Виктория Угрюмова - Кахатанна. Тетралогия (СИ)

Барахой, великий Древний бог, уселся на какой‑то мраморный пьедестал и расхохотался. Он смеялся до слез, вытирая их пышным рукавом синей рубахи, размазывая по лицу. На несколько секунд ему удавалось утихнуть, но потом он снова принимался смеяться, еще сильнее, еще безудержнее.

— Ах я старый глупец! Ах я наивный! Однако же выросла ты, дочь, помудрела. А я все никак не хотел этого признавать. Ты уж прости меня, дурака такого.

— А я давно простила. С тех пор, как почувствовала, что ты здесь. Я ведь все понимаю, отец. Понимаю, что гордость не позволит тебе просить прощения, а порядочность не даст остаться в стороне и смотреть из укромного местечка, как мы здесь умираем. У тебя не было иного выхода, чем принять чужой облик и попытаться все начать заново, с чистого листа. Так проще, и объясняться незачем и не с кем. Ведь Аннораттха не только никому ничего не должен, но еще и снискал всеобщее уважение и приязнь. Ты правильно поступил, великий Барахой, ты избавил себя от глупых споров о том, принимать ли нам твою помощь в предстоящем сражении или нет…

— Именно так, — согласился бессмертный. — Так я и рассуждал. Я огляделся по сторонам однажды и вдруг понял, что та ноша, которую ты взвалила себе на плечи, еще более непосильна, чем мне казалось. Я перестал относиться к тебе как к дочери и внезапно увидел в тебе равного, а во многом и превосходящего меня соратника, которому я могу доверять, на которого могу положиться. Я был плохим владыкой Арнемвенда и еще худшим отцом тебе, девочка. И потому я не предлагаю Интагейя Сангасойе принять в ряды своих союзников и друзей старого и трусливого, растерянного и не верящего ни во что Барахоя. Зато я могу предложить ей крепкую руку и верный меч Аннораттхи. Этот чудак, быть может, и не слишком велик и могуч, зато расторопен, сообразителен и во многом разбирается. Он может оказаться полезен в самых неожиданных ситуациях, к тому же у тебя есть шанс подружиться с ним — он твой горячий поклонник и верит тебе во всем. Это уже много, правда?

— Это очень много.

— Вот и ладно. — Барахой еще больше повеселел. — Знаешь, Каэ, дорогая, вот сказал тебе все, что хотел, и даже на сердце полегчало.

— Я рада за тебя… — Она запнулась, но все же произнесла:

— Отец. А теперь возвратимся к моему вопросу: откуда ты знаешь, что тогда произошло?

— Подсматривал, — просто отвечал бог. — Подглядывал, подслушивал. И мне стыдно, но ведь прошлого не вернуть. Зато мое любопытство теперь пригодилось, и ты можешь спокойно отправляться на Шеолу. Тебе грозит множество опасностей, но под водой ты всегда будешь своей — желанной, родной и близкой. Море примет тебя. Кстати, ты не хочешь поговорить со мной о Лоое?

— Пока нет. Но если ты хочешь сообщить мне, что он не совсем тот, за кого себя выдает или даже сам принимает, то спасибо за беспокойство: я и сама это поняла.

— Не сомневался, — покивал головой Верховный владыка. — Но подумал, что стоит обратить твое внимание, на тот случай если ты еще не задумывалась… — Он махнул рукой. — Ты правду говоришь, я тебя все время недооцениваю. Может, всем родителям их дети кажутся маленькими?

— И сколько тысяч лет еще должно минуть, чтобы убедить тебя в полной моей состоятельности?

— Неизвестно. Поэтому я и не хочу, чтобы ты признавала во мне своего отца. Грустно, но в этом качестве я тебе не только не нужен, но и мешать буду. Поэтому забудь, что ты меня видела. Лучше езжай на Шеолу и сделай все, что нужно, — так же блестяще, как ты справлялась до сих пор.

— Если бы, — вздохнула Каэ. — Ладно. Отправляйся‑ка ты во дворец, найди Аэ Кэбоалана и скажи ему, что я буду готова приблизительно через час. Мы не можем мешкать.

— Слушаюсь, — ответил Аннораттха уже на ходу.

Ровно через час золотые грифоны Солнцеликого бога подняли в небо колесницу, в которой находились трое — Кахатанна, Аэ Кэбоалан и тот, кто теперь называл себя капитаном Лооем.

