Роберт Киркман - Ходячие мертвецы: падение Губернатора
Он извергает кровавую рвоту, заливая ковер перед её ногами.
На сороковую секунду всё затихает. Губернатор корчится на полу от боли, кашляет и пытается подняться. Он буквально ощущает, как она стоит над ним, глядя на него сверху вниз со свойственным ей леденящим душу спокойствием. Он чувствует, что в руках она сжимает клинок. Он глотает горький вкус желчи в горле, закрывает глаза и ждёт, что вот-вот просвистит лезвие и коснётся его шеи в поцелуе смерти. Вот и конец. Он вот-вот помрёт на этом полу, как побитая собака. Он открывает глаза.
Она колеблется. Он слышит её голос, мягкий, спокойный и холодный, как мурлыканье кошки.
— Я не хотела, чтобы всё закончилось так быстро.
Пятьдесят секунд.
— Не хочу, чтобы всё закончилось, — говорит она, возвышаясь над ним, нерешительно сжимая клинок.
Пятьдесят пять секунд.
В тёмных уголках подсознания Губернатора разгорается искра. У него всего один шанс. Нет права на ошибку. Не поднимая глаз он симулирует очередной приступ кашля и незаметно бросает взгляд на её сапоги с металлическими вставками, всего в нескольких сантиметрах от его руки.
Последний шанс.
На шестидесятую секунду, он набрасывается на неё, обхватывая руками её ноги. Застигнутая врасплох, женщина падает назад.
Губернатор взбирается на неё словно любовник, меч выпадает из её рук. Столкновение выбивает из её легких весь воздух. Он чувствует её мускусный аромат — букет пота, гвоздики и резкого медного запаха засохшей крови. Она корчится под ним, меч лежит на ковре всего в полуметре от них. Блеск клинка привлекает его взгляд.
На шестьдесят пятую секунду, он делает выпад и слегка касается рукоятки меча, но прежде, чем ему удаётся ухватиться, её зубы впиваются в мягкую плоть его плеча с такой силой, что проникают в плоть, подкожную ткань и, наконец, мышцы.
Жгучая боль настолько внезапная, всеобъемлющая и острая, что он вскрикивает, как маленькая девочка. Он откатывается от неё, инстинктивно хватаясь за шею и чувствуя влагу, просачивающуюся сквозь пальцы. Мишонн поднимается и выплёвывает ошмётки плоти, кровь струей бежит из её рта.
— ДО... ДОЛ… БАНАЯ! СУЧКА!
Ему удаётся сесть, зажимая ладонью рану и останавливая поток крови, сочащейся из шеи. Ему не приходит на ум, что она, возможно, здорово повредила его яремную вену, и он уже покойник. Ему не приходит в голову, что она тянется к мечу. Ему даже не приходит в голову, что она снова возвышается над ним.
Семьдесят три секунды. Всё, о чём он может думать сейчас — как остановить кровь, сочащуюся из его шеи.
Семьдесят пять секунд.
Он проглатывает слюну с металлическим привкусом и пытается разглядеть сквозь слезящиеся глаза, как его кровь пропитывает старинный ковёр.
На семьдесят шестую секунду, он слышит, как его оппонент делает глубокий вдох, поднимается и что-то бормочет. Что-то, похожее на «У меня есть идея получше».
Первый тупой удар рукоятью меча поражает его переносицу. Чудовищный щелчок раздаётся в его голове, сопоставимый с ударом бейсбольной битой по мячу. Губернатор вновь падает на пол.
В ушах звенит, в глазах двоится, боль душит его. Он предпринимает последнюю попытку ухватить её за лодыжку, когда металлическая рукоять наносит очередной удар.
Восемьдесят три секунды противостояния. Наконец, он оседает, в глазах его темнеет. Окончательный удар по черепу приходится на восемьдесят шестую секунду, но он едва ли чувствует его.
Ещё секунду спустя его глаза затягивает чёрное полотно и он проваливается в пустоту.
* * *
На залитой лунным светом поляне, в темной тишине ночи Лилли осторожно разворачивает последний предмет, который кинет в кратер костровища. Размером с персиковое зернышко, он лежит в носовом платочке. Она смотрит на него, одинокая слеза катится по её щеке. Лилли вспоминает всё, что этот узелок значит для неё. Джош Гамильтон спас её жизнь. Джош был хорошим человеком, который не заслужил подобной смерти — пули в затылок, пущенной одним из бандитов Вудберри, Мясником.
Лилли и Джош вместе прошли много миль, вместе учились выживать, вместе мечтали о лучших временах. Повар высшего класса, Джош Гамильтон был единственным человеком, путешествовавшим по дорогам апокалипсиса с итальянским чёрным трюфелем за пазухой. Он срезАл с него тонкие пластинки и добавлял в масла и мясные блюда. Ореховый земляной вкус был просто непередаваем.
