Чеченский дневник - Адольф Борисович Дихтярь
Такою во сне пугать,
такою во сне пугать,
такою во сне пугать
недобрых людей.
Снега за околицей,
в снегах за околицей,
во тьме за околицей
сын сбился с пути.
А старая молится,
а старая молится…
Зачем она молится?
Чтоб сына спасти.
ДАРЫ ТЕРЕКА
Терек воет, дик и злобен…
М.Лермонтов
Свиреп
осенний Терек.
Ненастье
правит бал.
Гремя,
сипя,
на берег
бежит за валом вал.
Напуганные чайки
сторонятся воды.
Спешат,
сбиваясь в стайки,
подальше от беды.
Свиреп осенний Терек,
но зла не держит он:
с песком принес на берег
солдатский медальон.
ПОМИНАЛЬНОЕ
Пришло письмо из Белёва:
«Ненаглядный сыночек Лева…»
А сыночка утречком рано
доконала смертельная рана.
Гроб до Тулы
с бортом попутным
мы отправили вечером мутным.
По весне над рекой Окою
ночь звенит соловьиной тоскою.
Хорошо тебе спится,
Лева,
Над Окою, под небом Белёва.
Где еще найдется такое
место вечного упокоя?
У ТЕРЕКА
Злой чечен ползет на берег
Точит свой кинжал.
М. Лермонтов.
Слышу:
о берег
чешется Терек
валом шершавым.
И под косою
брызжет росою
солнце по травам.
Слышу:
возникла
дробь мотоцикла,
сыплется,
тая.
Вижу:
над лесом,
в небе белесом,
галочья стая.
Перьями пены
ветки ракиты
густо покрыты.
Помню:
По тропам,
порознь
и скопом,
крались бандиты
Камень в сопатку,
нож под лопатку,
в грудь из обреза.
Скорбна судьбина:
вырастить сына
головореза.
ЛЕТЯТ ПЕРЕЛЕТНЫЕ ПТИЦЫ
Над границею птичья стая:
«До свиданья,
одна шестая!»
Птичью стаю,
как на вожжах,
за собою тянет вожак.
Брать в расчет он не расположен
ни постов, ни застав, ни таможен.
У майора на камуфляжке,
как медали,
птичьи какашки.
Кулаками трясет майор:
«Это надо же!
Ё-моё!
Переходит,
блин.
границы
ваша наглость,
граждане птицы!
Разве это,
блин,
за границу лететь без виз
и при этом срать сверху вниз
на несущее службу начальство?»
УРОК ЗАКОНА БОЖЬЕГО
Словно свежей кровью клопик,
сам собою упоен,
на плацу плешивый попик
просвещал наш батальон.
Заливал попец не слабо,
как в селении одном,
оставаясь девкой,
баба,
разродилась пацаном.
Не от мужа
не от друга,
не от левого стрелка.
Бог ей в качестве супруга
приспособил для досуга
молодого голубка.
А дате то девкой в муках
было в хлеве рождено.
Ну и Бог с ним!
Потому как нам,
афеям*,
все равно!
*Афей - атеист, безбожник
Блеял попик,
тряс бородкой,
все грехи скостить сулил
и махал, махал щепоткой,
словно сам себя солил.
Вырос жид,
по синагогам
стал ходить,
гонял менял.
Все его считали Богом,
так как мертвых оживлял.
На кресте скончаться в муках
парню было суждено.
Ну и Бог с ним!
Потому как
нам,
татарам,
все равно!
Брызгал поп святой водицей
в наши рожи с помазка,
плел:
кто с Богом,
тем сторицей
Бог воздаст наверняка.
Хлеб,
добытый с потом,
в муках,
без молитв-де жрать грешно…
Ну и Бог с ним!
Потому как
нам,
калмыкам,
все равно!
Врал нам попик про Мессию
и про то,
что Бог спасет
исключительно Россию
от несчастий и невзгод.
Разводил вовсю турусы:
поимейте, мол, в виду,
кто не верит в Иисуса,
будет мучиться в аду.
Лабуду об адских муках
было слушать нам смешно.
Бог с ним, с адом!
Потому как
нам,
евреям,
все равно!
ПОМНИШЬ, ЛЮБА?
Любо, братцы,любо
Любо, братцы, жить
Не хочу в Чечне я,
Люба,
Голову сложить
Солдатская песня
Помнишь,
Люба,
возле дуба
желудь,
вмерзший в ломкий лед?
Песня
«Любо, братцы, любо!»,
а над песней
самолет.
Помнишь,
Люба,
друг мой Славик
утешал нас:
«Вы чего?
Расстаетесь?
Так не на век,
на три месяца всего.
Тоже мне Чечня…
Чечня же
наша
русская земля.
Там, в Чечне,
такие пляжи!
Станешь,
брат,
черней угля!
Не скажу, что имениты
все,
кто порохом пропах,
но вернешься из Чечни ты,
знаю точно,
при деньгах.
Брось,
не хлюпай носом,
Люба!
За разлукой встреча ждет…»
Песня «Любо, братцы, любо»
села с нами в самолет.
СТИХИ НА ПРОЩАНЬЕ
Вновь из ущелий пахнуло зимой -
жди снегопада.
Блудному сыну вернуться домой
вовремя надо.
Что потеряли мы в этих горах?
Что мы здесь ищем?
Пахнущий дымом Отечества прах
над пепелищем?
Что мы Кавказу?
И что нам Кавказ?
Шли мы с любовью
в край чужаков,
не похожих на нас
верой и кровью.
Шли мы с добром,
но не ценит добра,
целящий в спину.
Хватит…
Домой возвращаться пора
блудному сыну.
ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ
Время к ночи.
Костром очерченный
светлый,
пышущий жаром круг.
И барашек,
на вертеле верченный.
И друзья.
Жаль,
что нет подруг.
Хватит,
хлопцы,
травиться говядиной,
консервированной к тому ж!
Где он блеял,
барашек краденый?
Знаю я
да Имран-ингуш.
Берег Терека —
наша спальная.
А столовая?
Вот она!…
Осетинская,
самопальная,
в нос шибает из
стакана!
Мне по вкусу
баранинка
сочная!
Жру,
а после
хоть под арест!
Под арест?
Шалишь!..
Знаю точно я:
друг не выдаст,
майор не съест!
О майорском оке недреманном
не сейчас вести разговор.
Вечный прапор, всезнающий Рома нам
обсказал, где и с кем майор:
«Наш майор?
Он без сожаления
умотал из этой дыры:
с генералом из управления
в Ханкале заливает шары».
С генералом, не нюхавшим пороху.
Лишь когда взрывная волна
От души звезданула по уху,
понял он,
что такое война.
После носу он не высовывал.
Видно,
суточные сплюсовывал.
Нам-то что?
Что хочешь, плюсуй,
но в дела наши носа не суй!
Если хлеб колет горло охвостьем,
значит, пекарь муку украл.
Ну да Бог с ним,
с высоким гостем…
За спасибо и пил, и жрал
две недели у нас генерал.
Был и сплыл генерал,
у которого
пузо
шире,
чем грудь у Суворова.
О по-доброму добром вечере
слухи дальше костра не уйдут.
Видит Бог,
что на тайной вечере
не бывает у нас Иуд.
МЕЖДУ
Я между теменью и светом,
Я между миром и войной,
Между Христом и Магометом,
Между Россией и Чечней,
Между кизилом и калиной,
Между аулом и селом,
Между горами и долиной,
Между добром и черным злом,
Между смиреньем и борьбой,
Между удачей и судьбой.
Мы между властью и
