Изгой - Дмитрий Шатров
«Пожалованное дворянство не наследуется, — голос Мишеньки звенел от торжества справедливости. — А простолюдина барон в любом суде разделает под орех. И поделом, мерзавцу! Будет знать, как совращать честных женщин»
«А не до хрена ему будет за разовый адюльтер?», — уточнил я, мысленно возмутившись.
«Компенсацию за поруганную честь Рода определяет потерпевшая сторона, какую посчитает достаточной», — посвятил меня Мишенька в тонкости местной юриспруденции.
«Даже если это поставит под сомнение благодетель супруги и дочки?»
«Состояние Менделеева того стоит… наверное», — слегка неуверенно ответил Мишенька.
«Тогда цена такой Родовой чести — ломаный грош!», — припечатал я и не стал больше с ним разговаривать.
— Пожалованное дворянство не наследуется, — повторил Дмитрий с печальной миной, налил себе, выпил один и добавил уже гораздо спокойнее. — Но я знаю, что делать.
Я вопрошающе изогнул бровь.
— Получить собственный титул, — ответил он на невысказанный вопрос. — Тогда мы будем с бароном на равных. Почти.
Прозвучало, как план.
Он говорил без экспрессии, с уверенностью человека, поставившего перед собой цель и знающего, как к ней прийти. Мне даже «Инсайт» не понадобился, чтобы это увидеть. Осталось узнать подробности. Не из праздного интереса, а потому что передо мной стояла приблизительно та же задача. С армией-то меня прокатили, и нужен был альтернативный вариант.
К тому времени принесли горячее, но ни попробовать рябчиков, ни продолжить беседу мы не смогли. С улицы долетели крики мальчишек-рекламщиков.
— Смоленский вестник, экстренный выпуск! Зверски убита семья Смолокуровых с домочадцы! Усадьба горит!
— Пропал младший граф Смолокуров! Наследника рода подозревают в убийстве!
— Особый отдел жандармерии ведёт расследование! За информацию о Михаиле Смолокурове объявлена награда!
— Ты чего? — спросил Дмитрий, увидев, как у меня мертвеет лицо.
— Михаил Смолокуров — моё настоящее имя, — бросил я и, опрокинув стул, выбежал из ресторана.
Глава 16
— Сдачи не надо, — буркнул я, сунув мальчишке-рекламщику пять рублей, и забрал у него экземпляр «Смоленского Вестника».
Развернул. Весь титульный лист был посвящён трагическому происшествию в имении Смолокуровых.
На фотографии крупным планом пылала усадьба. Из окон вырывались языки пламени, в небо уходил густой чёрный дым, пожарные в касках тушили огонь из брандспойта. У фонтана стояла машина с красным крестом, санитары тащили носилки, накрытые простынёй. На мраморной крошке уже лежало несколько тел. Тоже накрытых. Рядом с фургоном без опознавательных знаков трое в штатском ждали, когда уймётся пожар.
К горлу подкатил ком, на сердце заскребли кошки, кулаки сжались так, что ногти впились в ладонь. Верить отчаянно не хотелось, но факты — упрямая вещь. Я только что потерял вторую семью. Тех, кто меня любил, оберегал… заботился обо мне. Хорошо, пусть не обо мне — о Мишеньке, но сути дел это никак не меняло. Там погибли близкие люди, которых я знал и к кому мог обратиться за помощью. Единственные близкие люди…
Меня заколотило от новой боли утраты, но больше от гнева. Кто-то должен за это ответить. И мне срочно надо туда. Чтобы на месте со всем разобраться.
«Конечно… Едемте, — поддержал меня Мишенька, со скрытым рыданием в голосе. — Быстрее… такси… Ой что это?»
«Ты тоже их видишь?», — удивился я.
Ответа не дождался. Похоже, мелкий просто кивнул.
В голове появилась трёхмерная картинка весов — две прозрачные чаши, подвешенные на цепях на одном коромысле. С похожими обычно изображают Фемиду — богиню законности и правосудия — но у меня они про другое. Одна чаша была заполнена красным раствором до самых краёв и сильно перевешивала вторую, где на донышке зеленела узкая лужица.
Это открылась новая суб-способность «Инсайта». «Весы шансов».
«И что они означают?» — продолжал недоумевать Мишенька, на время отвлёкшись от переживаний.
«Сигнализируют, что решение мы приняли хреновое. Видишь, отрицательная чаша, как перевесила? И она красная. Девяносто семь процентов, что возвращение вылезет нам сильно боком».
«Это всего лишь глупая картинка у нас в голове! — неожиданно вспылил он. — А там мои родители! Мёртвые! Мы просто не можем не ехать!»
Мишенька держался лучше, чем ожидалось, но сейчас почти истерил. Его чувства я разделял и понимал, как никто. Поэтому не стал огрызаться. Но и своим Дарам привык доверять.
«Погоди. Дай подумать», — практически попросил я, стараясь придать интонациям мягкость, чтобы его успокоить.
Не помогло.
«Это всё из-за вас! Если бы не вы, родители были бы живы! Ненавижу вас! Ненавижу!», — в сердцах выкрикнул Мишенька и ушёл в себя. Горевать.
Я же, с камнем на сердце, принялся качать ситуацию дальше.
Внимание привлёк ещё один снимок в газете. Поменьше и похуже качеством — его сделали со стороны въезда в поместье и разместили ближе к концу статьи. Крупное зерно мешало разобрать детали, но кое-что удалось рассмотреть. Ворота с цветочным рисунком, вывороченные внутрь. У кромки леса — силуэт бронехода, с гербом моего Рода и дырами пробоин на корпусе. Участок дороги с воронками, как после бомбёжки. Всё это — явные последствия боя с применением тяжёлой техники и крупных калибров.
«И после такого они подозревают в убийстве меня⁈ Да тут не меньше взвода работало!»
Похоже, последнюю фразу я сказал вслух.
— Прими мои соболезнования, Мишель, — раздался над ухом баритон Менделеева. — И прости, что влезаю, но здесь одиночка с боевой магией вполне мог бы управиться.
Я воспринял последнюю фразу, как обвинение, поднял на него пустой взгляд и процедил, печатая каждое слово:
— Меня изгнали, потому что магией не владею.
— Ох, прости, Мишель. Не подумал, что говорю. Язык мой, враг мой, — зачастил Менделеев слова извинений, но в конце всё же добавил. — Но в любом случае не советую сейчас туда ехать.
— Почему?
Не то чтобы я сам не понимал очевидных причин, просто хотел послушать стороннюю точку зрения.
— Смотри, здесь даже по первому фото понятно. Пожар ещё тушат, медики не все трупы собрали, и жандармские следователи даже не приступили к работе…
— Где ты тут их увидел?
— А вон те трое, рядом с фургоном. Это они. Так вот, ещё никто ни ухом, ни рылом, а выводы уже сделали и отдали в печать. Ни на какие мысли тебя не наводит?
— Статью могли позже написать? — неуверенно предположил я. — Когда уже всё закончилось…
— Вряд ли. Скандал громкий, поэтому, скорее всего, сдали в печать вместе со снимками. Плюс тебя объявили