Предмет в ладонях Лилли всё ещё источает сильный аромат, она наклоняется и вдыхает запах, который наполняет её воспоминаниями о Джоше, воспоминаниями об их приезде в Вудбери, воспоминаниями о жизни и смерти. Слёзы наворачиваются на глаза. Она поднимает стакан с остатками виноградного сока.
— За старого друга, — говорит она, — Он не раз спас мне жизнь.
Остин склоняет голову, чувствуя важность момента, зная, что так Лилли изгоняет тоску и печаль. Он прижимает свой стакан к груди.
— Надеюсь, мы встретимся снова когда-нибудь, — говорит она и подходит к яме.
Она бросает маленький чёрный узелок в кострище к другим символическим предметам.
— Аминь, — произносит тихо Остин, делая глоток. Он подходит к Лилли и обнимает её. Какое-то время они оба стоят там, в темноте, уставившись на кучку артефактов в яме.
Гул сверчков и завывание ветра сопровождают их безмолвные мысли.
— Лилли?
— Да?
Остин смотрит на неё.
— Я уже говорил, что люблю тебя?
Она улыбается не поднимая взгляда.
— Заткнись и начинай работать лопатой, красавчик.
* * *
Из пустоты абсолютной ночной мглы, схожей с дном Марианской впадины, доносится бессмысленная фраза, словно призрачный знак она всплывает в непроницаемой черноте. Сообщение не несёт никого смысла, закодированный звуковой сигнал, проносящийся сквозь разум искалеченного человека со скоростью света.
ПОРВИ СВОЙ ГЛЯНЕЦ!
Искалеченный мужчина не понимает. Он не может пошевелиться. Не может дышать. Он сливается с темнотой. Он словно аморфная капля углерода, плавающего в космосе… и все же… и все же… он продолжает чувствовать это сообщение, предназначенное только для него, настойчивая команда, которая не имеет смысла.
ОТДАЙ МОЙ РАНЕЦ!
В какой-то момент он начинает чувствовать, как медленно возвращаются вселенские законы физики, словно он — судно в самой глубокой части океана, пытающееся самостоятельно выровняться. Сквозь туман парализующей боли, он ощущает силу тяжести, действующую на него — сначала живот, а затем конечности, которые тянет вниз и в разные стороны, словно натянулись швартовые, удерживающие его черной камере сенсорной депривации.
Он чувствует липкую горячечную кровь на своём лице, давление на рот и ощущение жжения в глазах, которые всё ещё не видят, но начинают ощущать где-то сверху неясный свет.
В отделе среднего мозга возникает неоновое сообщение, сначала невнятное, на затем становящееся более четким — то ли посредством звука, то ли неких телепатических сил — внезапно сообщение резко фокусируется, словно нужная часть встаёт на место в пазле — и его сломленная психика вычисляет более глубокий смысл послания.
Гневная команда, предназначенная для него, вызывает тревогу, ломает его храбрость и ослабляет его решимость. Разрушается вся его защита. Все элементы психической блокады его мозга рушатся и падают... пока он не становится ничем... остаётся только разбитый человек, блуждающий в темноте, испуганный и крошечный, словно эмбрион... в то время как в его мозгу расшифровываются закодированные слова:
ПРОСНИСЬ, ЗАСРАНЕЦ!
Знакомый хриплый женский голос слышится откуда-то со стороны.
— Проснись, засранец!
Он открывает запекшиеся глаза. О боже, боже, нет-нет-нет-НЕТ! Голос в глубине его подсознания регистрирует весь ужас и истинный характер его положения: он связан в собственных стенах своей вонючей гостиной, которая сейчас служит двойником пыточной камеры под треком, в которой он держал Мишонн.
Единственная лампа с жестяным плафоном горит над ним. Должно быть, Мишонн включила её. Верхняя часть тела Губернатора вся в синяках от ушибов и так сильно связана верёвками, что его плечи почти вывернуты. С ужасом он осознаёт, что вся остальная часть него абсолютно нагая. Его ноги согнуты в коленях и неуклюже вывернуты наружу, он лежит на деревянной панели, торопливо прибитой к ковру. Причиняющий ему жгучую боль член странно натянут под ним, словно приклеен к полу в кровяной луже. Нить толстых, липких, окровавленных подтеков свисает с его нижней губы.
Слабый хныкающий голос внутри него проникает в его голову: Я напуган... о боже, как я напуган...
— ЗАТКНИСЬ!
Он пытается заглушить голос. Его рот пересох, словно известняковый карьер, и он чувствует горький привкус меди, будто монету лизнул. Его голова весит не меньше тысячи фунтов. Он моргает и моргает, пытаясь сосредоточиться на тёмном лице прямо перед ним.
