Даль Орлов - Реплика в зал. Записки действующего лица.
Его мадам объяснила по-немецки, что это обычная история, когда её Йоб пьет по-русски, при этом она своими руками пыталась спеленать руки мужу. Тот норовил приступить к брюкам.
Мои дружелюбные официантки внимательно следили за нашим столом, профессионально не выражая эмоций. Мало ли... Не такое видели. Помнили, например, и я помню, как за соседним столиком друг против друга сидели звезда советского экрана Олег Стриженов и чернокожий артист эстрады, один из отпрысков того смуглого типажа, что был привлечен Георгием Александровым в знаменитый фильм "Цирк". Они сильно выпивали и, видимо, повздорили. "Да я Олег Стриженов!" - вдруг гордо выкрикнул Стриженов,- узкоплечий, в легкой бобочке, с образцовым лицом, - и попытался привстать, чтобы подчеркнуть свое величие. "А хуй с тобой, что ты Стриженов!" - возразил визави и привстал быстрее. Без замаха, прямым ударом он врезал в белый подбородок с такой неожиданной силой, что собеседник вместе со стулом опрокинулся на пол. Только ноги взлетели.
Вот как бывало. А тут, подумаешь, полуголый пожилой немец, невидного росточка, с нежным выпуклым животиком.
Сброшенные мужем предметы супруга кое-как водрузила на него обратно, и мы заказали еще грамм триста.
- Хочу видеть Бутырскую тюрьму! - признался между тем мой иностранный гость. - Там сидел, в камере, с личным летчиком Гитлера.
- Ничего нет проще! У нас в стране все мечты сбываются!.. Возьмем такси - здесь недалеко.
Действительно, от Пушкинской по Новослободской до Бутырской тюрьмы, да еще ночью, да еще не сейчас, а тогда - в безпробочные времена, ну, от силы минут семь-восемь. Что мы и проделали нашей компанией, когда я расплатился. Таксист знал, где Бутырская тюрьма, поэтому остановился точно: она высилась напротив через улицу.
Йоб выпростался на тротуар, развернулся лицом к тюрьме. Ворот его был распахнут, край рубашки свисал из под пиджака. Жена рядом держала галстук, так и оставшийся в форме петли, бриллианты на ее шее и пальцах мирно переливались в свете фонарей.
Секунды две Йоб узнавал то, что мечтал увидеть, и восторженно выкрикнул, раскинув руки, как для объятия: "Мой родной дом!"
Мы долго потом не виделись, но еще одна встреча, последняя, состоялась. К тому времени все пять фильмов эпопеи "Освобождение" благополучно прошли по экранам, Озеров получил за них Ленинскую премию и с тем же энтузиазмом продолжил воплощать события Великой Отечественной. На этот раз - ее финала. Новая эпопея называлась "Солдаты свободы". Там появились фигуры лидеров восточных стран Европы, ставших позже "странами народной демократии", Евгений Матвеев очень впечатляюще сыграл там Леонида Брежнева, еще молодого генерала. Пока делался фильм, на "Мосфильме" и в Госкино проходили бесконечные совещания сначала по сценариям, потом по экранному материалу. Поступали десятки внутренних рецензий, заключений консультантов - согласовывались тысячи политических нюансов, касавшихся новейшей истории Польши, Болгарии, Венгрии, ГДР, Румынии, Югославии. Я, конечно, будучи тогда в Госкино, активно участвовал в процессе.
А когда Озеров закончил съемки, пришла пора подводить итоги. Тут и появился снова мой старый знакомый, человек уникальной судьбы полковник Йоб фон Вицлебен. На этот раз я повел его в ресторан Дома литераторов. Он пришел с пожилым немцем, говорившим по-русски и тоже имевшем отношение к делу консультирования озеровских фильмов. Итак, сидим втроем в Дубовом зале, выпивка разумная, еда плотная. Беседуем. Выясняется, что у Вицлебена ко мне просьба: им, немецким товарищам, стало известно, что где-то в московских верхах составляют списки отличившихся в работе над озеровской киноэпопеей. Их будут награждать медалями. Так вот, не мог ли бы я "там" напомнить о Вицлебене, чтобы его, случаем, не обошли...
Напомнить мне ничего не стоило - ни к чему не обязывало. Кому-то сказал о проявленной инициативе, наверное, Б.Павленку, уже не помню. Получил, в результате, Вицлебен медаль, не получил, так и не знаю. Скорее, конечно, получил. Тогда ее дали многим. Даже мне.
Называлась медаль "За укрепление боевого содружества". Имелось в виду, что у награжденного есть особые заслуги перед армиями Варшавского договора. Он, мол, увеличил их мощь. Но мы с Вицлебеном старались, видимо, недостаточно, поскольку довольно скоро Варшавский договор, как известно, рухнул, и боевое содружество бесследно исчезло с лица Европы.
