игнатий обнял меня. Крепко, по-отцовски. Я ответил на объятие, вспоминая своего собственного отца и чувствуя сложную смесь вины и благодарности.
Мы постояли так минуту. Затем он отстранился, похлопал меня по плечу и прошептал:
— Главное — чтишь память нашего рода. Защищаешь его. И этого мне достаточно. Остальное… неважно.
И вышел.
Я остался один, обуреваемый самыми разными мыслями. Через несколько минут покинул зал и пошёл по коридорам дворца. С рассеянной улыбкой на губах наблюдал за празднующими.
В одном зале пировали бояре. Германн Белозёров сидел с Полиной в углу. Они о чём-то тихо разговаривали. Граф держал руку дочери в своей, и на лице его была мягкая улыбка. Полина явно соскучилась по нему.
В другом конце того же зала Дмитрий Голицын беседовал с Василисой. Князь что-то объяснял, жестикулируя, девушка внимательно слушала. Отец и дочь, наконец нашедшие общий язык.
В другом зале купцы обсуждали новые возможности. Гордей Маклаков увидел меня, поднял бокал:
— За князя! За процветание!
Остальные подхватили. Я кивнул в ответ.
На кухне повара и слуги тоже праздновали. Кто-то пел, кто-то танцевал. Перемены коснулись всех. Даже простых людей. Они чувствовали: началась новая эпоха.
Я вышел на балкон, смотрящий на площадь. Внизу собралась толпа. Тысячи людей. Простой народ. Они пили, смеялись, кричали здравицы:
— Да здравствует князь Прохор!
— Слава князю!
— Победитель Бездушных!
Я смотрел на них и думал: это только начало. Впереди была долгая дорога. Гильдия, Бездушные, враги, интриги, войны… Но сейчас, в эту морозную ночь, я позволил себе просто насладиться моментом.
Победа была сладкой, словно губы девушки, которую я полюбил.
* * *
На следующий день состоялось первое заседание Боярской думы под моим предводительством. Я вошёл в Большой зал и увидел знакомые лица. Но теперь среди заседающих было много новых — военнопленных, отпущенных прошлой ночью. Курагины, Шаховские, Мещерские, Селиверстовы. Они смотрели на меня со смесью облегчения и осторожного любопытства.
Обсуждали административные вопросы. Создание новых Приказов, выделение средств на поддержание дорог, ремонт укреплений, распределение зерна из княжеских закромов. Скучная, рутинная работа управления, но необходимая.
Под конец заседания я поднялся.
— Остался один последний вопрос, — произнёс я спокойно.
Председатель Боярской думы, боярин Курагин Фёдор Петрович, пожилой мужчина с длинными седыми усами, лишь ночью вернувшийся из плена во Владимир, вопросительно поднял бровь:
— Какой вопрос, Ваша Светлость?
— Вопрос государственной измены Харитона Климентьевича Воронцова.
Зал замер.
Глава 14
Тишина в зале стала гулкой. Харитон Климентьевич Воронцов, сидевший в среднем ряду, медленно поднялся. Широкие плечи его напряглись под чёрным костюмом, холодные серые глаза метнулись к выходу, словно глава рода оценивал возможность покинуть помещение. Но этот человек не из тех, кто бежит. Он выпрямился, сжав челюсти, и встретил мой взгляд с нескрываемым вызовом.
Бояре замерли в ожидании. Кто-то переглядывался с соседями, кто-то судорожно сглатывал. Боярин Курагин, председательствующий на заседании, нервно теребил седые усы.
— Вы обвиняете меня в государственной измене? — медленно, будто пробуя каждое слово на вкус, произнёс Воронцов. В голосе его звучало возмущение, но я уловил в нём и нотки расчёта. — Это абсурд. Месть политическому противнику, не более. Я баллотировался на престол, и вот — едва выборы завершились, как новый князь решает избавиться от соперника под благовидным предлогом.
Несколько бояр неуверенно закивали. Харитон всегда умел играть на публику.
— Где доказательства? — продолжил он, обводя зал взглядом. — Голословные обвинения? Или у вас есть нечто большее, чем слова?
Я дал ему договорить. Пусть выговорится. Пусть думает, что может выкрутиться.
— Доказательства, — спокойно ответил я, доставая из внутреннего кармана пиджака сложенный лист бумаги, — есть. Протокол допроса Павла Сухова, куратора агентурной сети Гильдии Целителей. Человека, который координировал действия Дмитрия Корсакова — агента, отравившего кандидатов на престол. Корсаков признал, что именно Сухов передал ему задание. Сухов, в свою очередь, раскрыл, кто из владимирского боярства обеспечил проникновение Корсакова во дворец.
Я сделал паузу, давая словам повиснуть в воздухе.
— Дмитрий Корсаков проник в бальный зал под личиной официанта. Настоящий слуга внезапно «заболел» накануне приёма. Чистая профессиональная работа. Но для этого требовались связи внутри дворца. Кто-то должен был обеспечить замену официанта, предоставить форму, пропуск в закрытые помещения. — Я развернул лист и посмотрел на Воронцова. — Сухов показал, что связующим звеном между Гильдией и дворцовой администрацией выступали ваш человек, Харитон Климентьевич. Вы не задавались вопросом, куда вчера днём испарился ваш безопасник — Михаил Никифоров? Нет? Напрасно. Его уже допросили и пел он соловьём, свидетельствуя, что вы поручили ему провести Корсакова во дворец.
Зал взорвался