Часть 3

Агатияр был искренне признателен своему сердцу за то, что оно не отказало в тот момент, когда немолодой мужчина, крупный и с хорошими мускулами, материализовался прямо в центре обеденного стола. Если быть точным — на блюде, где лежала аппетитная пулярка в густом, ароматном белом соусе. Появление мужчины было неожиданным, а бесславная гибель пулярки, безнадежно испорченной его кожаными штанами — потертыми, рваными и заляпанными грязью невесть каких дорог, — явилась уже настоящей трагедией. Кроме того, мужчина угодил сапогом прямо в тарелку императора, и теперь разгневанный Зу‑Л‑Карнайн с нечленораздельным ворчанием поднимался со своего места. Отборные телохранители, акара, не стали терять ни секунды на немое и неподвижное изумление, а окружили нежданного гостя, выставив свои мечи. У последнего явно не было никаких шансов. Кажется, лишенный обеда аита пытался отобрать у кого‑то из акара меч, поскольку его собственный был оставлен в личных покоях. Кто знает, чем бы завершилась его попытка, однако Агатияр обратился к нему строгим тоном:

— Аита, я смиренно умоляю тебя не начинать разбирательство с обнаженных клинков и затуманенного гневом рассудка. Правда, я тебя понимаю. — И, обернувшись к гостю, добавил:

— Вы хоть понимаете, милейший, что вы сейчас натворили?

— Прошу прощения, — растерянно пробормотал тот, пытаясь слезть со стола, избегнув дальнейших разрушений. — Я сознаю, что оскорбил величие славного императора, и готов понести соответствующее наказание. Но у меня дело к блистательному аите, и я прошу выслушать меня прежде, чем призвать к ответу за грубость, хоть она и была невольной.

— Да какое, к драконам, величие?! — рявкнул Зу‑Л‑Карнайн. — Величия ты не затронул, ты, балбес, пулярку угробил! Ах, какая была птица. А я голодный… Ладно, кто ты и как сюда попал?

— Попал он сюда не по своей воле, — загремел всепроникающий голос, так хорошо знакомый императору. — Его сюда я приволок, а вот со столом немного ошибся. С кем не бывает?

— Тиермес! — в один голос воскликнули император и его визирь.

— Представь себе, — насмешливо молвил прекрасный бог, появляясь в серебристо‑голубом сиянии. — За пулярку несу ответственность только я, а посему… — Вместо продолжения он небрежно указал рукой на стол, и тот моментально изменился: появилась на нем иная скатерть, посуда и приборы, выросли сосуды с диковинными напитками, бесчисленные тарелки и чаши с салатами и закусками, о которых при дворе Зу‑Л‑Карнайна никто слыхом не слыхивал, и три золотых блюда с благоухающими, дымящимися, истекающими свежим соком упитанными птицами. — Прошу.

А когда Зу‑Л‑Карнайн и Агатияр снова уселись в свои кресла, повинуясь его знаку, Тиермес молвил:

— Разрешите представить вам доблестного гуахайоку Гейерреда, которому мы обязаны важными сведениями. Он вел себя как достойнейший и должен быть вознагражден. Впрочем, это уже дело Каэтаны, мне эта часть никогда не удавалась. Вы обедайте, а я расположусь рядом, послушаю ваш разговор.

— Акара удалить? — спросил предусмотрительный Агатияр.

— Пусть останутся. Они все равно ничего не будут слышать, кроме, естественно, необходимых распоряжений.

Прекрасный бог вольно раскинулся в воздухе на уровне стола, его прозрачные крылья легли на пол тяжелым светом.

— Что‑то не так в этом странном мире, — начал он. — Но вот что?..

В течение следующего часа гуахайока подробно рассказывал императору все, что стало ему известно о возвращении Аджи Экапада, о повальном безумии, охватившем членов королевского совета, о гибели графа Коннлайха и его рыцарей, а также о своем аресте и побеге из башни Черной Крысы и о том, что случилось в храме Тиермеса.

— Боюсь, что доблестного графа действительно нет в живых, — печально молвил аита, выслушав Гейерреда. — Сейчас в Джералане происходит приблизительно то же, что и в твоем Мерроэ, с той только разницей, что происходит уже довольно давно. Мне докладывали о том, что отряд Альбин‑хана истребил двести западных рыцарей, но случилось это в Сарагане, так что тагары были в своем праве — они всегда могут сослаться на то, что защищали земли империи от вторжения чужаков. Скажи, граф был обязан подчиняться вашему магу беспрекословно?

— Да, — горестно молвил гуахайока. — Подумать только, что я сам, своим распоряжением послал на смерть старого друга. Что же теперь будет, аита?

— Сам не знаю, — пожал плечами Зу‑Л‑Карнайн и спросил у Агатияра:

— Вот ты скажи, что мне делать? Правду мы, положим, знаем, но если эти безумцы перейдут границу и начнут сражение, не могу же я уступать им свои земли без боя. Не могу же я не сопротивляться вообще!

— Не можешь, — согласился Тиермес. — Вообще, тебя, аита, поставили в безвыходное положение. И сам ты из него не выпутаешься, но ты счастливчик, и о тебе есть кому позаботиться. И ты, Гейерред, не волнуйся. Этой войной мы займемся сами.