А еще подумалось в связи с этой историей - просто так, по человечески подумалось: каким все-таки удивительным даром наделяет некоторых судьба, что при самых страшных исторических катаклизмах, оказавшись внутри любых, даже противостоящих друг другу жизненных и политических порядках им не просто удается выжить, а еще и обрести и там, и там равный статус, и там, и там получать награды! Впрочем, биография Вицлебена, согласитесь, исключительна. Когда же мы воочию увидели смену формаций у себя дома, то обнаружили, что феномен выживаемости и не феномен вовсе, он вполне банален сам по себе. Как с сохранением совести, так и при ее полной утрате...
...Так постепенно врастал в кино. Меня сразу стали включать в "закупочные комиссии". Что это такое? Объясняю. В Госкино формируется группа из трех-четырех человек: во главе кто-нибудь из заметных администраторов, с ним сотрудник из отдела внешних сношений, кто-то из прокатчиков и обязательно -кинокритик. Этот последний, когда группа вернется, напишет отчет и сформулирует характеристики просмотренным фильмам.
При сути своей "закупка" фильмов была "натуральным обменом". У каждой из братских стран социализма мы, советская сторона, брали для своего проката фильмов восемь-десять, а им, для их проката, давали шестьдесят-семьдесят своих. Диспропорция объяснялась реальной разницей в объемах производств и, понятно, активностью старшего идеологического брата.
И вот два раза в году в одну из братских стран съезжалась эти группы, смотрели по четыре фильма в день, общались, питались в одном ресторане, ездили на экскурсии - очень интересно. Неинтересных мест не бывает.
"Закупочным дебютом" для меня стала поездка в Болгарию, в Софию. В группе я оказался самым молодым и разговорчивым. Возглавлял нас человек из главка кинопроката. Опыт многих закупок сильно износил его лицо. Он время от времени закидывал голову и капал в каждый глаз из пипетки. Другой из нас был пехотным полковником в отставке. Его предок сложил голову в боях за Шипку. Последнее обстоятельство очень импонировало принимавшим нас болгарам, и всем застольям с ними придавало историческую глубину. Полковник был красив, физически масштабен и не отказывался. Кто был четвертым, не помню.
Не помню, конечно, и просмотренных тогда фильмов. В памяти зацепилось, как после очередного трудового дня в номере у руководителя пили разившую парфюмерией плиску. Она поначалу "шла" трудно, потом вполне освоились. В процессе участвовала и гостья - критикесса из Чехословакии - дама привлекательная, давно не юная, но очень бодрая. Таких еще называют темпераментными.
Поскольку после чехословацких событий времени прошло совсем не много, все было свежо, дама почему-то именно у меня стала требовать объяснения, почему Советский Союз ввел в Прагу танки. Я привел несколько аргументов в защиту социализма. Они ее не удовлетворили, и она наехала на меня вторично. Потом и в третий раз. Я почувствовал, что устал и неожиданно для самого себя послал ее открытым текстом на три буквы. Чтобы дала передохнуть, наверное.
Наш руководитель нервно заходил по номеру и на ходу произнес:
- Немного грубо, но справедливо.
Когда разошлись, симпатичная чешка осталась у руководителя в номере.
Утром он рассказал, что она, крепко сжимая его возбужденную плоть, восхищенно повторяла: "Оккупант! Оккупант!.."
Мир кино дарил все новые и новые впечатления...
Так, оказался на Лейпцигском кинофестивале. Это был знаменитый международный форум документалистов, всегда политически воспаленный, заостренный против всяческих империалистических происков. Днем здесь показывали документальные фильмы, присланные из множества стран, а по ночам шли диспуты. Еще был жив Сальвадор Альенде. Молодые чилийцы подходили к микрофону, вскидывали кулаки, что-то страстно говорили по-испански - и было странно, непривычно чувствовать разницу нас с ними: мы спокойные, замороженные условностями, зажатые, а по существу запуганные, совершенно не способные вот так же свободно подойти к микрофону и искренне поговорить с чужими людьми, и они - эти тощие черноголовые парни и девушки, с пылающими глазами, не думающие, как выглядят со стороны, вольные.
Но был в советской делегации один человек, производивший впечатление полностью свободного, - знаменитый документалист Роман Кармен. Невысок, изящен, спокойно независим. Заключительные банкеты Лейпцигского фестиваля из года в год совпадали с днями его рождений. Все это знали и наперегонки поздравляли мэтра. А он стоял среди пьяной толпы, держал за руки невероятно высокую девушку и, откинув свою красивую седую голову, не обращая ни на кого внимания, восторженно провозглашал: "Какая баба! Какая баба!.."
