Повести и рассказы. - Джек Кетчам
Он сделал вид, что все в порядке, улыбнулся охраннику и понюхал букет цветов, собранный в саду.
Охранник не улыбнулся в ответ. Он заметил, что глаза мужчины тоже покраснели, и на мгновение встревожился, потому что ему показалось, что глаза охранника покраснели не от обильных слез, как у него. Но чтобы попасть внутрь, нужно было пройти мимо мужчины, что он и сделал.
Охранник вцепился в его руку своими маленькими белыми пальцами-сосисками и укусил за жилистый бицепс чуть ниже короткого рукава рубашки Уилла. В коридоре перед лифтом никого не было, никто не мог ему помочь.
Он пнул мужчину в голень, почувствовал, как под ботинком лопается омертвевшая кожа, и отдернул руку. В груди у него что-то хрустнуло, как будто кто-то сломал ветку внутри.
Разорвалось сердце?
Он толкнул охранника прямой рукой, как давным-давно толкнул Джона Блаунта, и хотя на этот раз лестницы не было, на стене висел огнетушитель, и голова охранника ударилась о него с громким звоном, и он, оглушенный, сполз по стене.
Уилл подошел к лифту и нажал кнопку "4". Он сосредоточился на своем дыхании и подумал, дадут ли ему кислород, если он попросит об этом.
Он вошел в комнату и уставился на кровать.
Та была пуста.
Она никогда не пустовала. Ни разу за все время его посещений.
В больнице всегда было много больных.
То, что утром кровать была пуста, почти сбило его с толку. Как будто он провалился в кроличью нору.
И все же он понимал, что неразумно спорить, когда ему наконец-то улыбнулась удача.
Он поставил слегка помятые цветы из своего сада в стакан с водой. Набрал воды в раковину в ванной. Тихо разделся, нашел висевший в шкафу больничный халат с открытой спиной, накинул его на свои покрытые пятнами плечи и забрался в постель на чистые, пахнущие свежестью простыни. Укус был не очень болезненным, и было совсем немного крови.
Он ждал утреннего обхода.
Он подумал, что на самом деле все осталось по-прежнему. Что ничего особо не изменилось, независимо от того, ходили мертвецы или нет. Были те, кто жил жизнью, и те, кто по каким-то причинам не жил или не мог жить. Мертвые они или не мертвые.
Он ждал, когда придут, вколют ему успокоительное и пристегнут ремнями, и жалел только о том, что ему не с кем поговорить, может в последний раз рассказать историю Глисона. В жизни Глисон был таким же забавным человеком, каким его показывали по телевизору, но с отвратительным языком, постоянно ругался, и он чуть не обыграл его.
Перевод: Гена Крокодилов
Генри Миллер. Как я толкнул женщину
В тот вечер я вышел из офисного здания под проливной холодный зимний манхэттенский дождь. На мне был плащ "Burberry", который я надевал каждый день на работу, но зонта у меня не было. Дождь, казалось, буквально мочился на меня с огромной высоты — мерзкое жестокое оскорбление, пощечина парню, который только что покинул агенство в совершенной ярости от ненависти к своей работе и горького отвращения к себе.
Дождь был именно тем, что мне было нужно.
Движение в час пик по Пятой авеню было очень интенсивным, такси были либо с пассажирами, либо ехали в парк. Я свернул за угол на 47-ю улицу и пошел, уворачиваясь от зонтов, которые, казалось, были у всех, кроме меня, и от широкополых шляп хасидов, работавших в ювелирных магазинах.
Мокрые волосы лезли мне в рот.
Моя работа на дому, идиотские рукописи под моим явно не водонепроницаемым плащом, промокнут насквозь, если я в ближайшее время не поймаю такси. Обувь будет испорчена. Я оглянулся, всматриваясь в темноту в поисках такси, и ступил в лужу, достаточно глубокую, чтобы промочить носки и штанины.
Я проклинал Бога, Манхэттен, своего босса, погоду, бесполезный долбаный плащ, вкус шампуня на зубах, зонтики, шляпы хасидов, смехотворную стоимость обуви.
Я снова оглянулся и увидел открывающуюся дверь такси.
Из машины вышел парень, держа над головой газету. Почему я не подумал об этом?
Я побежал к машине. Парень захлопнул дверь и исчез в толпе. Я проталкивался сквозь толпу, думая: Расступайтесь, засранцы, черт бы вас побрал! Я добрался до задней двери такси и, уже потянулся к ручке, когда увидел другая руку — толстую руку женщины средних лет со слишком большим количеством колец, руку, с которой капало так же сильно, как и с моей, и я подумал: Откуда, черт возьми, она взялась? — и оттолкнул ее.
Женщина отшатнулась, потрясенная.
Как и я. Господи! — подумал я. — Что же я наделал?
Я увидел, как ее лицо застыло, тонкие губы плотно сжались, а глаза под стеклами очков сузились, сверля меня взглядом.
— Мне очень жаль, — сказал я. — Боже мой. Пожалуйста, возьмите такси. Пожалуйста.
— Нет, — сказала она.
— Я хочу, чтобы вы взяли такси. Мне нужно, чтобы вы его взяли.
Сигнал светофора сменился с красного на зеленый. Такси начало двигаться. Я потянулся к двери и открыл ее. Такси остановилось.
— Сюда. Пожалуйста. Садитесь.
Я наблюдал, как она колеблется, скрестив руки на своей пышной груди, с ее шарфа капала вода. Позади нас раздались гудки. И это помогло ей принять решение.
— Хорошо. Поедем вместе.
— Замечательно! Прекрасно.
В такси мы сидели в полной тишине. Она сидела, не шевелясь, глядя прямо перед собой. Я мучился от чувства вины и сгорал от стыда. Во что я превращаюсь, черт возьми? Мать меня так не воспитывала. Блин, да эта женщина годится мне в матери. Что, черт возьми, сказать женщине, которую ты только что оттолкнул, чтобы поймать долбаное такси?
— Обычно я не такой, — выдавил я из себя.
Разумеется, она не ответила. Как будто я не сидел рядом с ней. Возможно, для нее я вообще не существовал.
— Не могу поверить, что я так поступил. Честное слово. Мне очень жаль. У меня сегодня был очень плохой день на работе и…
Я знал, как неубедительно это звучит. Очень плохой день на работе.
Мудак.
Что-то заставило меня продолжить.
— Обычно я так не поступаю.
Она соизволила ответить.
— Угу, — сказала она.
И это было все, что она сказала. Я не собирался так легко отделаться. Очевидно, передо мной была настоящая жительница Нью-Йорка. А они, эти жительницы, верят в исправительную ценность смущения. Я кивнул, когда она выходила из машины, и это стало искуплением моей вины.
Она оказала мне очень большую услугу,
